В синем море, в белой пене и на земле

Мы сидели на широком зубе белой скалы, поросшей бурым морским лишайником и зелеными мягкими водорослями. Кто-то расчесывал волосы, кто-то перебирал нежные перламутровые раковины. И, как обычно в такие полнолунные ветреные ночи, разговор наш зашел о любви. - Наверняка там весело, - задумчиво протянула Морина, томно указывая в сторону далекого берега. Над стенами притулившегося у самой кромки океана портового городка, испокон веков нам соседствующего, как раз с грохотом разорвалась ракета фейерверка, темное небо расцветилось золотыми и зелеными кометами. Их хвосты быстро гасли, пожираемые ночью, и зрелище меня завораживало. - Я так не думаю, - Сирена всласть потянулась, сцепив руки в замок под затылком. Тяжелые черные кудри водопадом укрыли ее спину, пышная обнаженная грудь колыхнулась. – Сама посуди: грязь, вонь, спирт, людские отходы, тухлая рыба, гнилая ламинария, ссанье и толчея. А человеческий пот! И эти засаленные моряки… брр! Только на корм и годятся. - Слышала б тебя Ариэль! – в ответ расхохоталась Ундина. Запрокинула голову, и смех ее разлился в воздухе звоном тысячи серебряных колоколец. – Кстати, вы никогда не задумывались, каково ей там живется? Невольно я напряглась. Никто из сестер не знал нашу с Ариэль маленькую тайну, конечно нет. Однако тема была мне все равно неприятна. - Да и кракен с ней, - к моему счастью, оборвала любопытную болтунью Минога, самая старшая из нас с тех пор, как погибла в рыбацких сетях белокурая наша Актиния. Она негласно считалась еще и самой жуткой из нас, так что разговор моментально свернулся. - А ты чего молчишь? – Минога обратила ко мне бледное длинноносое лицо, на котором анемоном пылал крупный красный рот. Лучше было смотреть на рот, в самом деле, чем в незрячие глаза, затянутые белесой пленкой. - Любуюсь на салют, - фыркнула я и отвернулась от греха подальше. Хвост Миноги нервно хлестнул по воде, но больше она ничего не сказала. Новая ракета разорвалась над замком, красно-розовая, как плавники рыбок с рифа. Мы все знали, для чего собрались сегодня на скале, и почему в порту праздник. Королева родила ребенка. Мы сегодня обрели племянника или племянницу. К горлу моему подкатил ком тошноты. Ариэль единственная из дочерей морского царя, кто родился позже меня. Потому, наверное, мы и сдружились больше остальных. Я чувствовала потребность оберегать глупую несмышленку, странную и сумасшедшую, но всегда бесхитростно-жизнерадостную. Это подкупало меня: жизнелюбие в любом проявлении мне чуждо. Год назад Ариэль оставила нас, и отец смирился с ее выбором. О, она была так счастлива, выбегая из вод морских навстречу своему принцу, так счастлива и прелестна. А спустя неделю после пышной своей свадьбы на борту королевского фрегата она пришла на песчаную косу и долго меня звала. Я услышала и приплыла – а как же иначе? И замерла на мелководье, пораженная случившейся в Ариэль перемене. - О, Медуза! – всхлипнула младшая сестрица и бросилась ко мне в воду, подобрав подол. Мы обнялись. Кожа Ариэль была теплой, от нее пахло потом и мылом. Я постаралась подавить отвращение, все-таки эта резко повзрослевшая, измученная женщина по-прежнему была моя маленькая певчая рыбка. Которая плакала теперь мне в плечо, и слезы ее почти меня обжигали. Я молча сидела, подобрав хвост, баюкала ее, как в детстве, в своих руках. Глупое розовое платье Ариэль намокло, и она дрожала от ветра, но упорно цеплялась за меня. Лишь спустя шестую долю часа ей удалось немного успокоиться. - Медуза, Медуза, прости меня, - она отстранилась, неловко шмыгнула покрасневшим носиком. Я вглядывалась в ее усталое осунувшееся лицо, в огромные глазищи, более не сияющие яростным жизнелюбием, так полно раньше ей присущим. Меня охватил ужас, когда я разглядела округлые синяки на ее шее. - Кракен великий, Ариэль! – я схватила ее за руки (запястья тоже украшали темные отметины) и крепко сжала тонкие дрожащие пальцы. – Что с тобой произошло?! Ты можешь мне все рассказать! И Ариэль рассказала. Разве могла она знать, наивная, дикая и юная, как сильно род людской отличается от нашего? Нет-нет, ничего не желала она слушать, ведь ее вела любовь к принцу, которого она знала неполные три дня. А принц… он был ею очарован, разумеется, большинство из нас кажется людям прекрасными, а голос наш и вовсе лишает их всякого разума. И принц на ней женился – отчего бы нет? Дочь хозяина морей, молодая, красивая, неплохая партия для ярмарочного правителя маленького порта-государства, где давным-давно всем заправляют пираты и торговые гильдии. Род Его Высочества Эрика прозябает в долгах, город Его Высочества Эрика по-настоящему совсем ему не принадлежит. А в некоторые районы принцу и вовсе заходить не следует. В отсутствие власти возлюбленный моей сестры, как и любой моряк, утешался путешествиями (совмещая их с попытками вести торговлю – неудачными), вином и шлюхами. В плаваньях шлюх обычно заменяли сметливые мальчишки, всем же известна примета о женщинах на корабле. Принцу недавно исполнилось двадцать девять, и вопрос о жене и наследнике стоял как нельзя остро. Ничего этого Ариэль, разумеется, заранее не знала. Как и многих других вещей. Бледнея и комкая мокрые юбки, она с иступленной обреченностью рассказывала мне о вещах, которые делают друг с другом люди. Я видела человеческие соития прежде, наблюдала за парами на берегу. Она – никогда. - …он был очень… пьян тогда, после свадьбы, - говорила она и кусала губы. – Служанки привели меня в спальню, и он на меня накинулся. От него пахло потом и спиртом, Медуза. Он задрал мне платье, заломил мне руку, когда я начала вырываться… я не понимала, просто не понимала, что происходит!.. а он навалился на меня и шептал мне в ухо: «Тише, маленькая, будет хорошо». А мне не было, не было хорошо, мне было очень больно, Медуза! И мне больно каждую ночь, каждый раз у меня идет кровь, служанка говорит, это нормально, а мне страшно, страшно… Он не бьет меня, но он груб и не умеет иначе. Каждое утро он меня утешает, просит прощения, обещает впредь осторожнее, но к вечеру обычно слишком пьян и не помнит своих слов. И его семя… внутри меня каждую ночь… - Ариэль, - я почувствовала, как змеи на моей голове забеспокоились в плену серебряной сетки. Я тоже дрожала теперь, от гнева и омерзения. – Ариэль, если тебе плохо на суше, за чем дело стало? Возвращайся домой, отец с радостью простит и примет тебя! Ариэль прижала руки к животу и покачала головой. Коралловые локоны выбились из ее сложной прически и занавесили нежное осунувшееся личико. - Я не могу, Медуза, милая. Ты знаешь, как появляются люди? Я не знала. - Людские женщины выдавливают их из себя, но прежде они долго зреют в женских животах. Для того мужское семя и должно остаться внутри женщины. Они носят икринку в своей утробе, Медуза! И я теперь тоже ношу, ношу его дитя, чувствую его в себе!.. Мы говорили с ней еще долго, пока ее голос не начал срываться от холода, а не от слез. На прощание она потянулась к сетке, охватывающей мою голову, и расстегнула волшебные крепления. Морские змеи с восторгом зашипели, вскучились вокруг моего лица подобно кудрям, и Ариэль ласково погладила каждую ядовитую морду. В детстве она всем им давала имена, донельзя глупые, и никогда их не путала. - Прощайте, маленькие, - прошептала она чуть слышно. Затем снова обняла меня. – Прощай, Медуза. - Прощай, - я в последний раз прижала ее к себе. – Только скажи мне кое-что. Ты любишь его, Ариэль? - Люблю, - выдохнула она едва слышно. – Я все еще люблю его, но теперь это совсем не просто. О той нашей встрече никто никогда не узнал. Ныне, сидя на скале в окружении старших сестер, весело обсуждающих фейерверки, я рассеяно поглаживала змей, свободно улегшихся на моих плечах – больше я не убирала их в сеть. Мои сестры хохотали, потом начали петь. Вместе с туманом поплыли над заливом волшебные русалочьи голоса, и волны приглушили свой шелест. Мы пели впятером. Простирала руки к далеким портовым огням слепая Минога; изгибалась в такт мелодии чернокудрая Сирена, и ее акулий хвост мутил воду беспокойным вечным движением; нежно улыбалась синекосая Морина, вся унизанная жемчугами; пронзительным сопрано возносила самые высокие ноты Ундина, прикрывшая безволосую голову анемонами и морскими звездами. Мои змеи оплетались вокруг моих рук и шеи, бережно обнимая меня своими телами. Я пела вместе со всеми, и на полвдоха мне показалось, будто я слышу ответный голос с занавешенной туманом песчаной отмели у самого берега. Будто Ариэль отвечает нам. Спустя семь лет, рожая четвёртое дитя, она занемогла и попросила мужа выйти с ней в море. Она все еще любила его, а вот он давно позабыл героические порывы, как свойственно это людям, получившим желанное. Давно вернулся к прежним развлечениям и путанам. Она же только вздыхала и много вспоминала о доме. Когда корабль с ней и принцем на борту вышел в море, туман скрыл прибрежные скалы, и мы впятером вынырнули из вод. Ариэль вышла на палубу и поднялась на ют, на самый нос, наша маленькая безумная Ариэль, раздавшаяся родами и подурневшая от портовой грязи; она запела и мы ответили. Она обняла подошедшего к ней мужа, в глазах которого не осталось иных желаний кроме восхищения, когда-то, семь лет назад, заставившего его искать глазами незнакомку, вытащившую его из моря на сушу. Мы протянули руки. Ариэль прижалась к Эрику, долго-долго поцеловала его в губы. Они падали вниз целую вечность, падали в волны, дикими касатками бросающиеся на потемневшие корабельные борта. Я видела, как Ариэль тает, как становится белой пеной на злых бурунах – она умирала как русалка, возвращаясь в море. Я видела, как ее принц вскидывает руки и колотит по воде, как кричит, очнувшийся от чар, но наша песня сковала его матросов, а туман укутал его вместе с нами. Ундина обняла принца, как обнимала мужа Ариэль. Следом потянулась Минога, Морина и Сирена подплыли к нему со спины. Я прижалась губами к теплой мужской шее. И первая, по праву самой отныне младшей, впилась зубами в сладостную человеческую плоть.