***
Имхотеп снова и снова прокручивал в голове старые воспоминания. Он вновь сидел у того самого оазиса, где когда-то была открыта маленькая тайна двух детей. Самого оазиса уже давно не существовало, но образ заходящего солнца и тепло чужих объятий не покидали великого грешника до сих пор. Ветер по-прежнему ерошил его локоны, а солнечные лучи всё так же ласкали уставшее осунувшееся лицо. Но Имхотепу было плевать. По щеке его пробежала слеза, вычертив поверх смуглой кожи неровную мокрую дорожку. — Прости меня, — произнес он в пустоту одними губами. — Я уже давно простил, — прямо, как и тогда, еще в Японии, ответил низкий юношеский голос. Джосер явно любил появляться неожиданно, подкрадываясь со спины и пугая своим появлением. Да, Имхотеп действительно испугался, но чувство дежавю сохранило на его лице маску холодного спокойствия и равнодушия. Но кого он собирался обманывать, когда бывший принц присел рядом с ним, прижав к себе без единого шанса выбраться и оттолкнуть? Он так соскучился по этому родному теплу, что не спасало даже осознание абсурдности всей ситуации: он вновь отдался своим чувствам врагу. Своему злейшему врагу, который сейчас с какой-то трогательной улыбкой на лице наблюдал за тем, как жрец с по-прежнему необычайно детской внешностью жался к нему, стыдясь даже одной мысли об этом. — Я скучал, — прошептал он, на что Им неприветливо сдвинул брови, хмурясь. Джосер не смог не усмехнуться. — Знаешь, мне действительно было больно тогда. Но сейчас я понимаю, что ты действительно пытался защитить меня. Я люблю тебя. Я всё еще люблю тебя, поэтому хочу, чтобы ты стал моим союзником, — рыжевласый наглец не удержался, одарив Имхотепа нежным поцелуем. — Мне больше не хочется терять тебя. Ведь я пообещал тогда самому себе, что никогда не отпущу тебя. Он уже не ждал ответа от молчаливого жреца, но тот, вопреки всем ожиданиям, хрипло подал голос. — Я пообещал, что никогда не предам тебя. Джосер несколько секунд наблюдал за ним. Он просто завороженно смотрел, как вьются темные пряди, как подрагивают короткие ресницы, как манят слегка обветренные губы. — Сегодня мне уже на всё плевать, — вздохнул Имхотеп, едва заметно покачав головой, — Но, не сомневайся, завтра я обязательно снова попробую избавиться от тебя. Жрец горделиво хмыкнул, старательно пряча лицо. Джосер мог лишь оцепенело поморгать на это, после чего на лице его отразилась уже привычная слегка безумная усмешка. Но почему-то сейчас она не вызывала ни капли отвращения, как раньше, а, наоборот, казалась такой родной и любимой, прямо как та его детская улыбка. — Конечно. Они больше не отпускали друг друга. Объятия, поцелуи, родное тепло любимого человека. Всё, как и тогда. Да, всё повторялось, но их обоих это устраивало. Даже если им вновь придется пасть в бездну порока, они не станут противиться. Слишком много боли они пережили, потеряв друг друга. И теперь, хотя бы на одну ночь, они смогут снова побыть вместе, почувствовав этот глупый любовный дурман. А, может, и на всю жизнь.Часть 1
26 мая 2017 г. в 15:03
Игривый летний ветерок окончательно растрепал и без того взлохмаченные волосы верховного жреца. Мрачный и нелюдивый мальчик всегда скрывал свое лицо от чужого взора, лишь изредка позволяя лентам солнечных лучей очертить аккуратные контуры скул, коснуться слегка припухших губ и ослепить бездонные, темные глаза, где всегда читалось безграничное одиночество.
Порой, оставаясь один, он протягивал к небу тонкие, исхудавшие руки и представлял, как ласкает его приветливое солнце, а облака укутывают подобно белоснежному одеялу. Сладкие и такие легкие мечты были непростительны для жреца, все мысли которого должны быть заняты исключительно служению богам, но Имхотеп был еще совсем ребенком, желавшим получить хотя бы чуточку родного тепла. Он устало прикрывал глаза, спасаясь от надоедливых лучей, и представлял себе завтрашний день: молитва, письмена, учеба. Как скучно. Один день сменялся другим, всё оставалось прежним, пока в жизнь юного жреца без спросу не ворвалось рыжевласое чудо со звучным именем Джосер.
Имхотеп и правда считал его имя красивым. Стоило только судорожно прошептать его, как всяческие проблемы забывались. В мыслях оставался лишь один человек, носитель самого этого прекрасного имени. Им навсегда запомнил его жизнерадостную улыбку, и он был готов сделать всё, что угодно, лишь бы этот непутевый сын фараона не прекращал улыбаться. Непутевый, да, но такой донельзя любимый.
Ловя себя на этой мысли, маленького жреца бросало в легкую дрожь. Он уже давно смирился со своими чувствами к Джосеру, так внезапно возникшими в его сердце. «Бесполезный кусок мяса», — иной раз думал Имхотеп, когда тó начинало предательски часто биться, словно грозясь выпрыгнуть из груди, чуть только неугомонный парень касался жреца. Им таял от любого его прикосновения, даже, казалось бы, самого детского. Когда носитель «души солнца» подбегал к нему, приобняв за плечи, когда держал его за руку, пытаясь подбодрить, и когда обнимал его, так нежно и бережно, что невольно в душе распускалось неестественное желание не отпускать до последнего, слепо прижавшись к вожделенному родному теплу. Желание, такое же колющее, но прекрасное, как цветок молодой розы. А ведь они оба так любили их.
Их запретная дружба казалась в глазах других людей всего лишь игрой. Никто не понимал, да и не хотел вовсе, что же действительно чувствовали двое, разделенных зверской судьбой: будущий фараон, член королевской семьи, и жрец, избранник Эннеады и любимец всей организации Амен. Где-то в глубине души последний надеялся, что влюбленность его взаимна, но в самом же деле давно потерял всякую надежду. Джосер видел в нем исключительно друга, пускай и самого близкого, но не более того.
По крайней мере, так думал Имхотеп до тех пор, пока однажды Джосер не склонился к нему, подарив легкий и совсем невинный поцелуй. Они хотели отдохнуть после тяжелого дня в тени деревьев мелкого оазиса, но кто же знал, что выйдет всё именно так?
Рыжевласый принц с привычной лучезарной улыбкой оторвался от мягких губ, глядя своему лучшему другу прямо в глаза, со словами:
— Пока что хватит.
— Что это только что было? — промямлил Имхотеп, невольно выходя из затянувшегося оцепенения.
— Поцелуй, — вкрадчиво ответили ему. — Это когда…
— Я знаю, что это, — рявкнул мальчик, замолкнув на пару секунду. — Почему? Или, вернее, зачем?
Джосер только вскинул плечами.
— Мне показалось, я тебе нравлюсь.
От такой-то наглости Им чуть не залился приступом неловкого кашля, стараясь перебороть в себе желание треснуть этого нахального засранца по макушке посохом. Но он молчал, злостно надув щеки и перебирая в душе свежую обиду. Вот только, на что? Если задуматься, юный принц попал прямо в точку. Не от того ли сейчас злился Имхотеп, что надавили ему на самую больную рану?
Однако, судя по виду «души солнца», тот не воспринял эту реакцию всерьез. Наверняка надумал себе, что снова просто поддел своего недалекого друга. «Кто тут еще недалекий».
— Ты дурак, — только и смог процедить Им, скрипя ровными зубами, которым сейчас можно было только посочувствовать.
— А вот ты мне нравишься.
Сказал как отрезал. На маленького жреца вылупились два внимательных золотых глаза, ожидавших хоть какого-то ответа.
— Ты… Ты дурак! — повторился Имхотеп, неожиданно вскакивая с места и нервно сжимая кулаки. Джосер уже боялся, что тот рванет теперь от него куда подальше, лишь бы только не видеть снова.
«И правда. Дурак. Зачем я только сказал ему? На что рассчитывал?» — корил себя принц. Он крепко зажмурился, уже приготовившись получить увесистую пощечину или, в лучшем случае, услышать стремительно удаляющиеся шаги, после чего в душе останется жгучее чувство вины и злосчастного одиночества.
Но, на удивление, ни того, ни другого он не почувствовал, а только то, как его крепко сжимают в неумелых объятиях.
— И ты мне тоже, — только услышал принц жаркий шепот прямо на ушко — всего несколько слов, перевернувших его мир с ног на голову.
Они могли просидеть так целую вечность. Амон медленно перетягивал светило на другую сторону горизонта. Оплетенное невидимыми канатами бога солнце неумолимо склонялось к песчаным морям, окрашивая землю и небо в бордовые тона. Но мальчишки до сих пор не проронили ни слова, прижимаясь друг к другу, пока тихий полушепот не распугал томящуюся тишину.
— Мы еще дети.
— Мы оба мужчины.
— Нас ненавидят наши отцы.
— Нас не принимает общество.
— Но нам уже…
— Нечего терять, — закончил чужую фразу Джосер, сорвав громкий глагол с языка. Он вновь улыбнулся, мягко целуя свое маленькое воплощение луны. Солнце и Луна. Инь и Ян. Такие разные, но такие похожие. И это привлекало их еще больше.
Время неминуемо отсчитывало годы. Рано или поздно дети взрослеют. То же произошло и с ними. Два ребенка, которые, возможно, и не надеялись на большее, чем детское признание в симпатии, не догадывались, что эта маленькая игра может стать самой настоящей правдой.
Имхотеп невольно проскулил в поцелуй, как только почувствовал во рту солноватый привкус крови и дурманящее покалывание прокусанной губы. Джосер грубо вжимал его в стену, падкий смешивать блаженную нежность с неистовой жадностью и страстью. У него были весьма специфичные вкусы.
С каждым разом поцелуи принца менялись. Год за годом он целовал своего друга все с большей жадностью, иногда, как и сейчас, зажимая его в безлюдных местах. У обоих прибавилось обязанностей, они стали видеться гораздо реже. И поэтому Джосер никогда не скрывал своей ревности, частенько срывая её в подобные моменты на несчастных губах возлюбленного.
— Прекрати, — уже порядком начиная задыхаться, прохрипел Имхотеп, но вразумительного эффекта то не принесло. — Всё, хватит!
Наконец освободившись из чужой крепкий хватки, жрец начал жадно глотать легкими воздух. Пусть его по-прежнему пытались сжимать в настойчивых объятиях, он больше не чувствовал прежней скованности, как будто органы дыхания намертво обвязали металлическими цепями.
— Хилый ты, — хмыкнул Джосер, невольно любуясь раскрасневшимся лицом жреца. Он стал замечать, как обычно хладный юноша с подозрительной частотой выплескивал эмоции в его присутствии.
— Причем тут это! — возмутился Имхотеп, раздраженно закатив глаза, — Любой бы начал задыхаться.
— Я нет, — парировал тот.
— Ты просто дурак, — отмахнулся Им. Кажется, это слово вошло в обиход их общения как постоянное прозвище Джосера. — Мы уже взрослые, пора прекращать вести себя, как ребенок.
Принц неожиданно нахмурился, отпуская юношу из объятий.
— По-твоему, я веду себя, как ребенок?
Имхотеп тут же захотел на месте прикусить себе язык. Но когда-нибудь нужно было сказать ему это в лицо, а не смаковать по ночам мысли о периодическом безрассудстве будущего фараона, которое он с завидным успехом сохранил с детства. Верховный жрец как-то неуверенно кивнул в ответ.
На несколько мгновений вокруг воцарились давящая тишина. Джосер только цокнул языком, направившись в сторону дворца с небывало беспечным видом, будто ничего и не произошло вовсе. «Ну точно ребенок».
— Эй, ты куда это? — не выдержав, спросил Им вдогонку удаляющемуся другу.
— У меня урок фехтования, так что покеда до вечера, бро.
Имхотепа перекосило. Как и всегда, когда Джосер использовал в своей речи эти дурацкие выражения. Неужели его во дворце не научили разговаривать нормально?
Избранник Эннеады глухо вздохнул. Почему-то остался в душе странный укор совести. Он прекрасно понимал, как наследник королевской семьи старается ради будущего своей страны. Более того, жрец сам видел, как тот горбится над манускриптами и письменами, наконец-то взявшись за ум. Вот только выходило у него пока так себе, надо было признать. Джосер все равно часто пропускал занятия, бесцельно прогуливаясь по городу и помогая обычному люду. Дело, конечно, хорошее, никто не спорит, но вряд ли это поможет будущему правителю в освоении основ политики, экономики и прочих наук, которые ему предстоит обуздать.
В свои покои Имхотеп возвращался с подпорченным настроением. Остаток дня он провел в храме и покинул святилище, только когда землю укрыли вечерние сумерки.
Он устало повалился на широкую роскошную кровать, раскинув руки в стороны. Думать о чем-либо уже не хотелось, сознание терялось в пелене изнеможенности и сна. Вот только у того, кто всё это время поджидал его здесь, были иные планы.
— Наконец-то. Я уж думал свалить отсюда.
Имхотеп испуганно вскочил, оглядываясь по сторонам и не без удивления замечая перед собой до боли знакомый силуэт.
— Джосер? Ты что забыл здесь?
Толкового ответа он так и не получил. Носитель «души солнца» лишь склонился над ним, оперевшись руками на поверхности кровати по обе стороны от бедер жреца, прошептав в самые губы:
— Ты же хотел, чтобы я не вел себя, как ребенок? Хорошо, тогда всё будет по-взрослому.
— Что ты не-… — договорить ему не дали, оборвав на полуслове настойчивым поцелуем. Им чувствовал, как сильные руки толкают его дальше, заставляя полностью переместиться на шелковое одеяло. Как бы он ни старался возразить, как бы он ни пытался оттолкнуть, казалось, что он не смог убедить в этом даже самого себя. Тело предательски реагировало на каждое прикосновение к смуглой коже. Каждый раз, когда Джосер покрывал его голодными поцелуями, Имхотеп ощущал неизвестное доселе тепло, особенно остро и неприятно отдававшее в низу живота. Он невольно осознавал, что хочет большего, гораздо большего, чем обычные поцелуи в безлюдных закоулках.
И это безумие уже ничто не могло остановить. Кощунство, совершенное той ночью, осталось для них самой заветной и сокровенной тайной. Но воспоминания о мгновении, когда вся страсть и любовь была выплеснута из обоих сердец, навсегда оставили свой трепетный отпечаток. Даже сквозь плотно закрытую дверь отчетливо слышались сладостные стоны и приглушенные просьбы. Тела двух влюбленных сплелись воедино, окончательно приковав их души друг к другу. Джосер никогда не отпустит своего драгоценного жреца, а Имхотеп ни за что не предаст своего вожделенного правителя.
Но кто бы мог предугадать, что их маленькому счастью не суждено существовать долго, и они оба вот-вот впадут в пучину истинных страданий, способных разлучить их.