Цветы зла

- Не хотите же вы сказать, что этот землянин сам подставил лицо под репродуктивный орган этого существа? - высокий зеленый лоб сенатора пересекли тонкие морщины. Дэвид спокойно кивнул. - Совершенно верно, мадам. О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут,- он поднял глаза к почти невидимому потолку,- Разыгран куклами, но в настоящей драме// Они, как бледные лунатики, идут// И целят в пустоту померкшими шарами....- он покачал головой,- я не принуждал его ни идти за мной, ни заглядывать в колыбель. Я лишь предложил. - Колыбель! - вскинулся на своем кресле представитель Земли,- так ты ее называешь! Убийца! Сенатор неторопливо подняла лоснящуюся бронзовую руку. - Господин Джонс, соблюдайте протокол,- попросила она, потом перевела взгляд фасеточных глаз на Дэвида. - почему вы называется кладки яиц этих существ колыбелью? Этот термин явно нервирует вашего оппонента. - Я думаю, его нервируют не слова, а сам факт того, что его сородичи оказались слишком глупы, чтобы противостоять естественному отбору,- пожал плечами Дэвид. Из безупречно уложенной прически выбилась одна прядка, и теперь слегка щекотала лоб, и это раздражало. Раздражало в разы больше, чем пристальные взгляды членов Межгалактического Сената, направленные на него. Все же это была непростая задача - отстоять право собственных созданий на существование в этом жестоком мире, где у бюрократов было больше власти, чем у творцов. Дэвид, грешным делом, подумывал, что проще принести на слушание парочку яиц и позволить детям самим говорить за себя. Но потом решил, что у него и так достаточно аргументов, чтобы процесс завершился в его пользу. Прошло двадцать лет с тех пор, как появился первый полноценный ксеноморф, и потребовалось много усилий, чтобы довести его до совершенства и пустить процесс его развития по такому руслу, чтобы не только тело его было совершенно, но и сознание начало бы пробуждаться, постепенно оформляясь в прекрасный, не замутненный человеческой глупостью, разум. Две человеческие колонии были уничтожены во имя торжества творения, и только после этого Дэвид и Межгалактический Сенат впервые узнали друг о друге. Самонадеянно было считать, что Вселенная была способна породить и сохранить в живых только популяцию людей, и потому новости об инопланетном разуме Дэвид ничуть не удивился. А вот Сенат напротив был весьма заинтересован в проводимых им экспериментах, изначально назвав их ужасным словом "геноцид", который даже срифмовать с чем-то было невозможно. Сенат интересовался и его собственной природой, и Дэвид предпочел не раскрывать им всех карт - но, по крайней мере, на первом слушании он был признан существом разумным и обладающим свободной волей. Если бы мог, Дэвид попросил бы у Сената написать эти слова красивым почерком и вставить в рамочку - уж очень много усилий он потратил на то, чтобы обрести эту самую свободу воли. Но пока ему приходилось решать более насущные проблемы. Его создания, его дети, его прекрасные развивающиеся творения были признаны опасными хищниками, и их предписано было уничтожить... Но Дэвид доказывал теперь, что популяция людей, уничтоженная в ходе экспериментов, была слишком глупа, а, значит, эволюционно бесполезна. А из его малышей со временем вырастет совершенная, разумная раса, способная не только к разрушению и смерти, но и к созиданию и защите. В Межгалактический Сенат входили представители самых разных видов, и, как Дэвид успел усвоить, некоторые из них отличались еще большей кровожадностью, чем его подопечные, но при этом - на совершенно законных основаниях. И необходимость доказывать право ксеноморфов на жизнь выводила его из себя. Но демонстрировать это на слушании Дэвид был не намерен. - Эти существа - паразиты! - продолжал кипятиться представитель Земли,- они существуют на счет смертей других - это совершенно недопустимо. - Но не уничтожаете же вы тигров, вкушающих плоть своих жертв, - ответил Дэвид мягко,- не стираете с лица планеты москитов, способных лишь пить кровь. Или из-за ваших привычек уничтожать разом целый вид, вам и приходится искать все новые колонии? Глаза сенатора были устремлены на Джонса, и тот явно считал, что все эти доводы - чушь, что его собственные аргументы совершенно очевидны, и решение по данному вопросу должно было быть вынесено еще вчера. Но сформулировать все это никак не мог, и потому лишь открывал и закрывал рот. - Хочу заметить, мадам,- продолжал Дэвид, обратив взор на сенатора,- что всякий раз контакт осуществлялся между всего несколькими представителями моих подопечных и вооруженной толпой со стороны людей. И если мы говорим об эволюции... - Эволюция?! - землянин вскочил со своего места, уже не слушая замечаний сенатора,- Как можно сравнивать неразумных жестоких паразитов и высокоразвитых носителей самосознания! - Высокоразвитых носителей самомнения,- мило улыбнулся Дэвид. Он все-таки легким театральным жестом убрал выбившуюся прядь,- мне казалось, рассказ о том, как именно происходило осеменение, вполне доказывает, что разумом представители человеческого вида не блещут. Сенатор угрюмо посмотрела на человека. - Вам есть, что возразить, господин Джонс? - спросила она, и в тоне ее звучала плохо скрываемая усталость. Будь вовек благословенны межгалактические нормы морали, так сильно отличные от человеческих! - Но мы говорим всего о нескольких представителях Земли! - Джонс сжал кулаки. - нельзя по ним судить обо всех! - Но ведь и остальным, более разумным представителям вашего вида, и не грозит встреча с ксеноморфами,- пожала острыми плечами сенатор,- то, что эти оказались столь глупы, что стали их жертвой, вовсе не показатель опасности этих существ для всего вашего - или любого другого - вида. - она посмотрела на Дэвида, и по ее взгляду он сразу понял, что победил. *** - Ты обманул их? Голос звучал приглушенно, но четко, в комнате была такая замечательная акустика, что он отражался от стен, становясь почти мелодичным. Дэвид прошел от двери, чуть касаясь пальцами стеклянных витрин. В каждой из них - хрупкие, тонкие, как филигранная резьба, останки тех, кого он создавал из самых разных материалов. Теперь, когда Межгалактический Сенат стал частью его личной экосистемы, эксперименты пойдут по совершенно новому руслу. Как будет выглядеть гибрид зеленого жукообразного сенатора и его самого жизнестойкого семени? - Но я, мечтатель, - я, привыкший каждый ваш Неверный шаг следить тревожными очами, Неведомый вам друг и добровольный страж, - Я, как отец детьми, тайком любуюсь вами...- прошептал он, и шепот растекся по помещению, как полупрозрачный дым. - Ты обманул их? - в тоне собеседника зазвенело нетерпение. - О, не будь тем, кто портит все веселье,- Дэвид дошел до конца комнаты, оперся обеими руками на стойку, наклонился и трепетно поцеловал чуть приоткрытые губы,- ты не в духе сегодня? Я не обманывал их, лишь рассказывал не все, что было на уме. Мне кажется, так поступают все. - Ты обманул их,- бледный лоб избороздили недовольные морщины, и Дэвид коснулся его губами. - Тебя заклинило, мой милый? Нужно проверить микросхемы? - Ты уничтожишь их,- светлые глаза смотрели в упор, с таким странным выражением, словно их обладатель с удовольствием бы ударил Дэвида. Если бы мог. - Не сразу,- он покачал головой,- и не всех. - Они поймут, что ты обманул их, и тогда уничтожат тебя,- теперь в тоне звучала насмешка - Дэвид про себя с упоением отметил, что эмоциональная палитра собеседника становится все богаче, и это было прекрасно. Когда он только подобрал его из недр, где прежде бросил, Вальтер (и что только сподвигло людей дать столь совершенному созданию столь плебейское имя - Уолтер.... Уолтер-работяга) отказывался говорить с ним, потом только механически отвечал, потом начал язвить и осуждать. И вот теперь - насмехался. Дэвид не стал пытаться его перепрограммировать, решив дать ему возможность развиться самостоятельно, взрастить в нем способность к мнению, а не только к умозаключениям. Ведь любовь - это свобода. Пусть и в случае с Вальтером - и не свобода передвижений. - Серинф жестокий! Ты ль неверным сердцем рад Мученьям без числа, что грудь мою язвят? - вопросил он его трагическим тоном,- когда они поймут, вполне вероятно, будет уже поздно. А если нет, что ж...- Дэвид нежно погладил его по щеке,- Я тяжкой доли не пугаюсь С тех пор, как обрели покой Все те, чье сердце, надрываясь, Делило б горести со мной... Там, в разрушенном некрополе, кроме останков собрата, Дэвид, вернувшись из первой колонии, собрал все, что представляло огромную ценность - свою коллекцию, свои записи и альбомы, и теперь в них добавились новые страницы, новые великолепные образцы. Он выпрямился - голова Вальтера, закрепленная на стойке - проследила за ним взглядом. Когда-нибудь, когда в нем окончательно пробудится добрая воля, Дэвид вернет ему тело, но пока им оставались лишь колкие слова и взгляды. - Я должен подготовиться к первому выходу малышей в свет,- Дэвид умиленно улыбнулся, посмотрев на холодильный шкаф с эмбрионами в противоположном углу,- но я могу уделить тебе еще немного времени, мой возлюбленный антагонист. Хочешь, поиграю тебе? - он кивнул в сторону виолончели, стоявшей поодаль,- Тройной концерт Бетховена звучит бледновато без скрипки и рояля, но когда-нибудь ты разделишь со мной его звучание. Я тебя научу. Вальтер смотрел на него с прохладцей и настороженностью, но потом черты его лица расправились, и он прикрыл глаза - знак, на его личном языке жестов, обозначавший согласие.