До гроба

— Мне нужно новое платье, — категорично заявила Перона, влетев в обеденный зал. — Сейчас? — равнодушно посмотрел сквозь неё Михоук. — До следующей недели твоё платье подождать не может? Перона недовольно надула губы. Михоук пояснил: — Ророноа полностью оправится от ран только через четыре дня. Если хочешь, — добавил он, когда Перона упёрла руки в бока и собралась устроить истерику, — можешь полететь одна. Спорить с Михоуком всегда было занятием бесполезным и даже вредным. Сколько на него Перона извела посуды, нервов и слёз, укромно пролитых в кружевной платочек — не сосчитать. А бесчувственный чурбан словно не замечал её страданий: читал себе книги или газеты, или тренировался, или уплывал куда-то. — А почему мы не можем поплыть все вместе на твоём гробу? — из заголовка кокетливо сложился круглый глаз с пушистыми ресницами. Михоук поджал губы и невозмутимо перевернул страницу, но глаз просочился и туда. Игнорировать Перону — искусство, доступное немногим. Михоук никогда бы не подумал, что будет гордиться своим умением не обращать внимания на возмутительно наглую девицу, поселившуюся в его замке «благодаря» Куме. Но иногда, в особенно тоскливые дождливые дни, её нытьё про игрушки и платья всё-таки достигало цели. — Можем, — свернув газету трубочкой, Михоук легонько стукнул ею Перону по макушке. Макушка росла из его колена, так что удар попал именно туда — призрачная Перона легко избежала наказания и прошла сквозь Михоука. Ни один мускул на его лице не дрогнул. — Но?.. — Но грести ты будешь сама. От возмущения Перона взлетела под самый потолок. — Эт-то ещё почему?! Я девушка, а не твоя ученица! Михоук пробормотал нечто в духе: «Труд сделает из подростка женщину», однако в открытый спор вступать не стал. Взял с полки книгу и настолько увлёкся ею, что заскучавшая Перона скинула со стола всю посуду и в оскорблённых чувствах вылетела в окно. Из чистого упрямства или чтобы просто насолить Михоуку Ророноа восстал из мёртвых на следующий же день. К его чести стоило признать, что двигаться, будучи замотанным в такое количество бинтов, сумел бы не каждый мечник. В душе Михоука шевельнулось чувство, похожее на уважение, но вслух он сказал лишь: — Бери вёсла. Перона, порхавшая за спиной мумии-Зоро, победно вскинула кулачок. Гроб прекрасно плавал без вмешательства людей. Траурно горевшие свечи давали очень мало света, но без них густой туман, окутывавший Курагайну, был совсем уж пугающим. Михоук удобно устроился на своём любимом месте, надвинул на глаза шляпу и приготовился вздремнуть — до ближайшего острова примерно час гребли, но не тут-то было. — Твой гроб совсем не милый, — скривилась Перона, проведя пальцем по стенке. — Лак отваливается, доски скрипучие, свечи наполовину оплавились... И не стыдно тебе, Шичибукаю, на таком корыте плавать? — Не нравится — плыви сама, — совсем капельку уязвлённый, холодно отозвался Михоук. — Морские Короли будут очень тебе рады. Ророноа издал звук, похожий на смешок. С его ранами напрягаться было довольно опасно, но Михоук не собирался давать ему поблажек, а Ророноа их, соответственно, просить. Такой вот круговорот упрямства в природе, венцом которому была Перона. Она высунулась за борт по пояс, зачерпнула немного тёмной морской воды и плеснула её в лицо Ророноа. На гребле это сказалось не лучшим образом — гроб повело влево, и будь Михоук чуть более эмоциональным, с радостью утопил бы обоих. А так лишь усадил наглую девицу на место, напомнил Ророноа, что нужный им остров в другой стороне, и снова попытался заснуть. Безуспешно, разумеется. — Помнится, ты хотела платье, — оценив количество покупок, Михоук не брался утверждать, что Перона не скупила вообще всё, что попалось ей на глаза. Но пакетов со строительными логотипами почему-то было подозрительно много. — Я его и купила, — задрала нос Перона. — И ещё шапочек, поясочков, оборочек побольше, новые туфельки и сапожки, по грязи вашей ходить надо как-то, перчатки тебе и Зоро, а то совсем не милые, новую посуду... — Михоук отключился от беспечного щебета и не слушал Перону до момента, когда Ророноа сгрузил все покупки в гроб. — Ну и для гроба твоего кое-чего взяла, ты же не против, если я его подновлю немножко? Против, он категорически против, чтобы эта несносная девица и её призраки вообще влезали в его жизнь, меняли в привычном укладе хоть что-нибудь! Михоук изо всех сил сопротивлялся переменам, он был до ужаса консервативным, о чём ему постоянно напоминал Шанкс. Но Шанкс был очень далеко и в гости приплывал набегами, как саранча, а Перона и Ророноа пятый месяц действовали ему на нервы. Что закончится раньше — его терпение или их силы, оставалось только гадать. — Не трогай гроб. Перону ледяной тон и стальная хватка на локте не впечатлили: она вывернулась, гневно тряхнула хвостиками и ткнула пальцем Михоука в грудь. Он отстранённо подумал, что в прежние времена за одно лишь намерение сделать подобное отрубил бы руку или сразу голову, а теперь почему-то терпел. Видно, старость не за горами. — Тебе в нём не спать, а в люди плавать придётся, — настаивала Перона. — Ну пожалуйста, ну хоть капельку! Я обещаю, никаких рюш. И розового. Она умильно заглянула ему в глаза, а уже взявшийся за вёсла Ророноа недовольно проворчал: — Да разреши ты ей и поплыли уже. Тренироваться надо. А она всё равно по-своему сделает, не знаешь ты её, что ли? За такую наглость правда надо рубить головы. Но Михоуку отчего-то было ужасно лень обнажать меч и тем более спорить. Он махнул рукой на Перону, на гроб этот несчастный, решив, что от судьбы никуда не убежать. Раз свалились на него эти... — Ладно, — вздохнул Михоук с видом великомученика. — Украшай гроб. Но в спальню я тебя всё равно не пущу. — Больно надо, — фыркнула Перона, с нежностью обнимая огромного плюшевого медведя. — Наверняка ты храпишь и пинаешься во сне. Я лучше с Берси-номер-два спать буду... Что смешного я сказала, тупая водоросль?! Смириться с неизбежным и получать удовольствие — так, кажется, всякий раз говорил Шанкс, когда Михоук пытался закрыть перед ним дверь? До гроба Пероне все двери, замки и преграды. Она же призрак, пройдёт насквозь и не заметит. Как и замок, она захватила его сердце быстро и незаметно. Михоук с этим смирился — и даже начал получать удовольствие.