В свете софитов

Зал восторженно замолкает. Тысяча взглядов прикованы к сцене, на которой мужчина прижимает к дивану девушку. Его напряженная спина и печально опущенная голова более, чем красноречиво передают его чувства. Сильные руки сжимают хрупкие плечи девушки, не давая той ни вырваться, ни прильнуть к широкой груди. Одной силы не хватает, чтобы успокоить её отчаянные порывы, и мужчина склоняется ближе. Глубокий звучный голос волнами накрывает зал, мужское пение мурашками проносится по спинам зрителей и оседает тягучим комом в горле. Чувства героя, его любовь заставляют сердца зрителей стучать чаще, но предчувствие неминуемой катастрофы увязает в груди пониже ключиц. Вот-вот уединение пары нарушат, и раскроют преступную связь. После по сюжету портьеры должны задёрнуться, а свет упасть так, чтобы лишь силуэт несдержавшего порыва героя целовал свою возлюбленную. Но вместо этого все софиты освещают пару. Поцелуй в такой ситуации невозможен, и оба актера это понимают. Наполеон, не выходя из роли Сержа Ронуа, будто с сожалением касается кончиками пальцев щеки своей Луизы и отступает, выводя заключительные строки о невозможности открыться миру. «Чертов Курякин», — думает премьер театра Наполеон Соло. Его губы слегка сжаты, но это грусть Сержа, а не раздражение Наполеона. Ведь он ещё не вышел из роли. Музыка кончается, всё замирает, — а затем зал взрывается аплодисментами. Люди встают со своих мест, продолжая хлопать стоя. Сегодня они ставят «Объясни причину» на Бродвее в последний раз, и, похоже, публика в большем восторге, чем обычно. Наполеон помогает Габи Теллер подняться, и они вместе кланяются. К ним на сцене присоединяются остальные актеры, под незатихающие аплодисменты все участники пьесы отдают поклон зрителям. На их лицах улыбки: восторг людей — лучшая награда труппе «А.Н.К.Л.». Люди продолжают хлопать даже после того, как сцена пустеет, и, понимая, что это полный успех, актеры выходят на бис. Новый поклон — софиты ярко освещают их. Всех, кроме Габи, на которую загадочным образом падает меньше света, хотя стоит она в центре. Когда Наполеон идёт за кулисы, в его голове набатом звучит: «Прикончу, как только увижу». Около двери в гримерную стоит Он. Виновник его недавней импровизации издевательски, как кажется Наполеону, ухмыляется, глядя на него. Соло ускоряет шаг, налетает на мужчину и хватает его за ворот дешевой рубашки. — Ты совсем страх потерял, мистер Гений Закулисья?! То, что ты способен в одиночку управлять всем оборудованием, не даёт тебе права выходить за рамки сценария. И не говори, что потерял его! — О нет, он при мне. — Ах, он при тебе! А ну, пошли. Соло буквально запихивает русского в гримерку. Тот, на удивление, не сопротивляется, хотя и морщится, когда спотыкается о порог. — Бесишься, Наполеон? — голубые глаза невозмутимо глядят снизу вверх. «Ещё как», — думает Соло, но вслух произносит: — Нисколько. — Ну, конечно, нет. Твой совершенный сценарий улучшили, но ты нисколько не зол. Признай, что ты только актёр, и не строй из себя мастера на все руки. — Я отличный режиссёр и сценарист, в отличии от тебя, способного лишь на тыканье кнопок в своей каморке. Только что ты испортил кульминацию отличной истории, — шипит он в губы Курякина, зло сверкая глазами, — без поцелуя всё слишком неправильно. — Это поцелуй с ней — ошибка, — сдержанно отвечает Илья и складывает руки в защитном жесте. Зрачки Наполеона расширяются, в них мелькает невероятная догадка, которая тут же заставляет его губы растянуться в самодовольной ухмылке. — Так вот в чём дело. Ты против поцелуя. Считаешь его своим личным оскорблением? Позволь тогда я заглажу свою вину, — он резко притягивает Илью за шею. Стук зубов, и взгляд глаза в глаза. Наполеон углубляет поцелуй, прижав Гения Закулисья к стене, но тот проявляет неожиданную прыть. Курякин поворачивается и опрокидывает Соло на пыльный от косметики пол гримёрной. — Большевик, ты с ума сошел? — задыхаясь, спрашивает тот в бесплодных попытках скинуть с себя нахала. Курякину плевать на пинающие его ноги, он прочно закрепился на бедрах Соло, удерживая его руки. И, как всегда, невозмутим, аж бесит. Соло вырывает одну руку, но тут же оказывается прижат к полу всем корпусом русского без возможности сопротивляться. Освобожденная рука сама собой ложится на талию Курякина. — И снова ошибся с поцелуем, ковбой, — тихо бормочет Илья на ухо Наполеону. — Ты не умеешь выбирать время и место. — Когда же, по-твоему, наступает время поцелуя? — голос неожиданно становится хриплым. — Сегодня вечером. После восьми. — И где же идеальное место, мистер большевик? — В моей кровати, разумеется.