Выбор

А самым болезненным из этого всего было то, что вот он, рукой подай. Обними, поцелуй, прижми к сердцу, чтобы он услышал, что оно бьется двести ударов в секунду, почувствовал, что дрожит жилка у шеи, и что дыхание сбивается, и... Семнадцать лет, Хенке. Семнадцать лет ребенку. У него и так проблем по горло. Хватит. Не лезь. Оставь. Не получается. Лее тоже семнадцать, и это жутко неправильно, что вокруг него они двое, подруга и хороший приятель, в том возрасте, когда серьезность не к лицу, но им постоянно приходится быть серьезными. Печальными. Почти сломленными. Она - плачет ночами ему в трубку, хрипя признания в любви, что можно даже представить, как она сидит у себя на балконе, и сигарета трясется в ее руке, и саму ее потряхивает. Она абсолютно точно в одном коротком платье, и совершенно некому ее обнять, и она один на один с темным чистым небом Осло, и глотает холодный от ночного воздуха дым. Он - отворачивается и убегает, как только заканчиваются съемки. Хватает свое пальто, застегивается наглухо и бежит куда-то далеко по улице, и встречный ветер бьет его наотмашь по лицу. Он весь день будет где-то занят, а потом придет домой, ляжет на диван и не станет отвечать на сообщения. Когда у Тарьяй однажды уехали родители, Хенке по глупости приехал к нему где-то к полуночи, хотел устроить сюрприз, разрядить странное напряжение между ними - и это как раз было начало четвертого сезона, словом, был повод. Он даже купил несколько банок пива, и они жизнерадостно звенели в его рюкзаке, пока он ехал на велосипеде. - Ну и какого хрена ты тут, - равнодушно спросил его Тарьяй, стоя за дверью. Он редко и устало моргал и переминался с ноги на ногу. На нем были белые носки и дурацкие домашние штаны с оленями. Хенрик тогда не нашел что ответить - впервые в жизни, наверное. Тарьяй повел плечом, мол, ну заходи, раз пришел. Выпил все пиво, которое Хенрик ему принес, достал из холодильника холодную пасту с помидорами и положил Хенрику щедрую порцию. Потом ушел на балкон, стоял там минут двадцать и ушел спать, бросив вполголоса бросив "спокойной". Хенрик спал на диване. Лицо Тарьяй с утра было обветренным и немного опухшим. Он перестал отвечать на сообщения и звонки. *** - Что мне делать, Леа?.. Что мне, блять... - шепчет Хенрик ей в шею, срываясь на полуслове. Он еле сглатывает слезы. Ее тонкие пальцы мягко перебирают его волосы, и по спине бегут мурашки, а между ног твердеет. - Для начала поговорить с ним, а не со мной, - тонкий и нежный голос Леа дрожал, и от этого было больнее вдвойне. Хенрик, ты мудак, ты полная скотина, зачем тебе втягивать сюда ещё и её, - вряд ли он понимает, что ты вообще от него хочешь. Может, он даже не осознает, что ты вообще что-то от него хочешь, - она замялась, ее дыхание сбилось от легкого поцелуя за ухом, - Хенке... - почти всхлипнула она и продолжила, - знаешь, если бы я была умнее, я бы делала как он. Я бы игнорировала тебя, как могла. Хенке, ты... Ты просто пиздец. Я не знаю, чего от тебя ждать. Ее голос почти срывается, и волосы рассыпаются по подушке. Его пальцы скользят по маленьким торчащим соскам, и Лея прогибается в спине. Он не дает ей застонать. Сразу затыкает ее губы своими. Тут все ясно, на самом деле, и никаких сложных выкладок строить не надо. Все очень предсказуемо: мы занимаемся сексом, делаем сколько тебе угодно фотографий, какие тебе только заблагорассудится, мы смотрим фильмы иногда, периодически ходим на концерты, а еще, бывает, я таскаю тебя на руках и целую-целую-целую-целую, но я всегда буду думать о нём. Всегда. - Это подло, Хенке, - прошептала Лея ему в плечо, - Так нельзя. Нужно сделать выбор. Но даже если ты выберешь его, я.. Я... Как я могу выбрать его, если он не даст себя выбрать. *** У Тарьяй очень теплые и сухие ладони. Их приятно сжимать, гладить, целовать, наверное. Хенрик уже, наверное, запорол дублей девять слоу-моушена. Тарьяй не смотрит на него в перерывах между сценами, он вечно отводит глаза. На него сегодня смотрел только Исак. Тарьей его вниманием так и не удостоил. - Стой, - шепнул Хенрик. "Чего тебе, блядь, от меня надо?" - читалось у Тарьей в глазах. - Вот так, - сказал Хенрик, закладывая за ухо Тарьяй одуванчик, который сорвал по дороге, - Этот синяк просто кошмарен. - Ага, - сказал Тарьей, сразу же сбрасывая одуванчик на землю. Потом Джули сказала, что Исаку в сегодняшней серии этот одуванчик просто необходим, и Хенрику большое спасибо, такой-то он молодец, а теперь осталось найти еще один одуванчик, побольше прежнего, чтобы хорошо смотрелся в кадре. Тарьей закатил глаза и вздохнул. Смотреть на него было невыносимо. *** meg [23.47] Что, блядь, происходит? Почему ты так себя ведешь? meg [23.52] Какого хера ты ни разу не удосужился ответить? baby [0.06] с таким тоном ты у меня в ЧС полетишь. meg [0.06] Прости. Почему ты перестал мне отвечать? baby [0.08] потому что ты мудло. meg [0.08] Почему?! Блядь, а действительно, почему же. Не из-за Леи же. Не из-за вечного хенриковского no homo. Не из-за того, что слишком долго Тарьей приезжал к нему по первому звонку, чтобы потом убраться, когда Леа приезжала к завтраку. Не из-за того, что он вечно обещает со всем разобраться и покончить, но никак не может сделать этого, не может даже начать. baby [0.10] потому что у меня еще остались какие-то капли самоуважения и здравого смысла меня по горло заебали свой ебучий мазохизм и твоя тупая безолаберность я конечно понимаю, что это святое - и рыбку съесть, и на хуй сесть но вот скажи мне: какого хуя ты тогда приперся? пивом меня напоить или что? baby [0.18] окей, допустим, ясно, что ты тогда приехал мириться НО КАКОГО ХУЯ ТЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ? ТЕБЕ ТАК СЛОЖНО БЫЛО ПРИДТИ КО МНЕ НА БАЛКОН ИЛИ ЧТО? ТРУДНО БЫЛО ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ЗА ХУЙНЯ У ТЕБЯ В ИНСТАГРАМЕ? СЛОЖНО БЫЛО СДЕЛАТЬ ХОТЬ ЧТО-ТО? ХОТЬ, БЛЯТЬ, ЧТО-ТО? baby [0.21] вот именно поэтому ты идешь нахуй. надолго. потому что ты меня страшно заебал. baby [0.22] когда говорят, что любят, не поступают так, как ты. не ведут двойных жизней, ханна монтана ты ебучая baby [0.22] я заебался реветь как ебаная семиклассница и не спать из-за тебя ночами ты представляешь, сколько я выжрал успокоительного, пока ты пытался подтереть свои сопли и сделать хоть что-то? baby [0.24] мы доигрываем сезон и ты летишь в ЧС. baby [0.27] будешь ебаться со своей моделькой, сколько влезет. даже на съемки прерываться не придется. baby [0.42] нечего ответить, блядь? baby [0.45] так и знал. baby [0.48] до свидания. *** И снова он у порога, и снова белые носки, штаны с оленями, потерянный и пустой взгляд. Красные глаза. Недавно плакал? Хенрик тянется к нему, запускает руки в русые кудри, притягивает к себе, целует, и абсолютно ничего не получает в ответ. Примирительный поцелуй у порога - надо же, прямо как в каком-нибудь сериале, вырождается в клевок в узкие губы. Хлесткая пощечина звенит в ушах. - Родной, прости, прости, прости пожалуйста... Тарьей-Тарьей-Тарьей, маленький, мне никто кроме тебя... - Пошел к черту, - вкрадчиво и тихо чеканит Тарьей. Не слова, а удавка. Воздуха не хватает. - У тебя был шанс, но ты его проебал. До свидания. - Не пустишь даже? Тарьей колеблется. Колеблется долго. Жует нижнюю губу, смотрит в пол и тяжело дышит. - В последний, блядь, раз. Дверь закрывается, и Хенрик подхватывает его и несет на диван, укладывает его под себя и садится к нему на бедра. Господи, ну что это за мальчик. Он создан для того, чтобы когда-нибудь сыграть Артюра Рембо, Дориана Грея, Гиацинта и прочие воплощения красоты и, мать его, жуткого рока, с кудрявыми волосами и аккуратными чертами лица, просто, блядь, воплощение всего прекрасного, что может уместить в себя человеческое тело. Тарьяй пахнет Тарьяй, потом и мамиными спагетти, которыми он, наверное, только что объедался, а ещё от его волос тянет сигаретным дымом, а ещё он взахлеб целует Хенрика и прижимается так близко, что аж больно в ребрах. У него соленые губы и лицо, а особенно веки, и как же, блядь, мерзко думать, что он только что урёвывался из-за того, что один важный ему человек - просто невероятный мудак. Какой же это пиздец, что из-за тебя страдает тот, которого ты сам себе пообещал защищать от всего, что только может произойти. - Ну, тебе повезло, что родителей нет дома, - говорит Тарьей, накладывая Хенрику спагетти, которым пропах сам. Интересно, в доме Му питаются чем-то кроме пасты? Плевать. Это вкусно. Честно - мама Хенрика готовит лучше, но черт. Он в доме Тарьей, он сидит за столом у Тарьей, он ест из его тарелки его вилкой, а сам Тарьей обнимает его со спины ослабшими руками и носом утыкается в затылок. - Мудло, - шепчет он и целует Хенрика в висок, а потом в горящую от удара щеку. Кажется, простил. *** Ее язык, прохладный и влажный, кружит у него во рту. Рука внизу, гладит вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз... Может быть, если абстрагироваться, забыть, чья эта рука и представить на ее месте другую, получится кончить. Верх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз... Нет. Не получается. Выбор сделан.