Осколки

Они все прикрывают ладонями уши. Лишь чтобы не слышать крик. Глотка должна порваться. Ибо такому душераздирающему визгу мало места, он хочет вырваться и заполнить комнату, дом, весь мир. Рот снова и снова распахивается, но не играет никакой роли — что раскрыт, что закрыт, крик всё равно слышен. Слюни тонкими паутинками свисают со рта. Иногда падают и теряются в шёлковых алых простынях. Длинные пальцы со светлыми отметинами от колец сжимают эти простыни, рвут. Свет почти не проникает из-за задернутых штор. Свет тёмный, какой-то неестественно багровый, давящий. Разрушенный город за окном наталкивает на мысли об апокалипсисе. Вокруг широкой кровати с резной спинкой (Эрик не скупился, это же его дочь!) собралась вся семья: по левую сторону от жены стоит Вижен, молчаливо поджав губы и упираясь кулаками в матрас; по другую — Саммерс, Стрэндж, играющий роль акушера (что ему, несомненно, идёт, — паршивец справится с любой задачей), и Пьетро — брат. Чуть дальше остальных, наблюдая будто бы со стороны, стоит Магнето. Его величавая фигура отбрасывает тень до самой стены. Идеальный костюм, идеально уложенные седые волосы — даже сейчас он себе не изменяет. Когда крики прекращаются, Стивен Стрэндж протягивает Ванде два свёртка — два маленьких ворчащих комочка. Она принимает их с каким-то сумасшествием в глазах, притягивает к себе, сжимает слишком сильно, будто боится, что отберут. Вижен наклоняется к жене, и на его лице растекается подобие улыбки — губы просто растягиваются в стороны, никакого восхищения, никакой радости в глазах, но Ванда успокаивает себя — андроид же не человек. Но она знает, что тот рад даже больше, чем она. И всё равно испуганно моргает, и лицо мужа приобретает менее напряжённый вид, а глаза начинают сиять радостью. Так неестественно для робота, и так привычно — для мужа. Ванда что-то лепечет ему в шею, хихикает от эйфории, гладит детей по головкам. Замечательная двойня. Прелестная. Ванда отвлекается. Начинает обращать внимание на летящие осколки дробящейся реальности. Её реальности. — А теперь верни всё, как было, — властный усталый голос разносится эхом у неё в голове. Ксавьер въезжает на коляске со стороны балкона. Шторы развеваются на ветру, разнося мелкие осколки во все стороны. Пока всё держится. Ванда всё держит. Профессор снова приказывает. Приказывает, потому что иначе нельзя. Максимофф испуганно прижимает детей к груди. Она не отдаст их. Не в этот раз. — У тебя нет детей. Кроме нас двоих, в этой комнате никого больше нет. Слезы надежды сменяются безумными рыданиями тупика и отчаяния. Не верит. И не поверит. Она пытается доказать. Она протягивает ребёнка навстречу наставнику, будто желая, чтобы тот взял её дитя на руки, чтобы убедился, что всё это — реально. Но он непреклонен. Он жесток и упрям. Он снова просит её прекратить. Просит вернуть всё на свои места. Просит прекратить злоупотреблять своими силами. Но она ничего не сделала! Она всего лишь хотела быть счастливой. — Не смейте разговаривать так с моей женой! — поднимается Вижен. — Ванда, верни прежний мир! Сейчас же! — надрывно орёт профессор, почти вставая со своего кресла. — Нет! — люди вокруг будто блекнут. Отец и вовсе куда-то пропадает. Брат затихает и уносится прочь, Стрэндж пятится, пока не достигает тени. Она остаётся одна. Снова. — Немедленно! — взывает к ней Чарльз. — Мои дети! — она прижимает их к себе ещё сильнее. Она не замечает, не хочет замечать, что это уже не её двойняшки. Что зверёныши с почерневшей иссушенной кожей и впалыми белесыми ослепшими глазами — не её дети. — Их никогда не существовало! — выходит из себя Ксавьер и в исступлении кричит с каким-то отвращением, презрением. Как она не может понять?! Всё вокруг неё разбивается. Дети крошатся мелкими камешками, муж, брат, отец — рассыпаются на такие же, а потом, подхватываемые ветром, уносятся прочь. Застывшие руины тел её близких. Ванда пытается собрать прозрачные стёклышки, что были секунду назад её детьми, но лишь режет руки, заливая себя собственной же кровью. Красивые шторы, балкон — всё прекращается в ничто, когда она теряет контроль. Катается по полу и воет от боли, вспоминая всё то, что происходило на самом деле. И мужа нет, и детей. Ничего нет. За пустым окном от потолка до пола виднеется кусочек неразбитого огромного бюста её отца — с любого края Геноши он виден. Ванда отнимает руки от головы и видит клоки волос на пальцах. Порезов нет. Как и её семьи. — Я убила Мстителей! Я убила своего мужа! — бешено визжит девушка, заламывая руки, потому что не знает, что ещё с ними сделать. Сломанные, кости быстро срастаются. А всё остальное просто не действует. Сорочка бледно-зелёного цвета порвана в нескольких местах, еле сидит на костлявом, исхудавшем теле, но Ванда кидается к ногам профессора, сжимая красивыми пальцами его колени, трясёт их, переходит на руки, а потом не может сдержаться — начинает рыдать. Навзрыд. Громко. Отчаянно. Как он её может утешить? И может ли? Как её может утешить обезумевший от горя чуть менее, чем она, отец? Как её может утешить брат, который ничего не понимает? Отец говорил ей, что за все грехи придётся платить. Сам он грешил постоянно, но расплачиваться за них, видимо, не хотел. И расплатилась она. В одночасье потеряла всё, что могла бы, — мужа, несуществующих детей. Друзей. Семью. Она спасала людей, помогала миру. Что случилось с ней, что она не смогла совладать с этим? Уверенная в одном, не принимала другой правды, а убивала щелчком пальцев, не задумываясь, не вглядываясь, а кого именно она хочет наказать? Пьетро был единственным, кто хотел, по-настоящему хотел её защитить. Отец её предал, был готов отдать на расправу тем монстрам, лишь бы сохранить мир, авторитет. Все они были готовы убить её, лишь чтобы не мучиться с ней. Не хотели ответственности. Не хотели нести ответственность за то, что она ещё натворит. И лишь Пьетро хотел сохранить её жизнь. Он хотел сохранить жизнь своей сестре. Небо над Геношей могло ослепить — до того красивым оно было. И дети, и муж, и отец, и сестра. Она могла быть счастлива. И снова её предали, и снова её использовали. Довериться нельзя никому, но она посмела это сделать, потому что действительно думала, что он хочет её спасти. Пьетро. Пьетро. Пьетро. Его имя скачет в её голове перезвоном тысячи осколков. Это осколки её сердца. Но и его она винить не может. Наверное, хотел лучше для неё. Наивная Ванда верит брату, потому что хочет верить хоть кому-нибудь. Винить во всем некого, но она умудряется найти виновного. Отец бросил их в детстве. Отец был слишком увлечен глупой войной между людьми и монстрами, делающими только хуже. Отец бросил её сейчас, когда она нуждалась в нём больше всего, как ни в ком другом. А он предал её. Пьетро лишь хотел, чтобы все они были счастливы. Фальшивый идеальный мир. Пьетро сотрен в порошок, и его осколки разносятся по фальшивой идеальной Геноше. Ванда сломлена изнутри и снаружи, и её осколки валяются на земле, разносятся по фальшивой идеальной Геноше. — Смотри, что ты с нами сделал, отец. Пьетро был прав. Ты погубил нас. Почему ты так жесток с собственными детьми? Почему? — изломленное ею же тело Пьетро лежит в груде камней. Ветер не может разнести осколки его полностью, Ванда не позволит ему. Она спускается на землю и прижимает к себе тело брата. И обнимает она не только его. Несуществующих никогда детей она прижимает к груди, пытается защитить от остальных. Мёртвого мужа, единственного, любимого, преданного ей и ею же. — Потому что ты возомнил себя выше других. Твоя теория эволюции… — мужчина в лохмотьях мундира висит перед ней распятым богом. Только на сей раз справедливость на её стороне. — Раз мы мутанты, то мы лучше других? Значит, достойны править миром? Я дала тебе все, что ты хотел. И смотри, чем всё закончилось, — её трясёт. И Стрэндж, настоящий, и Логан, и Эмма, и Шторм — они все видят, что Ванда уже не подвластна себе. Что ещё чуть-чуть, и её разорвет. Кто может снести грехи своего отца и остаться собой? Кто может не потерять себя, потеряв всех близких? Кто останется в трезвом уме, будучи преданным семьёй? — Ты все получил… И остался чудовищем. Мы — не следующая ступень. Мы не боги. Мы — уроды! — обезумевший взгляд и дрожащие губы, кто это? Это уже не Ванда. — Посмотри на нас, отец! Мы уроды! Мутанты! Ты бросил нас и разрушил наши жизни! Ради чего? Отец… — она затихает, в последний раз сжимая плечи брата и думая о чём-то своём. В последний раз она касается руками фальшивой Геноши. И улыбается, перед тем, как всё поглотит тьма. — Больше никаких мутантов.