Грехи Нефариуса

Белариан, повинуясь строгому тону, прошмыгнул в комнату, такую светлую, что поначалу ослепило глаза. Окнам здесь, как сразу было заметно, уделили огромное внимание: их до блеска начистили, разрисовали изящными тонкими линиями белого цвета и занавесили бледно-голубыми шторами с незамысловатым узором. Подоконники украсили кучей игрушек ручной работы, поставили рядом самые красивые цветы, каких Белариан раньше никогда не видел. Комната так и благоухала свежестью, тут совершенно не к чему было прицепиться. Никаких трещин на стенах, никакой паутины в углах, а в воздухе — ни пылинки. Просто прелесть по сравнению с залом для деловых встреч. — Шикарно, — на секунду расслабился Белариан, но вдруг вспомнил, для чего его сюда привели. — А где… куклы? Последнее слово он произнес слишком тихо, будто боялся, что его услышат. Почему-то мысль о куклах внушала ему иррациональный страх, хотя они явно были безобиднее чокнутой Айседоры. Эта маленькая хрупкая девочка, явно потрепанная какой-то изматывающей болезнью, вовсе не казалась беспомощной размазней. — Обойди диван. «Мне уже хреново…» — мысленно перекрестился Белариан и медленным шагом обогнул рядом стоящие кресла и журнальный столик. Увиденное заставило его пулей отскочить назад с воскликом: — Матерь божья! Айседора вновь расплылась в довольной улыбке. Ей следовало бы чаще вызывать этот испуг. — Совсем как живые, да? — невинно поинтересовалась она. — Да… — через силу выдавил Белариан, махая рукой перед лицами трех кукол в надежде убедиться, что его подозрения — всего лишь игра воображения. Не могли же, в самом деле, Монтгомери держать у себя дома мертвых людей?! — Стоят, поди, немало? Он изо всех сил старался не выдавать дрожи в голосе, казаться в действительности заинтересованным, но вид так называемых кукол заставлял его думать о не самых приятных вещах. Они напоминали обычные манекены и в то же время выглядели до сумасшествия живыми. На оголенных руках даже вены прослеживались, в остекленевших глазах застыло отражение комнаты. Двое мужчин и женщина смотрели куда-то мимо Белариана, безвольно откинувшись на спинку дивана. Что примечательно, все трое были разных рас, но их объединяла воистину редкостная красота. — О да, дорого обходятся, — вырвал из раздумий голос Айседоры. — Одни только наряды — произведения искусства. Мои произведения. У нас с папочкой вообще безупречный вкус. Белариан перевел осторожный взгляд на платье женщины и костюмы мужчин. Очевидно, Айседора Монтгомери, как и любая девочка, просто обожала принцев и принцесс, а потому даже одежда на куклах была бессовестно дорогой и соответствовала королевской моде. Их костюмы вполне могли находиться в каком-нибудь историческом музее или продаваться целыми партиями в элитных бутиках. Что и говорить, даже Белариан не мог позволить себе одеваться так, как чертовы куклы в доме Монтгомери. «Чего-то я слишком увлекся», — быстро смекнул он и краем глаза уставился на Айседору. Та терпеливо наблюдала за ним и, кажется, ловила удовольствие от каждого его скованного движения. — Поздоровайся-ка с Лией, — буквально потребовала она и цепко схватила Белариана за руку, подводя ближе к темнокожей женщине. — Привет, Лия… — разумно повиновался он и против своей воли заглянул кукле в выразительные живые глаза. Ответа не было. — Ну вот, опять приходится учить тебя вежливости, — с затаенной угрозой произнесла Айседора. — С тобой поздоровались, Лия. Белариан почувствовал, что холодеет. Он совсем не хотел слышать замогильные голоса, но уже наперед знал, к чему все идет. Если эта чертова кукла действительно отзовется — ему конец. — При… вет… — словно в издевку над Беларианом, промычала Лия. — Ох, ё!.. Айседора весело рассмеялась и восторженно захлопала в ладоши. Она с радостным возбуждением наблюдала, как металась по комнате ее очаровательная мышка, и еще большее наслаждение получала от осознания, что капкан давно захлопнулся. — Мой папочка — на все руки мастер! — не переставала хохотать Айседора. — Они даже разговаривать умеют! Но Белариан, разумеется, не разделял ее энтузиазма — напротив, был в таком ужасе, что темнело в глазах. Контролировать себя стало уже невозможно — как и делать вид, будто ничего не происходит. Он ведь знал, что перед ним сидят отнюдь не куклы, не какие-то игрушки — сознание кричало, что Белариан видит самых настоящих людей, а притом — еще живых! Что с ними сотворили? Чем напичкали? Как долго держали здесь? Неужели этот психопат Монтгомери настолько любил свою дочь, что был готов пойти на самые отвратительные зверства ради ее капризов? «Зачем меня позвали? — разрасталась внутри паника. — Айседора ведь уже поняла, что я догадался, и теперь они не выпустят меня отсюда!» Белариан еле заметно повертел головой, пытаясь сообразить, что можно использовать в качестве выхода. Просто выбежать из комнаты он не решался — все равно потеряется в одинаковых коридорах; если прыгать в окно — существовал огромный риск неудачно приземлиться, а уж просить Айседору проводить его до машины нечего было и думать. Она явно не обрадовалась бы, узнав, что ее новая игрушка вовсе не собирается здесь задерживаться. — Захватывающе… просто превосходно… — обреченно бормотал Белариан, проклиная себя за глупость и самоуверенность. Он не имел на спасение даже шанса — не то что надежды. Вскоре его точно так же заботливо усадят на диван, будут поить пустотой из чашечки, пинать и приказывать разговаривать по команде, словно домашнего попугая, а потом, когда организм откажет из-за переизбытка препаратов, похоронят во дворе под безымянной плитой. Белариана так и подмывало спросить, сколько еще идиотов, купившихся на сделку с Монтгомери, нашло здесь свою смерть, но он благоразумно промолчал, а Айседора продолжала рассказывать про творения отца. — Знаешь, их бессвязная болтовня рано или поздно надоедает. Папа еще не нашел способа усовершенствовать их речь, но он радует меня все новыми и новыми куклами. Белариан иронично хмыкнул про себя и протянул руку мужчине азиатской внешности, дабы наконец убедиться, что это не живой человек, но замер на полпути. На припудренном лице он заметил тонкую дорожку под глазом, словно от слезы. — О нет, — Белариан неожиданно почувствовал на своем плече тяжелую руку, — не вздумай прикасаться. Не люблю, когда трогают мои вещи. Вещи. Она всерьез называла их вещами. — Простите. Не смог удержаться — они и правда восхитительны. «Я должен убраться отсюда. Не хочу стать частью коллекции манекенов, не хочу подыхать такой дебильской смертью…» — Здорово, что ты это понимаешь. Мне как раз нужен понимающий человек. Айседора смотрела на него не то с надеждой, не то с напряженным ожиданием. Казалось, ее не волновало изменившееся поведение Белариана или его вынужденные ответы — она действительно считала, что больные увлечения ее отца могут кого-то впечатлить, хотя нельзя было исключать, что Айседора лишь вовремя притворилась слепой и наивной. Наверняка она не впервые завлекала людей в свои коварные ловушки, а затем превращала их в... Белариан вновь бросил взгляд на тела перед собой. Он не знал, теплилась ли в них жизнь, но они сидели недвижимо, с полузакрытыми глазами, тупо уставившись в одну точку. Их состояние напоминало кататонический ступор, если бы не реакция женщины на требование Айседоры поздороваться. Значит, хотя бы Лия все еще находилась в сознании. — Одиноко вам здесь, наверное, раз вы окружаете себя куклами, ужасно похожими на реальных людей, — из последних сил поддерживал беседу Белариан. — В безопасности, в кругу любящей семьи не может быть одиноко, — возразила Айседора. — А у тебя есть семья? — Конечно. — Сожалею, — с деланным сочувствием изрекла она, а у него сердце рухнуло в пятки. — Почему это? — Ты ведь не сможешь с ней попрощаться. Лия моргнула, как в замедленной съемке. Ее красивейшее бархатное платье ярких оттенков вишневого вдруг резко поблекло. — Мне еще рано уходить в мир иной… — вырвалось у Белариана прежде, чем он успел сообразить, что сказал. — Никто и не говорил о смерти, — загадочно прошептала Айседора и, убрав каштановую прядь со лба, беззвучно рассмеялась. Ее руки дрожали от необъяснимого возбуждения, а сама она, казалось, совершенно этого не замечала. — Могу я… отойти в уборную? Белариан прилагал все усилия, чтобы голос оставался твердым, но комната с игрушками постепенно сводила его с ума. Он всегда недолюбливал людей с сюрпризами, а уж если случалось подозревать у собеседника психоз, ни о каком дальнейшем общении и речи идти не могло. С детства приученный тщательно выбирать окружение, Белариан искренне сожалел, что на сей раз ничего не решал. Он не знал, как следует вести себя с полоумными девицами, не знал ход их непредсказуемых мыслей — попросту не попадал в такие глупые ситуации! Он даже не знал, как поступил бы Люцифер, оказавшись в заложниках, и не мог спросить у него совета. Если бы только Айседора позволила отлучиться на минутку… — Ну иди. Она была слишком уверена. Царственная осанка, самодовольно задранный кверху нос и снисходительный взгляд — все в ней говорило, что Белариан обязательно приползет обратно. Он уже чувствовал себя крепко связанным, обреченным, да и воображение рисовало не самые радужные картины ближайшего будущего. Либо остаться здесь, не пытаясь выбраться на свободу, либо рискнуть — выбор предстоял невеликий, но судьба быть обращенным в зомби пугала Белариана куда сильнее. — Не желаешь спросить дорогу? — издевательски поинтересовалась Айседора, словно отлично понимала, от чего бежит ее очаровательный гость и куда. — Уборная в другой стороне. — Спасибо, принцесса, — как можно вежливее поблагодарил он, чем, к своему удовольствию, сбил ее с толку. Айседора, улыбавшаяся во весь рот, мгновенно насупилась, но какие мысли посетили ее в тот момент, Белариан не имел ни малейшего представления. Главное — он пересилил себя и не дал панике окончательно уничтожить шансы на спасение. Но оставался еще мистер Монтгомери… «Сукин сын!» — стиснул зубы от злости Белариан, осознавая, однако, что справедливее было бы злиться на собственную амбициозность. Он до последнего не верил Люциферу, до последнего пытался увидеть в лживом старике достойную личность, потому что думал, будто действительно интересен таким авторитетным людям — а что в итоге? Его представили как новую игрушку для коллекции Айседоры! Белариану было страшно вообразить, что здесь творили с невинными людьми на протяжении месяцев, нескольких лет или даже десятилетий. Неудивительно, что мистер Монтгомери не держал прислуги в доме и не водил к себе посторонних. Наверняка любые встречи в этом кровавом особняке заканчивались трагично для ничего не подозревающих посетителей. Только вот Белариан не собирался здесь задерживаться и тем более — умирать. Он уже почти перешел на бег, стоило ему скрыться из виду Айседоры, и воровато оглядывался по сторонам, стараясь не упустить ни одной мелочи. К сожалению, кроме вереницы дверей и крошечных паучков на стенах, на глаза не попадалось ничего примечательного. Единственной здравой мыслью казалось пробраться в какую-нибудь из комнат, найти там кучу тряпок и связать из них подобие огромной веревки, а потом выбраться через окно. Уходить через первый этаж сейчас было бы небезопасно, хотя мистер Монтгомери мог притаиться где угодно. Стоило лишь подумать об этом — Белариан едва не застонал от досады. Он не учел риск столкнуться с хозяином особняка в самое неподходящее время. Что и говорить — вся затея с побегом выглядела ужасно ненадежно! «Вспомни Люцифера, — проснулась в нем надежда. — Едва ли он предугадывал каждую опасность, когда работал на мистера Наварро, — просто действовал по наитию. Ты тоже должен бесстрашно двигаться вперед». Белариан иронично ухмыльнулся самому себе. Уж он точно ни капли не походил на бесшабашного Люцифера, у которого по-особенному работала голова — разве что теперь они оба могли похвастаться захватывающими приключениями, и Белариан не был уверен, что рад такому сходству. Он бы предпочел запереться в комнате, штопать отчеты для отца и больше никогда не вспоминать ни имени Хэйвуда Монтгомери, ни увиденного в его особняке. Безучастные глаза темнокожей женщины, лицо азиата-мужчины, перекошенное от страха, и исхудалый европеец, небрежно заваленный на диван, словно ненужная вещь, до сих пор не шли из памяти. Они выглядели сшитыми между собой, рука к руке, вплотную друг к другу. Их кожа была сплошь покрыта какой-то странной, поблескивающей в свете пудрой, и если бы Айседора не оттащила Белариана назад, он бы смог сказать наверняка, кто сидит перед ним: манекен или живой человек. «Папа еще не нашел способа усовершенствовать их речь, — почему-то всплыли в голове ее недавние слова, — но он радует меня все новыми и новыми куклами». Новыми. «…я рад, что не ошибся в выборе… вы сочетаете в себе именно то, что мне нужно. Идеальный вариант». Идеальный. Лучше некуда. Красивый, статный, из богатой семьи, а главное — здоровый, не замеченный за употреблением наркотиков. Он будет долго держаться, радовать глаз и, возможно, даже разговаривать, а не мычать, как остальные неудачные модели, но в конце концов отслужит свое и умрет. Мистер Монтгомери продолжит похищать людей для забав любимой дочери, и никто никогда не узнает об истинном виновнике преступлений. История пропавших закончится здесь… Если только Люцифер не развенчает миф о безобидном дедушке-коллекционере. Белариана как громом поразило. «Я должен немедленно с ним связаться! Найти бы место, где меня не увидят…» Мест было полно. Бесконечные двери простиралась по обе стороны длинного коридора, но Белариан до последнего отвергал мысль зайти хоть в какую-нибудь из комнат. Опасность, казалось, поджидала его везде, да и в слова мистера Монтгомери, что в доме никого, кроме семьи, нет, давно верилось с трудом. Наверняка драгоценные куклы Айседоры использовались здесь не только в качестве игрушек. Что, если некоторые из них вообще охотились за людьми? Кто знает, сколько неудач потерпел мистер Монтгомери, пока проводил нелегальные эксперименты у себя в особняке! Он вполне мог создать безмозглых мутантов и расставить их по всем комнатам, чтобы те охраняли секреты хозяина и следили за порядком. Белариана даже передернуло. Почему-то эта безумная гипотеза казалась ему практически реальной, но именно она подтолкнула его к дальнейшим действиям. — Так… — нервно зашептал он, доставая телефон. — Люцифер, Люцифер… Люцифер… сообщения… да не тормози ты!.. Люцифер, где же… ага! Надо чаще с ним списываться… неудивительно, почему он дуется на меня… Еще раз оглянувшись по сторонам, Белариан все-таки схватился за ручку ближайшей двери, бесшумно отворил ее и проскочил внутрь. Здесь было непередаваемо тихо. Настолько, что звуки собственных шагов терялись в пространстве. — Эй!.. — просипел он, осторожно выглядывая из-за вешалок с платьями. — Я потерялся, не поможете мне выбраться? Никто не ответил. Ни жутких мутантов, ни простых людей в комнате ему не встретилось. — Все чисто… Но отчего-то тревога не отпускала. Затхлый, сырой воздух порождал впечатление, будто эту комнату использовали в качестве свалки: сбросили сюда кучу ненужных вещей и благополучно о них забыли. В слабых лучах закатного солнца кружилась пыль, а на потолке скопилась вековая плесень, пропитавшая своим запахом всю одежду, что здесь висела. Убираться, кажется, тут никто и не думал — а возможно, мистер Монтгомери просто пытался избавиться от неприятных воспоминаний, и потому возвращаться сюда совершенно не хотел. «Ну или в этом не было смысла, — продолжал размышлять Белариан, расхаживая по заброшенной комнате. — Если тебе не нужны старые платья и камзолы, пускай лежат и подгнивают». На самом деле он даже проникся жалостью. Столь ценный антиквариат заслуживал более экстравагантной участи, но вместо того, чтобы находиться где-нибудь в музее или театре, костюмы различных эпох висели здесь, забытые и бесполезные, выцветшие от грязи. Разумеется, о них уже давно никто не заботился. Но почему мистер Монтгомери все равно решил оставить эти вещи у себя? Если ему не хотелось ворошить прошлое, он мог легко от него избавиться — сжечь или продать. Выходит, тут хранилось нечто ценное, с чем старик расставаться не собирался? Белариан с тоской посмотрел на отпечатки своих ботинок на пыльном ковре, затем окинул взглядом сломанный, накренившийся вбок шкаф, и неспешно присел на скрипучий стул. Ему по-настоящему повезло наткнуться именно на эту комнату. Здесь не было ни живой души, потрепанные стены дышали усталостью и определенно хранили какой-то страшный секрет, который помог бы Белариану вывести мистера Монтгомери на чистую воду. Куча платьев и сброшенные на стол тряпки — явно не все, что тут спрятали, и никакие доводы рассудка не убеждали Белариана просто соорудить веревку, выпрыгнуть в окно и бежать без оглядки. В конце концов, у него все еще оставался запасной вариант. Не получится выбраться — Люцифер придет за ним. Возможно, операция по спасению не увенчается успехом, но будут спасены другие потенциальные жертвы, а сам мистер Монтгомери наконец угодит за решетку. Белариан не видел смысла выбираться без доказательств, когда представлялся единственный шанс прижать психопата к стенке. Сама судьба привела его сюда. Вся эта гора бесхозных вещей лишь отвлекала внимание от серьезной улики, но куда именно ее могли положить? Белариан медленно вытащил телефон из кармана. Прежде чем искать подтверждение своим опасениям, он должен был обезопаситься. «Монтгомери подозрительно чудит, — гласило его сообщение с экрана. — Если не вернусь через три часа — бей тревогу. Берегись Айседоры». Мобильник пикнул, оповещая об отправке SMS, и комнату вновь поглотила сосущая тишина. За дверьми не было слышно чужих шагов или голосов — только безмолвные черные тени растянулись по полу и стенам, и Белариану чудилось, будто он здесь не один. «Надо заблокировать вход», — посетила его здравая мысль, прежде чем он принялся разгребать завалы старой одежды. Комоды стояли далеко. Добраться до них, не создавая лишнего шума, оказалось не так-то просто, потому что в комнате напольными вешалками перегородили буквально все. Стоило их сдвинуть на пару дюймов, как проржавевшие колеса издали жалобный скрип, и Белариан в ту же секунду остановился. Беспокойный стук сердца яростно отзывался в висках, но сейчас он не мог проиграть своим страхам. Собрав последнюю волю в кулак, Белариан побросал все костюмы на пол, поднял вешалки и переставил их в дальний угол, чтобы случайно не попались под ноги. Комоды он перевернул вверх дном, но ничего существенного, кроме неиспользованных тканей, так и не нашел. Тут же прибавилась очередная проблема. «Меня услышат, если начну устраивать перестановку…» — простонал про себя Белариан, понимая, что другого выхода нет: либо подпереть дверь, либо каждую секунду ждать удара в спину. И пусть до сегодняшнего дня ему часто приходилось выбирать меньшее из двух зол, сейчас от принятого решения зависела не чья-то, а его собственная жизнь. Тщательно взвесив все «за» и «против», Белариан еле передвинул тяжелый комод к двери, подложил под ее ручку шкатулку и медленно сел на пол, готовый в любой момент услышать чужие шаги, но... Ничего. Глухо, как в танке, и вообще ужасно подозрительно. Он ведь пропал не на пару минут, наверняка его уже обыскались! Время на часах показывало пять вечера. Зимнее солнце почти скрылось за деревьями, что окружали особняк со всех сторон, а самое главное — от проклятого тумана не осталось и следа. Дорога домой выглядела как никогда ясной, а о том, что колеса его машины давно могли спустить, Белариан старался не думать. Сейчас он был обязан решить совсем другую задачу. «Где же улика? — навязчиво вертелось в голове. — Ни крови на одеждах, ни заспиртованных частей тела? Конечно, нет. Все более изящно, я уверен…» И только эта уверенность придавала ему сил. С каждой новой минутой Белариан сильнее осознавал, почему так зацепился за несчастную комнату, что же так привлекло его внимание! Швейная мастерская! Дело жизни Айседоры, помешанной на куклах! Наверняка среди пылившихся записей и журналов по выкройкам здесь завалялись какие-нибудь куски человеческой кожи, огромные шила, банки с кровью и… Фантазия Белариана рисовала невероятно жуткие картины. Вдохновленный возможной удачей, он подорвался с места и начал разгребать сломанный шкаф и столы, вывернул оттуда все, что попалось под руку, но бесчисленные наборы игл и катушки с нитками, разумеется, его возрастающее любопытство не удовлетворили. Он чувствовал, что вот-вот найдет важную зацепку, хотя и предполагал, что мог поддаться самовнушению. Белариан остервенело рылся в разбросанных по мастерской вещах в надежде доказать себе, что мистер Монтгомери — похититель людей, а иначе зачем он тут? Сделка по продаже сорвалась — значит, необходимо было вернуться к отцу с достойными оправданиями. И без картины. «Черт с ней», — махнул рукой Белариан, вновь налегая на поиски. На сей раз на пол полетели швейные машинки — а если точнее, прямиком в кучу тряпья. Туда же отправились пожелтевшие журналы, булавки, коробки с пуговицами, бумага для кроя, макетные ножи и прочие швейные принадлежности. Вскоре в комнате воцарился такой беспорядок, что Белариану стало некуда шагнуть. Доказательствами вины мистера Монтгомери здесь и не пахло, и обчищенные до дна шкафы это лишь подтверждали. Казалось бы: открой окно, свяжи из плотной ткани длинный шнур и прыгай, спасайся сам! Нет. Идея разоблачить безумную парочку превратилась в какую-то одержимость, так что Белариан вновь и вновь оглядывал каждый угол, абсолютно уверенный в своей правоте. Что он упустил? Где еще не искал? Время больше не имело значения. Люцифер все равно придет за ним, и лучше уж пусть Белариан попадет в заложники, но не с пустыми руками! «Ты глупец!» — исступленно кричало здравомыслие, пока тот с каменным безразличием бродил по комнате, обшаривая каждый угол. Инстинкты словно затихли, выдвигая заветную цель на первый план. Ее достижение было так близко… …и тут он вспомнил. Шкатулка. Посеревшая от пыли резная шкатулка, которой Белариан подпер ручку двери. «Мой последний шанс…» Иного не представлялось. Он перековырял все закутки, даже под ковер заглянул, перерыл коробки — и ничего! Остался лишь один вариант. Белариан, спотыкаясь о тряпье, на ватных ногах доковылял до комода. Преодолевая жар в теле, он дрожащими пальцами выдвинул шкатулку, откинул крышку и уставился внутрь. Вдохновение тонкими иголочками пронизывало каждую клеточку организма, словно ему удалось найти то, до чего другие — и полиция в их числе — не сумели дотянуться. Но ведь так оно и было? Белариан понимал, что не мог руководствоваться домыслами. Чтобы убедиться в своих подозрениях, он вынул толстую книгу в кожаном переплете, наскоро пролистал ее и обнаружил, что она сплошь усыпана записями от руки, за исключением нескольких последних страниц. Первая запись напоминала бред сумасшедшего. 6 августа, 1994 год Мои мысли нещадно путаются. Дни идут, но я не забываю. Как я докатился до такой беспомощной жизни? Ах, да… это ведь все ты. Ты, великий и ужасный. Ненавижу тебя, презираю. Любить тебя было моим самым ужасным грехом. Какое оправдание тебе можно найти после того, что я испытал? Почему ты наказал меня? За то, что я любил ее сильнее? Убийца. Я никогда не забуду ее лица в момент убогой смерти. Ты утопил ее в собственной крови, заставил страдать от боли. Я помню вопли… Тогда мне хотелось умереть. Почему не я? Почему я должен был наблюдать за смертью единственного человека, которым так дорожил? Нет, мои мысли не путаются. Я знаю, что ты мне противен. Ты отобрал у меня все, и даже появившаяся на свет дочь не заглушит этой боли. Слишком дорогой ценой она мне досталась, но ты заплатишь мне вдвое больше. Ненавижу. Презираю. Не могу смотреть в зеркало… Последующие строчки были выдавлены пустой ручкой и оказались неразборчивы. Очевидно, тот, кто делал записи в дневнике, даже не заметил, что у него закончилась паста: глубокий след стержня тянулся до конца страницы, зато на ее обороте Белариан увидел четкое продолжение мысли. 12 августа, 1994 год Надайн, милая, не кричи. Все уже давно успокоилось. Надеюсь, ты не попала к этому двуличному убийце, а иначе зачем мне жить дальше, зная, как ты страдаешь у него в плену? Он тебя не заслуживает. Не иди туда, дождись меня в чистилище, любимая. Ты там, я знаю. Но я все равно отомщу… 14 августа, 1994 год Разбил все зеркала в доме. Они крадут мою душу. Кажется, я совсем потерял счет времени… надо отмечать даты. Да, так и сделаю. Надо выбрать день расплаты. Я обязательно поквитаюсь с тобой. Ради нее. И ради дочери. Айседора так несчастна… я несчастен. Наслаждайся моими муками, пока позволено. «Исключено!.. — едва не завопил от страха Белариан и вновь внимательно рассмотрел даты. — Айседора родилась в 1994 году?! Ей что, двадцать один год?!» Глаза не врали. Соврать мог мистер Монтгомери, сошедший с ума, судя по всему, после смерти жены. Что, если он до сих пор жил вне времени и потому ставил неверные числа? Что он видел, выходя на улицу, встречаясь с людьми на званых ужинах, и о чем думал, когда разговаривал с ними? Неужели вся любовь мистера Монтгомери к старомодной одежде объяснялась тем, что он просто «застрял» в прошлом веке? Белариан сглотнул вставший поперек горла огромный ком. Он понимал, что выдумывает чушь, лишь бы прогнать свои опасения, но ему предоставлялся отличный шанс проверить возникшие догадки. Страницы дневника наверняка могли объяснить, кем же все-таки была Айседора. Только вот прежнего энтузиазма Белариан не ощущал… 15 августа, 1994 год Как же ты красива, Надайн. Разве мог я представить, что смерть сделает тебя воистину прекрасной? Знаешь, я видел много трупов, но все они представились мне уродливыми, грязными и пустыми, а ты… В гробу ты смотрелась великолепно, возвышенно, словно луноликий ангел, приспособленный жить только в чистоте, вдали от таких грешников, как я. Как же так получилось? Неужели это адские мучения превратили твое тело в совершенство? Я не верю. Он не мог даровать тебе подобное очарование, потому что его рука умеет лишь отнимать. Наверное, дело в материнстве. И мне очень жаль, что ты испытывала радость рождения ребенка всего секунду своей жизни. Теперь мы с Айседорой одни на этом свете, но я благодарен тебе за дочь. Обещаю, она приблизится к твоему идеалу, но не познает той же отвратительной участи, что и ты. Когда-нибудь я найду в себе силы умертвить ее, и вы наконец воссоединитесь в лучшем мире, потому что этот мир не достоин вас. Ты снова познаешь радость материнства, моя дорогая Надайн. Отныне это цель моей жизни, одна из многих. 22 августа, 1994 год Я постепенно учусь жить с мыслью, что тебя со мной нет, но после похорон мое сознание поделилось на «до» и «после». Того Хэйвуда Монтгомери, которого ты знала, больше не существует. Я не вижу тебя — и мне кажется, что я теряю часть собственной личности. Каждая секунда превращается в минуту, минута — в часы, а часы — в недели. Мне уже непросто держаться, я постоянно забываю, какой сейчас месяц. Ощущение, будто прошли годы, а я все не выберусь из проклятого августа, когда потерял тебя! Зеркала разбиты. Я не помню своего облика, а на фотографиях не узнаю себя. Знаешь, почему? Потому что ты создала меня, и ты же забрала мою душу. Ты поселилась в этих зеркалах, смотрела на меня каждую секунду, а я хотел видеть не это! Я не хотел видеть сморщенное, уставшее лицо — в них должна была отражаться только ты! Прекрасная, бесконечно ослепительная — такая, какой предстала мне в гробу! Если бы только твое тело лежало у меня на кровати, в ванной или сидело на кухне — я бы перестал чувствовать себя таким одиноким и пустым. Я хочу заполниться. Заполниться тобой. Как мне это сделать? Как вернуть свою личность, как отрисовать ее заново? Знаешь, что я понял? Меня бесит, что тебя убил не я, а Бог. Он убил тебя, и потому я больше не ощущаю твоего присутствия. Убей тебя простой человек — твой дух бы остался здесь, но ты умерла из-за него. Тебя забрало сверхъестественное существо, с концами забрало! Думаешь, я смирюсь? Черта с два! Я знаю, что мне делать. Я знаю, как верну свою личность. Я знаю, как осквернить Бога. Белариан сделал глубокий вдох и перелистнул несколько пустых страниц. Следующая запись датировалась аж двухтысячным годом. 26 января, 2000 год Я отказался от помощи. Последние несколько лет они обхаживали меня, крутили пальцем у виска, почти не подпускали к собственной дочери. По их мнению, я псих, но люди никогда не умели правильно воспринимать просвещенных. Шесть лет назад я узрел истину во всей ее прелести, я познал смерть и родился заново, почти приблизился к дьяволу, но, к сожалению, не настолько, насколько бы хотел. Он все еще далек от меня, потому что я плохо старался, потому что вынашивал планы, а действие отсрочивал, пока мне не прекратили доверять… но теперь-то все изменится, ведь я нашел выход. Давным-давно ты показала мне его, а я понял лишь сейчас. Каюсь. Я часто прихожу к тебе на могилу, Надайн, и каждый раз думаю: а так ли нужны тела этой бренной земле? Что, если они могут сослужить более великую службу, а не гнить в могилах? Надайн, милая, я нашел смысл своей жизни. Я хочу приносить пользу дьяволу, ведь только он не стесняется торговать душами. Я отдам ему сотни, тысячи людей взамен того, чтобы чувствовать тебя. Чтобы чувствовать себя, а не пустую оболочку. Мы вознесемся в аду. 1 февраля, 2000 год Задумывалась ли ты когда-нибудь, кого любит Сатана? Любой бы ответил, что ему есть охота только до чистых людей, но ведь это же в корне неправильно. Из кого состоит его армия? Кто ему прислуживает? Предатели, убийцы, воры и мучители. Самые изощренные, самые подлые, самые сильные. Разве можно отнести к ним скучных благодетелей и моралистов? Дьявол ценит амбиции, пытливый и непокорный ум, непомерную жадность! А что могут дать ему жалкие, нудные блюстители порядка? Наверное, ты спросишь, почему я завел об этом речь, и я отвечу. Я долго думал, какими должны быть люди, которые будут принесены в жертву великой цели, — и к чему же я пришел? Красивые, извращенные богатством, циничные и лицемерные — просто идеальный вариант для бесчисленных армий Сатаны. Я стану для него самым верным поставщиком и отомщу Богу за всю боль, что перенесла моя семья! Я встал на сторону его злейшего врага и добровольно творю хаос, потому что лишь беспорядок в моей душе заставляет меня чувствовать себя живым! Однако я совру, если скажу, что это моя единственная цель. Когда ты умерла, я каждый день разрывал себя в клочья. Доходило до того, что я просыпался с лезвием в руке, не понимающий, чья кровь на моей одежде. Годами я выносил планы, сражался за свой разум, но мысль, что тебя нет, всегда побеждала. И я до сих пор жажду тебя вернуть. Дом слишком опустел, мне невыносимо в нем находиться. Я собираюсь окружить себя людьми, которые в дюйме от смерти будут напоминать о тебе. Белариан онемевшими губами повторил последнюю фразу, но смысл так и не уловил. Мозги, перегруженные потоком безумной информации, работали чересчур медленно. Состояние шока не позволяло ему адекватно оценивать прочитанное, и все же Белариан продолжал погружаться в кошмар. 5 февраля, 2000 год Я взялся за работу. Не могу дождаться, когда увижу действие опия на жертве, хотя что-то подсказывает мне, что придется искать другой компонент для экспериментов. Благо, теперь в моей лаборатории куча химикатов, так что я обязательно испробую их все. Как жаль, что у меня нет толкового помощника, разбирающегося в медицине. Деньги, конечно, превосходная вещь, открывающая любые двери, но никакую верность на них не купишь. Мне не нужны свидетели. 13 февраля, 2000 год Как я и подозревал, опий — не то средство, что я искал для своих будущих кукол. Привыкание к нему развивается стремительно, да и его употребление сильно сказывается на внешности. Я должен найти идеальное лекарство, которое не только успокоит человека, но и сотрет его воспоминания. Как же все-таки превратить заурядного смертного в твое подобие, Надайн? Ты была так спокойна, так бесстрастна, так далека от грешных людей. Что мне делать? Я не могу подыскивать новых жертв каждую неделю или месяц, иначе привлеку лишнее внимание. Нужно, чтобы кто-то поставлял мне жертв… 16 февраля, 2000 год Девчонка еще держится, но на красивую куклу она нисколько не похожа. Подумываю добить ее — все равно ничего не потеряю. 20 февраля, 2000 год В самый последний момент меня посетила отличная идея. Сектанты, с которыми я работаю, тоже несказанно обрадовались, когда я отдал им полуживое тело. Мы договорились обеспечивать друг друга людьми, и такая сделка оказалась весьма полезной как для меня, так и для них. Мне не придется предавать бесполезные туши земле — они отправятся в ад, как я и планировал. Смотри на меня, Бог, и скрежещи зубами от злости. Ты не можешь мне помешать. 28 февраля, 2000 год Долго не мог вспомнить, как назывались лекарства, которые мне прописывали в лечебнице. После них я чувствовал себя оторванным от реальности, словно в полете, не связанный ни обязательствами, ни земными страданиями. Я почти забыл свое имя, мне было по-настоящему хорошо на протяжении нескольких месяцев… нескольких месяцев. Транквилизаторы. Теперь я знаю, как они называются, но и с ними придется экспериментировать. Феназепам, диазепам, мидозолам, алпразолам — их великое множество. Нужно больше жертв. 2 марта, 2000 год Приобрел столько транквилизаторов, что глаза разбегаются. Докторишка говорил много непонятных слов, но я плевать хотел на его предостережения. Мои куклы уже ждут не дождутся инъекции в вену — и, чего скрывать, я сам в предвкушении. 23 марта, 2000 год Эффект транквилизаторов нравится мне гораздо больше, чем эффект опия. Состояние куклы можно поддерживать прерывистым методом: продержать две-три недели на уколах, а потом постепенно снять ее с иглы и отправить жить в подвальчике, вкусно прикармливать, чтобы не сдохла, — я же не тиран, в конце концов. Гипотетически с помощью прерывистого метода куклу можно продержать живой целый год, и при этом внешний вид ее не пострадает. Конечно, все они недостаточно бледные, так что приходится тратиться еще и на косметику. Скорее бы Айседора выросла, я ведь ничего не понимаю в макияже… 14 июня, 2001 год Эти полтора года выдались плодотворными. Отдельно на каждой кукле я проверял разные бензодиазепины и теперь могу выделить три: феназепам, диазепам и мидозолам, хотя последний собираюсь отбросить из-за его недолговременного действия (всего шесть часов). В этом смысле диазепам намного опережает мидозолам — его действия хватает порой на два дня. Пожалуй, стоит остановиться на нем и феназепаме. Оба слишком хороши, чтобы выбирать что-то одно, да и амнестический эффект просто великолепен. Жертвы перестают помнить, кто они такие, постоянно молчат и даже не думают сбегать. Хотя вряд ли в подобном состоянии вообще возможно думать… Больше в 2001 году записей не было. Всю середину дневника занимали странные числа и формулы, а еще Белариан наткнулся на список имен — очевидно, похищенных Монтгомери людей. Но самым интересным оказался клочок газеты, вложенный между страниц. Понять, о чем в ней велась речь, разумеется, было затруднительно, но на фотографии красовался сам мистер Монтгомери в окружении неизвестных лиц, и вскоре Белариан понял, что нашел отрывок из интервью, которому в дневнике даже посвятили целый текст. 4 ноября, 2013 год Сектанты разорвали сделку. Кто ж знал, что они питают страсть к газетам. Сказали, что не собираются работать с грязным предателем, но кто они такие? Всего лишь пешки в моей игре, и я в них уже не нуждаюсь. Сожалею только, что теперь придется самому хоронить трупы, да еще и в собственном дворе. Тьфу! Впрочем, новая обстановка мне не помешает. Айседора тоже стала часто жаловаться на скуку. После того, как она заболела бактериальным энцефалитом, я совсем ее не узнаю, а ведь с того времени прошло порядка семи лет. Наверное, это он продолжает наказывать меня. Сначала ты, а затем наша дочь. Но с годами я становлюсь спокойнее — вероятно, от осознания, что мне нечего терять. Как ни прискорбно, Айседора совсем не видит во мне отца. Она медленно угасает и, подобно мне, сходит с ума. Впрочем, врачи предупреждали, что гипопитуитаризм окажет воздействие на ее психику — и вот, пожалуйста. Сначала энцефалит, а потом — это. Мне было по-настоящему грустно осознавать, что дочка, в которую мы с тобой вложили столько сил, не вырастет, не достигнет полового расцвета и всю оставшуюся жизнь просидит на лекарствах. С другой стороны, я безумно счастлив, ведь я обещал, что она не познает той же участи, что и ты. Книга с хлопком полетела на пол. Последнее, что почувствовал Белариан, прежде чем его глаза сами собой закрылись, — кратковременную боль в области шеи.