Расплата

Элфи увидел ее на берегу речушки. Полноводная после недавних дождей, речка маслянисто блестела на перекатах и шумела не хуже, чем весной. А женщина еще и напевала, поэтому не услышала его. Элфи тихо поставил ведро на землю и стал подкрадываться. Крестьянка стирала — наклонялась к темной стылой воде, и грубое коричневое сукно ее одежды обтягивало весьма аппетитный зад. Вот сейчас Элфи обрадовался, что именно ему пришлось идти за водой. Остальные остались на поляне, где кусты и деревья загораживали от холодного ветра, а его, самого молодого, погнали к реке, и теперь эта селяночка достанется ему первому. Оставалось около шести ярдов, когда под ногой Элфи хрустнул сучок, и женщина обернулась. Она стояла на коленях, под серым фартуком круглился небольшой живот. Элфи ухмыльнулся и раскинул руки. Она осторожно поднялась на ноги, медленно, будто перед ней был рычащий пес. Элфи сделал шаг, женщина отступила. Второй — она отступила снова. Элфи даже шум реки перестал слышать, охота не охота, если дичь не убегает. Расстояние сокращалось, его шаги были шире, а она неуклюже пятилась, выставив вперед покрасневшие от холода руки. Шаг, другой, она запнулась, и Элфи бросился на нее, повалил на землю. Красотка, а она оказалась настоящей красоткой, царапалась как дикая кошка. Все твердила: «Нет! Нет», — так громко, что Элфи побоялся, что услышат остальные. Делиться не хотелось — в такой дележке Элфи неизменно оказывался последним. Он закрыл ей рот ладонью, пока другой задирал подол. Женщина укусила его, и Элфи ударил ее по лицу, оглушенная она затихла на какое-то время. Элфи скомкал наверх непривычно тонкую камизу, увидел бледные бедра над вязаными чулками, от похоти свело низ живота. Он готов был уже взять ее, когда женщина пошевелилась, приходя в себя. От движения платок слетел с ее головы, по траве рассыпались ведьмовские рыжие кудри. Ему бы сбежать, или прирезать тварь, но Элфи потерял голову. Она была узкой и мягкой, совсем не похожей на терпеливых крестьянок. Она стонала тонко под ним, и от этих звуков у Элфи стояло лишь крепче. Чтобы красотка не брыкалась, он придавливал ее тугой живот. Ублюдок в животе толкался, и Элфи давил сильней, и трахал все быстрее и резче. Наверное она была из благородных — больно уж нежная, не привыкшая к подобным забавам — или он слишком вошел в раж? Только когда Элфи делал последние толчки, женщина глухо охнула, а члену стало горячо и мокро, из ее нутра на бедра засочилась кровь. Элфи бурно кончил и повалился на неподвижно замершее тело, а она неожиданно открыла глаза и нараспев произнесла несколько фраз. Голос ее звучал глухо и так замогильно, что Элфи поднял голову и посмотрел на нее. Рыжие волосы обрамляли лицо, как языки огня, колдовские яркие зеленые глаза напоминали кошачьи, слова же ее были похожи на те, что он слышал на службе в церкви, но с таким лицом не молятся, а… Додумать Элфи не успел. Ведьма сдернула с его пояса нож и воткнула себе под ребра. Она еще успела улыбнуться ему жуткой улыбкой и плюнуть в Элфи наполнившей ее рот кровью, прежде чем умерла. Кровавый плевок, не достигнув цели, упал на ее же грудь, но вот член и низ живота Элфи были в красных разводах, как и бедра умершей ведьмы. Внезапный холодный порыв ветра пролетел над берегом реки, и Элфи стало жутко. Он отшатнулся от покойницы, бросился к речке смывать чужую кровь, потом отыскал брошенное ведро, набрал воды и, опасливо обойдя мертвое тело, поспешил на поляну к остальным. День за днем Элфи уговаривал себя, что не случилось ничего страшного, но чувствовал, что проклят. Несколько раз Элфи ходил на службу в церковь, остальные даже смеяться над ним начали: «Уж не в святоши ли ты подался?» И все-таки зиму он пережил не хуже и не лучше, чем раньше. Все случилось весной. Они попались шерифу. Глупо было оставаться в деревне на ночь, но всех развезло от эля, и они просто заснули. Лиам так и вовсе захрапел на хозяйской бабенке, та возилась под ним, но так и не смогла столкнуть. Элфи устроился на соломе в углу, женщин он последнее время избегал. Проснулся Элфи от того, что ему выкручивали руки. Дело оказалось хуже некуда. Когда они наведывался сюда в прошлый раз, в самом начале лета, попалась им одна деваха, молодая и сладкая. Девчонка, как оказалось, после померла, а приходилась она какой-то дальней родственницей жене шерифа. И теперь они лежали мордой в грязь двора, окруженные стражниками и рассерженными селянами. Разбойников никто не любит. Их пинали по ребрам, женщины таскали за волосы и поносили последними словами, а потом кто-то предложил оприходовать всю шайку — наказать за то, что опять перепортили в деревне баб. Вот тогда Элфи испугался. Стражников шерифа было пятеро, да крестьян около десятка, некоторые уже ухмылялись и поглаживали себя через штаны. Женщин прогнали по домам, а Элфи, как и его невезучих дружков, перекинули через здоровое перевернутое корыто и спустили штаны. Сначала Элфи орал, потом уже не мог. Внутри все рвалось и хлюпало, он чувствовал, как по ногам текло теплое. Он потерял счет тому, сколько раз его трахнули. Молился только, чтобы это поскорее закончилось. Весь зад горел огнем, Элфи казалось, что в него раз за разом всаживают нож. И вдруг он ясно увидел лицо рыжей зеленоглазой ведьмы, что так неудачно повстречал у лесной речки: «Pro deum atque hominum fidem! Di te perdant! Sic datur!» — сказали белые губы, — «Di te perdant!» — изо рта ее полезли могильные черви, а глаза превратились в бельма. Элфи почувствовал, как его охватывает смертельный холод, и сомлел от ужаса. Очнулся он не в клетке на дворе шерифа, а среди нечистот заднего двора. Должно быть, его сочли мертвым и просто выбросили. Элфи уполз, пока не пришли за его одеждой. Забился в самую чащу и пролежал два дня, пока не смог худо-бедно держаться на ногах. Он нашел ручей и, как мог, выстирал одежду. В журчании воды ему слышался напев ведьмы, и казалось, будто собственный живот округляется под коттой. Элфи даже несколько раз провел по нему, убеждаясь, что все как обычно. Одному прожить было трудно — весна время не самое сытое, да и шерифское наказание даром не прошло, задница заживала медленно, и непрестанно болел живот. Элфи стал совсем доходягой, но ему повезло, одна из общин джилбертинцев согласилась его принять. Жизнь в монастыре была не такой уж легкой, но все же голодать целыми днями не приходилось, да и, видя его слабость, аббат делал ему послабления. Все бы ничего, но каждую ночь Элфи снилась ведьма. Как-то раз он спросил у аббата: — Что означает «Di te perdant!»? И получил ответ: — Это значит «Да погубят тебя боги». Где ты слышал это? Элфи сказал, что однажды это говорила при нем одна дама. В том, что ведьма была из знатных, он теперь не сомневался. Сколько раз Элфи сам проклинал себя. Ну откуда было взяться простой крестьянке посреди леса? Но сделанного было не поправить. А живот его и правда стал больше, хотя пиво в общине варили редко, а Элфи так и не пил его почти. Боли не утихали, но Элфи все уговаривал себя, что ничего страшного не происходит. Мыться летом все ходили на реку, Элфи же старался прятаться от своих братьев по общине. Живот пока удавалось укрывать под широким монастырским хабитом и подпоясанным скапуляром, но сам он чувствовал его с каждым днем все явственнее, а в конце лета почувствовал, как в нем шевелится дьявольское отродье. Элфи молился об избавлении, только молитвы оказались бессильны перед проклятием зеленоглазой ведьмы, а как вытравливают плод женщины, он не знал. После того как Элфи почувствовал движение внутри, сны его изменились, теперь чуть не каждую ночь ему снилось, как рыжая уводит от него мальчика, очень похожего на младшего братишку, Джека, умершего от лихорадки в три года. Он просыпался в ожидании неминуемой расплаты за свои грехи и часто не мог заснуть до утра. В день святого Айдана, на утренней службе, Элфи почувствовал резкую боль в животе, он вскрикнул и согнулся. Братья кинулись к нему на помощь, но, увидев в чем дело, тотчас отступили в страхе. Боль становилась все сильнее, а живот ходил ходуном. Элфи ни встать, ни даже сесть не мог. Монахи окружили его кольцом, никто не рисковал подойти ближе чем на пять шагов. Голоса о том, что того гляди в мир явится антихрист, становились все громче. Элфи пополз в угол, это не помогло. На ноги Элфи накинули веревочную петлю и поволокли во двор. Резкая боль застилала глаза и туманила рассудок. Он скулил, но даже не мог просить о пощаде, сам не знал, что за чудовище пытается выбраться из него, лишь цеплялся за плитки пола, потом за утоптанную землю двора. Братья были слишком напуганы, чтобы проявить милосердие. Костер наскоро сложили за монастырскими воротами, чтобы не осквернять освященную землю. Элфи привязали к столбу и с разных концов подпалили хворост. Бывший разбойник кричал, срывая горло, огненные языки лизали его ноги, а темный дым от сыроватых дров заволакивал глаза. Из-за спин монахов на него смотрела рыжеволосая ведьма в коричневом сюрко, подпоясанным серым фартуком. Она смеялась. Pro deum atque hominum fidem! Di te perdant! Sic datur! (лат.) — Призываю в свидетели богов и людей! Пусть погубят тебя боги! Так получай же!