облезлый бок

      Туман сгустился, возможно, около часа назад. Бэкхен уверен, что прогадал со временем, просто потому что в Тошиме перестаешь обращать внимание на такие мелочи. Зачем людям, что могут сдохнуть в любую секунду, задумываться о том, сколько часов еще удалось пережить?       Он сейчас — один сплошной слух, напряженно застывший на одном месте все это время. Чондэ велел ждать, и Бэкхен, почти как дворняга верная, готов хоть под дождем просидеть, но не сдвинется с места. Знает, что найдет его все равно, но не двигается. Возможно, если Чондэ передумает возвращаться, хоть совесть проснется, если после найдет здесь хладный труп. Бэкхену плевать, что Каратели найдут его гораздо раньше, у Бэкхена в голове картинки яркие. Так проще не заскучать и не уснуть. А не спал он уже слишком долго для измученного организма. Жетоны, вяло брякнувшие в кармане, когда он все же позволяет себе чуть сменить положение из-за затекшей спины, будто издевательски напоминают, что их осталось не так много. Не так, как у Чондэ, который кормит их все это время.       Скрипнувший слишком громко камень под подошвой чужой обуви заставляет нервно сглотнуть, всматриваясь в сторону источника звука. Бэкхен знает, что Чондэ явно не на тачке с противотуманными фарами доберется (откуда у них такая роскошь?). Но и уверенности в том, что к нему вернется именно Чондэ, а не какая-то тварь под «каплей»*, у него нет.       Бэкхен сжимает рукоять кинжала и напряженно следит за тем, как рассеивающийся туман будто нехотя являет его взгляду темную фигуру. Вернулся. Вздох облегчения получается слишком громким, но Бэкхен уверен, что может себе его позволить. Он вскакивает с пустой бочки, что все это время заменяла ему точку обзора, и на ослабевших ногах делает несколько шагов вперед. Навстречу. Ровно столько, чтобы не показать, насколько рад, чертовски рад видеть лицо знакомое. «Родное» даже в мыслях он себе не позволяет. Подобные слова остаются там, за пределами кровавого Тошимы. Да и страх внутри запрещает тоже – родными того, от кого кровь временами стынет в жилах, не зовут.       — Ты что, серьезно все это время просидел здесь?       Бэкхен кивает, выныривая из своих мыслей, а потом нервно дергает плечом, сбрасывая неприятное безразличие в чужой фразе.       — Как все прошло?       Чондэ хмыкает, цепко выхватывая чужие эмоции, и ничего не отвечает. Просто проходит мимо, возвращая катану в ножны. Бэкхен невольно цепляется за это: значит, путь прочищен и они доберутся без помех. Он бредет за старшим**, стараясь держаться на расстоянии. Чондэ никогда не комментирует это, даже не оборачивается без нужной необходимости. Просто знает, что Бэкхен всегда за ним пойдет, младший видит это. И солгал бы, если бы стал спорить.       Оставаться на одном месте в Тошиме — все равно что собственноручно пригласить на огонек. Бэкхен знает, что их бы нашли и уже давно напали. Тошима — город не людей, а псов, натравленных друг на друга ради эфемерного подобия хорошей жизни, и ради жетонов они готовы вынюхивать круглые сутки. Бэкхену, рожденному после того, как мир покатился в Ад, слишком рано стало ясно, что сон — время, когда ты в большей степени в опасности. Просто потому что тогда ты бессилен. А еще позволяешь себе мечтать. О людской жизни, а не о подобии, растянутом с помощью «солида»***.       Очередное пристанище — квартирка на нейтральной территории. Так бросает Чондэ, мельком повернув голову. Бэкхен сам себе кивает. На автоматизме, будто просто принял к сведению. На очередном повороте Чондэ резко хватает за предплечье, заталкивая в ближайшую подворотню. Туман в этой части Тошимы почти отступил, а мерзкий, нечеловеческий будто, смех заставляет превратиться в слух. У Бэкхена спина ноет после столкновения с холодной кирпичной стеной, но он послушно замирает, невольно поджимая губы, когда чужая ладонь прикрывает рот. Чондэ какое-то время прислушивается, убеждаясь, что компания — стая, скорее — скрылась достаточно, и отстраняется. Бэкхен нервно облизывает горячие после чужого прикосновения губы и понять не может, почему они прячутся, когда уже давно смогли бы добыть пару жетонов. Да и действие это, почти на автоматизме защитное, тоже странное. Бэкхен уже не ребенок.       Чондэ задумчиво хмурится чему-то своему, а потом кидает:       — Идем.       Квартира небольшая совсем и не тянет даже на звание «пристанище». Окна забиты досками, пропуская свет лишь через небольшие щели. Старая лампочка, почти вываливающаяся из цоколя и болтающаяся на толстом проводе, выглядит больше способом покончить с жизнью, нежели осветить пространство.       Чондэ опасений не разделяет, уверенно щелкая выключателем. Лампа несколько раз истерично моргает, будто разбуженная внезапно, и замирает, давая слабый желтоватый свет. Бэкхен садится на пыльную кровать — единственную в этом подобии квартиры — и только теперь понимает, что устал. Валится с ног буквально.       Старший откладывает катану недалеко от кровати, блокирует входную дверь — просто на всякий случай, чтобы выспаться наконец-то, — и стягивает небрежно куртку. Звон, нарушивший тишину, заставляет невольно вздрогнуть. Бэкхен цепляет взглядом ампулы, тут же резко смотря в глаза Чондэ. Растекающаяся жидкость заставляет что-то мерзкое внутри зашевелиться.       — Отнял у одного из псин сегодня, надо бы отнести Мотоми. В последнее время от этой дряни быстрее дохнут.       Чондэ хмыкает и поднимает единственную уцелевшую после падения ампулу, кладя ее на прикроватный столик. Бэкхен невольно прослеживает ее взглядом, но резко отворачивается к окну, когда кровать прогибается под старшим.       — Надо поспать.       Коротко говорит тот, укладываясь удобнее у края, отчего Бэкхену приходится отодвинуться к стене, поджимая ноги. Кровать полутораместная — роскошь чистой воды. И способ избежать прикосновений горячих, которые за все это время стали острее восприниматься. А Чондэ будто видит все — смотрит внимательно и спокойно, без лишних слов подбирается ближе. Будто дикую псину приручить пытается. Бэкхену иногда кажется, что он про себя знает меньше, чем старший. Потому что так и не понял, почему тот в живых оставил зашуганного мальчишку, которого разве что судьба игрушки Арбитра ждала, и невольно отбил от стаи псов, что в попытке пресмыкнуться уволокли в Тошиму. Спас, обучил и защищает все еще. Будто ценность какая, хотя Бэкхен уверен: он не стоит и половины жетонов, что есть у Чондэ.       — Почему мы спрятались?       Голос звучит ломано из-за долгого молчания, но Бэкхен уверенно смотрит в чужие темные глаза. Чондэ отвечает не сразу. Тянет на себя за запястье перехваченное — не в половину силы даже, Бэкхен знает — и заставляет напряженно вытянуться рядом под вялое звяканье жетонов в кармане. Он, привыкший держаться как можно дальше, только ночью подбирается так близко, будто клетка тяжелая, все это время отделяющая их, поднимается только в эти моменты. Бэкхену дурно от жара тела чужого и скрытого, темного, что жжет изнутри. Бэкхен не знает, что это именно — слишком много разных чувств. И мужчина перед ним почти не человек в голове — хуже псин, что бродят по улицам Тошимы, вынюхивая. Зверь крупнее и страшнее. Бэкхен рядом с ним временами ощущает почти первобытный страх, когда взять себя в руки не получается, потому что он видел, как эти же самые сильные руки могут убивать. Быстро и хладнокровно.       Теперь же, горячие совсем, к себе тянут, будто пытаясь согреть. Только сейчас Бэкхен понимает, что почти дрожит. Тело, так долго пробывшее на холоде в ожидании, только почувствовав тепло, окончательно приходит в себя. Бэкхен ощущает себя мерзко слабым. Для Чондэ, для Тошимы в целом. Знает, что давно бы сдох уже.       — У нас не было на это времени, — бросает старший так, будто отмахивается от глупого вопроса.       — Я бы смог.       Звучит уверенно, но обида проскальзывает. Бэкхен не дурак, он все понимает. Чондэ смотрит на него какое-то время, а потом неожиданно сильнее обнимает, заставляя практически задохнуться.       — Спи. Потом поговорим.       Бэкхену хочется узнать, когда будет это самое «потом». Но не решается издать и звука, затихая и прислушиваясь к биению чужого сердца. Размеренному и гулкому. И удивляется почти даже такой малости. Человек ведь все-таки, в самом деле? Где-то глубоко, не видно обычному взгляду. Но человек. От которого страх в груди, но пальцы поджимаются, когда близко.       Бэкхен чувствует, что не знает слишком многое. А еще уверен, что ему это самое «многое» не понравится. Но задача сейчас — стать сильнее. Чтобы не щенком ходить по пятам, а псом свободным глотки рвать. Бэкхен выдыхает, позволяя себе расслабиться и прикрыть глаза, вслушиваясь в биение чужого сердца.       Уцелевшая «капля» на столике маняще поблескивает на тусклом свету.