Зубы, взгляды, мечи

Джен
R
Завершён
37
автор
Размер:
11 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
37 Нравится 4 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 3

Настройки текста
Кисамэ казалось, что Забуза какой-то неправильный. Или Забуза видел что-то, чего не видел он, или они просто смотрели в разные стороны. Забуза был смышлёным. Кисамэ никогда его не недооценивал. Забуза, в свою очередь, его побаивался. В плане физической силы Кисамэ был сильнее. Забуза был целеустремлённее. Казалось, у него был какой-то план, цель, или, может, даже мечта. У Кисамэ ничего такого не было, он жил сегодняшним днём, без личных чувств и лишних эмоций, это было залогом успеха в АНБУ. Чувства Кисамэ действительно то ли испарились, как туман в солнечный день, то ли не существовали изначально. Его не любили, и он никого не любил. Он не знал, то ли он просто не научился этому в силу своего способа жизни, то ли он родился таким монстром, то ли ему пришлось закопать эту часть себя глубоко и надолго, похоронить, чтобы раньше времени не похоронили его самого. Забуза тоже светлыми чувствами не страдал. В Скрытом Тумане это было скорее правило, чем исключение. За спиной мелкие деревни называли их сборищем психопатов, крупные же деревни просто считались с ними, хотя далеко не всегда одобряли их политику. За Забузой было интересно наблюдать, но Кисамэ привык не лезть не в свои дела, поэтому не задавал лишних вопросов. Они общались время от времени: пересекались на миссиях, в свободное время, иногда тренировались вместе, и это стало чем-то вроде привычки. Знали друг друга неплохо, но и не слишком хорошо. Могли с закрытыми глазами узнать друг друга по стилю владения мечом, но были почти слепы о том, что творилось в их душах. Это никак нельзя было назвать дружбой, но и другого названия не было, поэтому отзывались они друг о друге только по имени или в третьих лицах. «Забуза», «Кисамэ», «Забуза и Кисамэ» — и этим всё сказано, что бы там не было.

***

— Гражданские говорят, что каждый когда-нибудь встретит своего особенного человека, — Забуза, сощурив глаза, тянет с усмешкой, точнее, он не усмехается, но она отчётливо слышится в его голосе. Он поворачивает голову к Кисамэ. — А знаешь, что ещё? Говорят, с этим человеком в жизни произойдёт что-то важное. Бред, правда? — он смотрит на Кисамэ холодным смолистым янтарём своих глаз, чуть насмешливым и горьковатым, и тому кажется, что Забуза бы хотел поверить в это какой-то маленькой частицей своей души. Но не верит. Никто из них не верит. — Не знал, что ты россказнями увлекаешься, — Кисамэ откидывается назад, опираясь на прямые руки, и говорит расслабленно, спокойно. — Это неплохо развлекает и помогает скоротать время, когда в засаде, — парирует без труда Момочи и внимательно сверлит собеседника взглядом, ещё больше щурясь, от чего Кисамэ поворачивает к нему голову и замечает, как у того сужаются и расширяются зрачки, а там пляшут черти, пока ещё тихо. У Забузы красивые глаза, жёсткие, холодные, цвета вязкой древесной смолы, но они не затягивают, а пронзают миллионом холодных игл, обжигают льдом, Кисамэ видел не раз, как простенькие шиноби без каких-либо особых умений шарахались от них, только увидев. На Кисамэ такие взгляды, конечно, не действуют. Его взгляд вообще вводит неопытных соперников в ступор. Белесые глаза с чёрными точками посредине, у него даже зрачки неподвижные, как мёртвые. Один дурак сказал: «Глаза мёртвой рыбы», а потом пошёл кормить рыб. На дно. — Это же гражданские. У них жизнь другая. Им можно в сказки верить, — Кисамэ выдыхает ответ и уверенно припечатывает точку, как гвоздь вколачивает, чтобы лишних надежд не возникало. Когда его хищный оскал обращён в небо, по голосу можно подумать, что он не только ответственный и надёжный, а ещё и добрый человек. Забуза знает, что нельзя зависнуть в этом состоянии больше, чем на пару секунд, и нельзя позволить себе поверить этой крамольной мысли. Рассчитывать на доброту шиноби — это как рассчитывать, что гнилой мост не провалится. Кисамэ не добрый, Забуза тоже не добрый — совсем. — Это потому, что они слабые. Сила… конечно, важный фактор, но иногда мне кажется, что за силу мы отдали что-то непомерно важное, — Забуза говорит это прежде, чем осознаёт, как это прозвучало. Он косится на Кисамэ, но тот, кажется, не собирается насмехаться. Реагирует лишь спустя пару секунд, опуская голову и встречаясь глазами с Забузой. — Не говори мне только, что ты бы хотел жить как гражданские! — Забуза выдерживает эту дуэль, а Кисамэ неожиданно оживляется и хлопает его по плечу, его взгляд полный удивления и неопределённости, которая может смениться или спокойствием, или разочарованием. — Нет. — Забуза отвечает твёрдо, почти не колеблясь, и Кисамэ умиротворённо переводит взгляд на поломанные ворота, за которыми куда-то несёт свои воды небольшая река. — Меня, вот, только раздражает, что выбор даже не мы делали. — А что бы ты поменял, будь у тебя выбор? — вопрос рождается сам собой, и Кисамэ не останавливает его. Забуза берёт паузу в полуминутное молчание, Кисамэ его не торопит, не переводит разговор на другую тему, будто это что-то важное, что-то, что он не хочет пропустить. — Я бы выбрал больше свободы. — От чего именно? Забуза едва заметно хмурится и не отвечает. — Ладно, можешь не говорить. — Кисамэ подымается со ступенек и спрашивает лёгким тоном: — Ещё помахаемся? Кисамэ щерится совершенно беззаботно, хотя он чувствует, что Забуза перед ним немного открылся, совсем чуть-чуть, но даже это довольно безрассудный шаг. Между ними не образовывается какая-то связь, как у людей, разделяющих один секрет. Потому что и секрета как такового нет. Но Кисамэ ощущает где-то на подсознательном уровне, что стаёт чуть меньше слеп в отношении Забузы, он начинает немного осязать почву его внутреннего мира. Забуза смотрит на него с опаской и недоверием — позволить кому-то прочесть себя — опасно. Неоправданно опасно, если этот процесс односторонний. Он не собирается позволять кому-то узнать о своих планах прежде, чем никто не сможет ему помешать. Но Кисамэ точно не выстроит цепочку от их разговора до ухода из деревни. Поэтому Забуза лишь кивает: — Помахаемся, — и думает, что следует быть более внимательным к действиям Кисамэ.

***

— Самихада ужасный меч, — констатирует Забуза, упираясь в колени и пытаясь отдышаться от их своеобразного танца. — Сочту за комплимент, — Кисамэ забрасывает Самихаду на плечо и улыбается во все свои острые зубы, открывая вид на опасную акулью пасть. — Твой стиль тоже неплох, да и возможность регенерации Кубикирибочу полезна — без оружия не останешься, если не отберут, — Кисамэ откровенно хохочет, опуская широкую ладонь на хребет Забузы. Забуза наконец выпрямляется, и ладонь Кисамэ сползает со спины, провисая на уровне бедра своего владельца. — Кстати, а ты никогда не думал, что Самихада может тебя предать? — Забуза с интересом смотрит на Кисамэ, чуть щуря глаза. — Думаю, может, — после некоторой заминки отвечает Кисамэ, однако не так, будто это его хоть сколько-то волнует. — С ней всё довольно просто. Её не интересуют какие-то цели или ценности владельца, и даже стиль боя не интересует. Единственный залог её верности — это чакра, точнее, её количество и качество. Я ещё не встречал никого, к кому бы Самихада захотела переметнуться. — Самым одарённым всё самое лучшее? — Ты на меня намекаешь? — улыбка Кисамэ остаётся широкой, но в ней не ощущается ни искренней радости, ни подлинной гордости. — На семерых мечников намекаю, — осторожно говорит Забуза. Ему нравится мастерство мечников, и то, что он один из них. Мечи у них своенравные, так что управится с ними не каждый может. Тут действительно нужен талант. — Тебе ещё есть куда расти, — Кисамэ говорит это как ребёнку или младшему брату, и на секунду Забузе кажется, что он потреплет его по волосам, точно как старший брат. У Забузы отродясь не было никаких братьев, и ничего подобного ему, конечно, не нужно. Он закипает от самой мысли, пришедшей ему в голову, но вовремя одёргивает себя, чтобы не сделать что-нибудь опрометчивое, после чего смотрит на Кисамэ и убеждается — это было всего лишь его воображение. Кисамэ стоит в полуобороте и явно не собирался проявлять какую-то «братскую заботу». — Ты тоже свой потенциал не раскрыл. А, вообще, даже признай я Самихаду опаснее, в хороших руках Кубикирибочу надёжнее, — Забуза неосознанно хочет реабилитировать себя перед собой же за минутную слабость. Говорит он ровно и уверенно, не выдавая недавней внутренней заминки. — Признай я тебя равным себе, и мечники бы не выглядели так элитно. — Кисамэ говорит это, стоя уже в дверях и широко ухмыляясь. — Засранец. — Забуза лишь улыбается на это в ответ, взрослые амбиции и холодное спокойствие возвращаются к нему, у них всё ещё есть разница в силе, но когда-нибудь он превзойдёт не только Хошигаки, но и Ягуру. — А если серьёзно, то у всех свои плюсы и минусы. — Оскал Кисамэ становится почти дружеской улыбкой, и Забуза передёргивает плечами, сбрасывая с себя лёгкое оцепенение, он расслабляется и ощущает, как тепло свободно разливается по телу, и кое-что волнует его: рядом с Кисамэ он становится более беспечен. Забуза не заблуждается по поводу Кисамэ, они не друзья, и становиться ими в планы не входит. Забуза знает о том случае с отрядом шифровщиков, и случае с Фугуки. Кисамэ вырезал всех под чистую, и убил наставника, потому что тот оказался лицемером. Забуза вырезал всех остальных выпускников на своём экзамене на чунина, поэтому волнует его не это. Им обоим нельзя привязываться, это создаёт помехи в их работе. — Пойдём выпьем, а? — внезапно спрашивает Забуза, хватая Кисамэ за сгиб локтя, когда тот уже разворачивается и пригибает голову, чтобы выйти из додзьо. — Пойдём, — Кисамэ смотрит чуть недоуменно, но соглашается легко. Потому что несмотря на убеждения и суровый нрав, какая-то забытая часть каждого из них нуждается в простом понимании и чуть более искренних разговорах, чем обычно, которые свидетельствуют, что они живы, что кому-то где-то нужны.

***

— Ты чего внезапно?! — Забуза смотрит прямо перед собой округлившимися глазами и зажимает ладонью сгиб плеча и шеи. Кисамэ пожимает плечами, даже не удосужившись вытереть кровь, капающую на подбородок с уголков рта. — Захотелось, — звучит спокойно в ответ. — Ты совсем ошалел, или, может, голоден? Так сходи пожри чего-нибудь, а потом приходи драться! — Забуза выходит из себя, это был неожиданный манёвр, но оказался очень даже действенным. Не то чтобы Забуза не мог уклониться, но он почему-то замер, заинтересованно ожидая, что же сделает Кисамэ. И Кисамэ его не разочаровал, а Забуза проверил, что акульи зубы очень острые. — Да, я голоден, — спокойно признаёт Кисамэ, будто не он только что запустил острые зубы в своего противника. — Ты прав. Я голоден по нормальной драке. Я решил тебя растормошить как-то, а то и уснуть можно было. — Забуза округляет глаза ещё шире, вот-вот пар из носа пойдёт. Он злится за то, что его принижают, хотя его атаки были вовсе не так плохи. А ещё он получил довольно серьёзное ранение как для тренировки. — Ну, это ты зря. Я тебя уже три раза зацепил, просто регенерируешь ты быстро, — Забуза возражает с хриплой уверенностью в голосе и сверлит Кисамэ ожесточённым взглядом, чтобы хотя бы не выглядеть жалко. — Хочешь сказать, нечестно? — щурится Кисамэ. — Нет же, это бы означало признать, что я слабее. — Как будто ты не. О… теперь хороший удар. — Кисамэ блокирует следующую атаку, и ему даже приходится отступить на шаг, чтобы смягчить отдачу в кость. Ещё какое-то время они обмениваются разными по силе и скорости ударами, кружат друг вокруг друга, и это вполне можно было посчитать красивым и опасным танцем. Резкие выпады и отступления, плавные переходы, смены позиций и смена инициативы, два шага ведущий, три шага ведомый. Это кружит голову и горячит кровь, заставляя пульс бешено стучать в висках. Действительно. Если бы Забузу пригласили на танцы, он бы предпочёл «танцы» с Кисамэ. И даже на привлекательную женщину не променял бы… Забуза на долю секунды щурится, мотнув головой. Почему он думает об этом в самый разгар боя? Он разрубает Кисамэ перед собой, глядя, как разливается водяной клон, поздно замечая, что Кисамэ, воспользовавшись моментом, зашёл ему за спину. Даже так, у Забузы всё ещё хватает времени для небольшого манёвра, и он бы успел, успел пошевелиться, скостить удар, если бы по спине не пробежала предательская дрожь и он не замер, будто его тело внезапно налилось свинцом. Всего две десятые секунды, но этого достаточно, чтобы кровь полилась ещё раз. И снова… тот же приём, и рана на его плече стала больше. Забуза уверен, Кисамэ попросту издевается над ним, другое объяснение он просто не находит. Он злится на Кисамэ, но ещё больше ему не нравится собственная реакция. Это позорно — реагировать так, кем бы ни был противник. — А теперь-то что?! — оцепенение как рукой снимает, и возмущение выливается почти в крик. — Вот теперь не знаю, — Кисамэ невозмутимо скалится и чешет затылок, будто и сам озадачен своим поступком. Хорошо ещё, что не упоминает, что Забуза мог (и должен был) увернуться. — Ты хоть бы уважение к бою проявил, — переходит Забуза в словесную атаку. Его верхняя одежда уже пропиталась кровью, Забуза морщится — придётся стирать. Рана далека от смертельной, но кровь останавливаться не спешит, быстро окрашивая руку в алый, сочится между пальцами, Забуза мигом соображает, что нужно будет достать бинты, меч держать скользкой рукой неудобно, хотя… Кубикири любит кровь… Забуза смотрит на него медленно, внимательно, будто открывает для себя какую-то простую истину. Своей кровью он ещё клинок не кормил, и ему до ломоты в костях хочется сделать это сейчас, хочется посмотреть, как тот отреагирует, попробовать кое-что новое. Забуза плавно проводит рукой по лезвию, почти ласково, будто гладит ребёнка, и сталь отзывается довольным переливчатым блеском, все царапины от Самихады мигом исчезают, а сам меч становится острее и приятно ложится в руке, абсолютно готовый к бою в благодарность своему хозяину. Забуза едва улыбается под маской, похоже, его кровь, и правда, хороша. — Эй, ты уже закончил? — окликает его Кисамэ, и Забуза вспоминает, что не один здесь, но никакого смущения не чувствует. — Так а что зазорного в том, чтобы использовать в бою свои зубы? — продолжает Кисамэ их прерванный было разговор. Забуза понимает, что Кисамэ тоже засмотрелся на кровь, поэтому молчал. Между ними всё стало немного странным за этой тренировкой, так ещё и общие секреты появляться начнут, а это им точно не надо. — Как-то непрофессионально, — Забуза едва заметно встряхивает головой и чуть хмурится, глядя исподлобья, Кисамэ в ответ одаривает его довольной кровавой усмешкой. — А я считаю, глупо носить маску, которая скрывает такой чудесный оскал. — Забуза прекрасно понимает, что он намекает на особую форму зубов мечников Скрытого Тумана. — А я не хочу пугать всех своим «чудесным» оскалом. Бояться должны меня, а не моего вида. — Забуза хоть и прячет оскал за маской в отличие от Кисамэ, выглядит от этого не менее устрашающе. — Те, кто боятся одного вида, даже внимания не стоят, — легко парирует его собеседник. — Не делай так больше, это неприятно, вообще-то, — Забуза произносит резкую фразу, после каких обычно наступает неуютная пауза, и думает поставить этим точку в их разговоре, но это не срабатывает с Кисамэ. Пауза наступает, хоть и не такая, на какую рассчитывал Забуза, а после Кисамэ непринуждённо произносит: — Ладно. Скажу, пусть с тобой Амэюри позанимается, против её уловок ты возражать не будешь. — Да не в этом дело, — почему-то вспыхивает Забуза, поспешив опровергнуть его заявление, хотя можно было спокойно замять эту тему, перевести в шутку. — Рана довольно глубокая, у меня теперь плечо болит. — Ты же знаешь, что я не ирьёнин. Пойди поищи кого-нибудь другого. — Ага, щас. Само заживёт. — Неужто хочешь сохранить следы чужих зубов на своей коже? — Да позорно рассказать кому-то, откуда рана.

***

— Помнишь, ты говорил как-то про сказки гражданских, что у каждого есть свой человек, или типа того? — Кисамэ начинает разговор как-то непривычно, Забуза почти уверен, что в его голосе скользит лёгкая неуверенность. Кисамэ подтягивает к себе ногу и обхватывает её у щиколотки, вторая касается влажной после дождя земли. — И? — заинтересованно косится на него Забуза, сильнее, чем обычно вдыхая запах сырости. — По ходу, у них это серьёзно. Во время миссии в стране Рисовых Полей, я наткнулся на избу с вывеской «Гадание на судьбу». — И? — И что «и»? — чуть раздражается Кисамэ, недоумевая. — Ну ты же зашёл, — не отступает Забуза, да и глупо отступать, если противник сам навёл на след, пусть даже по своей нерасторопности или в секундном порыве доверия. — Ты ж знаешь, что я не верю в такую фигню, — пытается пойти на попятную Кисамэ, но Забуза ухмыляется, будто чувствуя кровь зверя, которого сможет загнать в угол. Забуза точно не собирается позволить ему уйти. Не заканчивать же разговор на такой интересной ноте. — Потому-то и зашёл, что не веришь. Так что там тебе сказали? — Сказали, что в следующем году я буду проводить много времени со своим особенным человеком. Я тогда подумал, кто бы это мог быть?.. — Кисамэ мгновенно восстанавливает свою уверенность и совсем не выглядит тем, кто собирается сбегать. Скорее, наоборот. — Видишь, а говорил, что не веришь! — выпаливает Забуза, с приятностью осознавая, что подловил собеседника. — Ты сначала дослушай. Судя по тому, что с тобой я сейчас вижусь чаще, чем с кем-либо, я подумал, может, ты и есть тот самый особенный человек, — Кисамэ откровенно посмеивается, хоть и пытается делать серьёзный вид. — Ага. Только в большинстве случаев под «особенным» имеется в виду человек противоположного пола, ну или отношения типа даймё и вассал. А я вассалом быть не собираюсь, — Забуза не даёт себя спровоцировать и отвечает в таком же приподнятом настроении. — Ну что ж так скучно-то? Хотя это… ожидаемо, — притворно возмущается Кисамэ. — Я иногда думаю, что хотел бы стать для кого-то особенным человеком. Не в плане вассалом, — Забуза планировал сказать это в шутку и сглатывает от того, что прозвучало это серьёзнее, чем он рассчитывал. Ещё и Кисамэ так не вовремя замолчал. «Да скажи уже что-нибудь, — Забуза чуть раздраженно сверкает глазами в сторону Кисамэ, — мы же не в самом деле…» Ещё никогда желание огреть своих коллег за тупость у Забузы не было таким сильным. Хотя, возможно, раздражала именно догадливость. — Стать чьей-то слабостью? — говорит Кисамэ даже без улыбки, и Забуза впервые за долгое время ощущает какую-то неловкость, будто его схватили за рёбра и не отпускают, и воздуха стало как-то меньше вокруг. — Да скорей уж преимуществом, — выдыхает он с лёгким шипением. — Намекаешь на то, что ты сильный? — не отстаёт Кисамэ. — Сильный, — уверено признаёт Забуза, чуть прикрывая уставшие глаза и растирая их под тяжёлыми веками. Он только вчера вернулся с миссии, ещё и отдохнуть не успел, а послезавтра его отправляют на новую. Кисамэ отправляется на свою сегодня. — Я бы не стал тебя защищать, — говорит Кисамэ, и слышится это как-то издалека, как сквозь толщу воды. Забуза лениво поворачивает голову в сторону собеседника и расширяет разрез глаз, он не помнит, чтобы Кисамэ говорил когда-то так тихо в обычной беседе. Забуза инстинктивно настораживается, и ответ звучит не резко, но и достаточно уверенно: — Будто бы я тебя стал просить. После этого повисает не совсем уютная, но и не гнетущая пауза. Спустя пять минут слова Кисамэ звучат как гром среди не совсем ясного неба, и по телу Забузы расходится лёгкий взбадривающий шок. — Зря ты этот разговор завёл. И зря вообще сюда пришёл, — говорит Кисамэ, будто бросает камни, не глядя, но метко. Забуза внимательно слушает, такие слова не могут его уязвить или ранить, он с лёгкостью ловит камни руками, но становится осторожнее, выжидая, что будет дальше. — Я, вот, не пойму, чего мне хочется, то ли потрахаться, то ли хорошо подраться, — Кисамэ же наоборот кажется небрежным и расслабленным, говорит прямо и без заднего умысла, будто скрываться, недоговаривать и ограничивать себя ему до смерти надоело. Будто он доверяет Забузе. — Я, вот, тоже не пойму. В бордель не охота, поэтому предлагаю подраться, — легко и почти мгновенно отвечает Забуза, скоростью ответа выдавая свою лёгкую нервозность. Ходить вместе по бабам — это как перейти на новый уровень собственных отношений. Вроде ничего особенного, но в то же время тут действительно нужна уверенность, что напарник не ударит в спину, пока один из них открыт, уязвим. Разве что они будут рядом, совсем близко друг другу, так что никто из них не сможет напасть неожиданно. Перед глазами Забузы на секунды представляется картинка обнаженного высокого и крепко сложённого тела с диковинным синеватым оттенком кожи, он видит, как открываются и закрываются жабры на шее, как язык облизывает острые треугольные зубы, как по ним сочится кровь, как напрягаются точенные мышцы пресса, когда… У Забузы по виску скатывается капля пота, и он сглатывает, этого не стоит представлять, и ему точно не надо видеть всё это в живую, потому что он не уверен, чем бы всё это могло закончиться. Он не ручается за себя, и тем более он не знает ничего о предпочтениях Кисамэ. — Только без поддавков, а то ведь не хватит драки, я тебя в бордель потащу. — На угрозу не тянет. Не хватит драки, я и сам с тобой пойду, — отвечает Забуза, не замечая, как легко потакает Кисамэ, и, доставая меч, задумывается, к чему была сказана та последняя фраза. «Хочешь пойти со мной в бордель? Тебе нужны девушки, или…» — Забуза обрывает себя на мысли, думая, что такая ересь ему ещё в голову не приходила. Кисамэ бы наверняка его хорошенько приложил, если бы узнал, что Забуза о нём подумал.

***

Первым из деревни ушёл Забуза. За неделю до ухода он общался с остальными только из необходимости, умышленно избегая Кисамэ; последний заметил это и понял: скоро что-то случится. В свою ночную смену на посту он видел Забузу на окраине деревни, тот мог бы скрыть своё присутствие, но почему-то не делал этого, возможно, именно потому, что на посту был Кисамэ. И Кисамэ почему-то не выдал его, то ли из личной симпатии и памяти о хорошо проведённом времени, то ли из своеобразной солидарности и уважения к искусству мечника. В конце концов, семерым мечникам не запрещалось ходить ночью по деревне, а если Забуза и выходил за её пределы, то не попадаясь на глаза, и Кисамэ с чистой совестью мог сказать, что не видел нарушений. Ушел Забуза профессионально тихо, во всяком случае, Кисамэ не заметил, когда это произошло. Спохватились его после резни с кланом Кагуя, среди трупов ни одного мечника не было, и Кисамэ лишь ухмыльнулся. Если он решил стать отступником, то для этого должны быть очень веские причины. Они оба это понимали. После ухода Забузы Кисамэ не чувствовал чего-то конкретного, разве что чего-то ощутимо не хватало. Возможно, спаррингов и иногда разговоров, к которым он привык. Раз привык, придётся отвыкать. Это не что-то непосильное или даже сложное для шиноби. Но было ещё кое-что, оставившее Кисамэ на перепутье с его вопросами. В тот день они дрались до изнеможения, будто чувствовали, что тренироваться вместе больше не будут. Да и было это похоже не на тренировочный бой, а, скорее, на настоящую схватку. Они впивались друг в друга глазами, вгрызались мечами, сильно, рвано; истекали потом и местами кровью, не было ударов в полсилы, не было насмешливых и шутливых манёвров, они пожирали друг друга пристальным вниманием, будто пытались запомнить движения, впитать стиль боя в мозг костей, чтобы потом узнать, даже после совершенствования старых и развития новых техник. Если вдруг они будут драться насмерть, никто из них не будет строить стратегию и вспоминать что-либо, они будут опираться на инстинкты. А потом произошло то, что служило сейчас причиной некого неспокойствия и неуютного ощущения дисбаланса. После драки они завалились спать прямо в додзьо. Не потому, что там было удобно и безопасно, а потому, что сил не то, что идти по домам, а даже шевелиться не было. Каждая мышца ныла приятной усталостью, те, которые приняли прямые удары, отдавали тягучей болью, но их хозяева были довольны. Хотя оба понимали, что после такой разрухи в додзьо, им лучше убраться здесь или хотя бы убраться к себе, каждый лишь махнул на это рукой. Кисамэ отключился почти сразу, Забуза чуть позже, перед этим предусмотрительно отодвинувшись на расстояние вытянутой руки. Спали в промокшей и грязной одежде, и ночью, когда упадёт температура, им станет холодно. Одеяла или хотя бы футона не было, поэтому выгоднее было держаться поблизости. Странно, но в это время после боя Забуза почти доверял Кисамэ и заснул следом, без тревоги и опасений. Первым проснулся Кисамэ. А проснулся от того, что к нему плотно прижались, обхватив руками и ногами, уткнувшись прохладным металлом протектора в плечо. Инстинктивно он потянулся к Самихаде, но вовремя сообразил, что это Забуза, и рука повисла на несколько секунд в воздухе, потом вернувшись обратно. Забуза спал тревожно, иногда вздрагивал, Кисамэ не мог понять, это от холода, или от чего-то ещё. Ему самому было холодно, ночью доски порядком остыли, но всё же были теплее металла, поэтому мечи были сняты ещё вечером и положены рядом, одежда тоже неприятно холодила, а протектор, прильнувший к телу недалёко от жабр вообще подмораживал кожу и лёгкие под ней. Кисамэ не хотелось будить Забузу, такое положение было… слегка неловким. Организм требовал сна, но Кисамэ не знал, удастся ли это, поэтому просто смотрел перед собой, то есть вверх. Над ними было почти открытое небо, в разломах крыши виднелись звёзды, очень редкое явление для их деревни. Маленькие светящиеся точки, как чьи-то глаза, безучастные, добрые, может быть, даже справедливые. Именно потому что равнодушные. Кисамэ смотрел на эти точки сверху, и точки оформлялись в колючие ёжики с разным количеством лучей, одни сияли ярче, другие более тускло, они выступали вперёд, другие прятались, кто-то был в группе, некоторые держались особняком, и Кисамэ понял, что там тоже был целый мир, другой мир, но главные законы везде, похоже, были одни. Он осторожно высвободил руку из захвата Забузы и приобнял его за плечи, не задумываясь, почему делает это, но вполне произвольно. В ту ночь лежать несколько часов на жёстких досках и почти не шевелиться было жутко неудобно, но вместе с тем было как-то уютно, между ними возникло что-то откровенное и личное, без всяких слов, без всяких объяснений. И сейчас, возможно, этого личного и интимного не хватало. В жизни, в сердце, в душе. Забуза исчез утром, не дожидаясь пробуждения Кисамэ, а через неделю ушёл вовсе, не прощаясь. Тем утром Кисамэ едва успел улизнуть от Амэюри, которая почти поймала его. Он даже не расстроился, когда его припахали чинить додзьо, и когда оно снова было разгромлено во время стычки с Кагуя. Забуза же планировал уйти из деревни несколько месяцев, поэтому заранее выбрал время, чтобы не было погони, всё спланировал, просчитал всё необходимое. Первой неожиданной случайностью в его плане стал Хаку, совсем ребёнок, мерзнущий на дороге в снегу. Забуза не был мягкосердечным, но отчего-то не смог пройти мимо, а потом оказалось, что у ребёнка Кеккей Генкай. Он знал, что в глазах Хаку он стал спасителем, единственным человеком, пришедшим на помощь, особенным и тем самым, за кого Хаку отдаст жизнь, если его правильно воспитать. Поэтому первым, что сделал Забуза — это прояснил условия, на которых Хаку может жить с ним, и тот кивнул с неподдельной радостью и заново родившейся надеждой в глазах. Он не мог никому рассказать о ребёнке, не мог выкрыть свои планы, и это заставляло быть излишне осторожным, держало нервы в тонусе, от чего спать спокойно Забуза мог только рядом с Хаку. Тот не был сильным, но от него исходила абсолютная преданность, а своим ощущениям Забуза доверял. Второй случайностью стало сближение с Хошигаки Кисамэ, то, что это всё-таки было сближение, Забуза понял позже, когда во время странствий иногда скучал по деревне, точнее, не по деревне, а по конкретному человеку. Тем утром в додзьо Забуза проснулся, чтобы обнаружить себя обнимающим Кисамэ. Это означало одно — он доверился ему, и даже неосознанно готов был искать его защиты. Забуза осторожно снял с себя его руку и тихо ушёл, говорить им больше было не о чём, они и так зашли достаточно далеко, и оставаться здесь было уже опасно. Ещё один разговор, и Забуза мог бы отложить свой уход на пару дней. Отложить хотя бы раз могло означать не уйти вовсе, поэтому Забуза умышленно не пересекался с Кисамэ всю неделю, а тот и не искал встречи, за что Забуза был ему благодарен, и от чего было слегка досадно. Хаку был слишком малым, поэтому Забуза не мог поговорить с ним так, чтобы быть уверенным — его поймут, а его головорезы ожидали только приказов, да и соперники почти все попадались слабые, поэтому Забуза чувствовал некую неудовлетворённость, и тогда вспоминал Кисамэ, но никогда не позволял этому длиться дольше двух минут в день. Забуза ждал, когда вырастет Хаку, чтобы потом вернуться в деревню, да так, чтобы у всех челюсть отвисла, а пока брался за работу наёмников. Хаку должен был стать его идеальным оружием, и Хаку даже хотел этого, хотел быть нужным, но он был ребёнком, и о нём приходилось заботиться, потому что иначе он бы просто умер в таких условиях. Забуза и сам не заметил, как начал печься о мальчишке больше, чем того требовала забота об оружие. С живыми всегда труднее, чем с вещами, и потребностей у живых людей больше, Забуза это понимал и делал на это скидку, но не учёл, что он и сам живой человек, а не только демон Скрытого Тумана. Через полгода после той самой резни, Кисамэ предложили вступить в «Акацуки», и он без раздумий согласился. Он видел, что Мизукаге манипулируем неким Мадарой, тогда какой смысл был оставаться в деревне, если можно было работать прямо на них? В Киригакуре многие обладали водной чакрой, а у Кисамэ чакра воды была особенно сильной, поэтому его позвали и, может, поэтому он впитал столько её характера. Вода всегда куда-то стремится, река живёт, пока движется, и остановка означает смерть. Кисамэ привык идти вперёд по этому примеру, ненавидел стоять на месте. Старые люди, старые места наводили на неприятные воспоминания, будто болото, тянули в трясину лжи. Собственная деревня казалась рассадником лицемерия и обмана. Хотелось чего-то нового, как глотка свежего воздуха. Конечно, Кисамэ даже не надеялся, что новое будет хоть чем-нибудь лучше, но «Мадара» пообещал ему тот самый мир, который так хотел увидеть Кисамэ, как будто он знал его сокровенную мечту. Кисамэ не мог отказать себе в мечте, и по этой же причине он не мог отказать «Мадаре». Один не отрицаемый и очевидный плюс в этой организации всё же был. В «Акацуки» работали парами. И своих партнёров убивать было нельзя. То есть Кисамэ мог бы попытаться при желании, но он был уверен, что такой приказ ему не поступит. Когда он увидел своего напарника, быстро понял, что даже пытаться не будет. Не потому, что Учиха был силён и это было опасно, а потому, что после их короткого разговора он почувствовал, что с Итачи ему интересно. Сам Итачи интересный. Он словно закрытая книга с мрачной, но интригующей обложкой, а внутри незаурядный фолиант. В силу того, что они большую часть времени будут проводить вместе, Кисамэ понял, что сможет открыть для себя что-то новое, просто находясь рядом. Он бы не стал утверждать с уверенностью, но, наверное, Итачи и стал тем самым, особенным, человеком в его жизни, хоть, возможно, и не единственным. Все они уяснили ещё с детства, что привязываться — слишком большая роскошь, за это платят слишком высокую цену. Не то чтобы они могли однозначно решать, к кому привязываться, а к кому — нет.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.