***
– И вы разрешили ему въезд? – Грейвз чуть не задохнулся от возмущения. – Разрешили этому ублюдку приехать после того, что тут сделал в прошлом году? – А почему нет? Грейвз повернулся в сторону задавшего глупый вопрос, но не успел ничего сказать. – Грейвз, успокойся, суд его оправдал, – вмешалась Пиквери. Кажется, она была уверена, что сможет его остановить. – У нас не было причин… – Не было причин, да, все понятно, – кивнул Грейвз. – Не знаю, что там был за суд, меня туда не пустили, а я был пострадавшей стороной. – Пострадавшей? – возмутился Пеннли, его давний противник, они еще со школы терпеть друг друга не могли. – Ты проспал весь плен! Отдохнул, пока мы тут разгребали дело обскура и вторых салемцев, ты вообще.. – Тише, мистер Пеннли, – Пиквери остановила его жестким голосом, за что Грейвз был ей очень благодарен, потому что уже готов был его задушить или хотя бы припомнить все промахи и проступки. – Достаточно. Мистер Гриндевальд был оправдан мировым судом по всем статьям, получил разрешение на посещение США и приедет послезавтра. Возражения? По существу? Серафина повернулась к Грейвзу, но он мотнул головой, прикусив губу. Что толку говорить? Если уж Гриндевальд сумел заставить молчать мировой суд – неизвестно, может, шантажом или подкупом – то Грейвз бессилен остановить его. Пиквери довольно выдохнула: – Отлично. Тогда до завтра, господа. Грейвз торопливо откланялся, чтобы ни с кем не пришлось говорить, и сбежал в свой кабинет. Там он долго стоял перед окном, глядя на стекающие по стеклу капли дождя, щелкая зажигалкой и забывая прикурить сигарету, которую зажал в углу рта. Через полчаса он принес Пиквери заявление. Она, не отрываясь от своих бумаг, сказала: – Я его не подпишу. Ты мне нужен здесь, а неизвестно где. – Тебе нужен не я, а тот, кто владеет информацией в таком же объеме и умеет управляться со своими эмоциями, – ответил он. – Я же не сдержусь, брошу в него чем-нибудь калечащим, не одним, так другим, и ты это знаешь. Оно тебе надо, разгребать международный скандал? – Нет, – она наконец-то подняла голову. – Вот и подпиши. Он же на две недели приезжает? Она забрала у него листок, пробежала его глазами, едва заметно выдохнула – наверняка решила, что он просил о другом, – кивнула: – Да. Зачем тогда тебе отпуск на месяц? – Для подстраховки, чтобы точно с ним не встретиться. – Он спокойно выдержал ее суровый взгляд. – Или я напишу другое заявление и не буду ждать, пока ты его подпишешь, сам уйду. Она молча поставила свою подпись.***
Грейвз закрывал собой всю картину, не позволяя толком ничего разглядеть. Это бесило. Еще больше бесило то, что он появлялся снова и снова, мешая видению, из-за чего оно сводило с ума и выпивало все силы. Гриндевальда затягивало во тьму, которую Грейвз приносил с собой, как в водяную воронку, откуда не было спасения. И выхода не было. Кроме одного, на который, как он был уверен, Грейвз не согласится. Сам бы он не согласился. Но иного способа не было – в тех трех книгах, в которых он смог разыскать нечто подобное его случаю, описывалось только это средство. И его нельзя было не попробовать.***
Серафина, хоть и подписала заявление Грейвза на отпуск, все равно не оставляла его в покое, то и дело сообщая обо всем, что касалось Гриндевальда. Может, думала, что Грейвзу от этого будет спокойнее, знать, что Гриндевальд не покушается ни на его свободу, ни на личность, но самого Грейвза это раздражало, постоянно возвращая в прошлое и напоминая о боли и унижении. Тем временем приехавший Гриндевальд вел себя достаточно тихо, не привлекая к себе внимания и не нарушая закон. Естественно, Пиквери приставила к нему парочку шпионов, которых он, по ее словам, сразу же заметил и выразительно на них покосился, но промолчал. Гриндевальд несколько раз пробежался по всем этажам МАКУСА, якобы проходя все необходимые этапы регистрации новоприбывшего, и добрался до кабинета Грейвза. – Он так и сказал, что нужно с тобой встретиться. Зачем? – выпытывала Пиквери у Грейвза. Она срочно вызывала его из родительского поместья в Кроули, естественно, объяснив это необходимостью его присутствия на работе. Но этот вопрос не давал ей покоя и выводил из себя – Персиваль видел это и по ее лицу, и по чуть подрагивающим пальцам, которыми она мяла его заявление на отпуск. – Не знаю, – пожал он плечами. Он уже смирился с тем фактом, что сбежать от Серафины с ее рассказами и ненужным вниманием не получится. А теперь еще выяснилось, что Гриндевальд его специально ищет, и ведь найдет, Грейвз еще помнил того – и слишком хорошо помнил, как тот умеет добиваться своего. – Боюсь, что при таком интересе с его стороны мы будем вынуждены... – Понятно, – Грейвз сжал пальцами переносицу. – Что, опять допросы с веритасерумом? Или сразу в комнату смерти? – Грейвз! – Сама подумай: его оправдали, но меня все равно подозреваете в сговоре с ним? – Волной накатила усталость, ставшая практически постоянной и потому привычной после плена и суда. Да еще эти непонятные приступы дикой слабости, когда даже шевелиться было сложно. – Нормально. – Грейвз! Он проглотил рвущиеся с языка ругательства, опять прикусил губу и выдохнул, после чего поглядел на Серафину: я тебя слушаю. Она едва заметно качнула головой, и он по привычке поглядел на ее тюрбан – не свалится ли. – Совещание в три, не забудь. А в коридоре Грейвз, по закону подлости, конечно, столкнулся с Гриндевальдом. Тот выглядел неважно: уставший, не выспавшийся, с темными кругами под глазами. Как ни странно, увидев Грейвза, он перестал кривляться перед сотрудниками МАКУСА и мгновенно стал серьезным. – Грейвз, нужно поговорить. – По какому поводу? – скрипнул зубами Грейвз. Гриндевальда хотелось послать подальше, но нужно было сдерживаться. – По личному. – Простите, принимаю только по рабочим вопросам, – он развернулся и ушел прочь, не оглядываясь, потому что боялся не сдержаться и вмазать если не заклинанием, то хотя бы кулаком, хотя бы в стену, но поближе к ненавистному лицу. – Грейвз! Нет, не сегодня. Грейвз потер пульсирующий болью висок и исчез в своем кабинете, велев никого к нему не пускать. Как ни странно, Гриндевальд не стал ломиться к нему в дверь.***
В реальности Грейвз виртуозно избегал его, зато в видениях появился уже два раза за месяц. Гриндевальд проклинал его последними словами, пил огневиски и мечтал, что опять похитит упрямца. Потом вспоминал, в какой ситуации оказался, понимал, что похищать нельзя, и думал, что ему делать дальше. Потому что воронка становилась все глубже, приступы все дольше, боль – все сильнее. После видений с Грейвзом он чувствовал себя пустой оболочкой с чужой внешностью и боялся, что такое состояние станет обычным.***
– Ты, – Грейвз даже привстал с кресла, увидев посетителя, пожалел, что сбежать не удастся – куда сбежишь из своего кабинета? И не вмажешь ему ни кулаком, ни заклинанием – свои же загрызут за несдержанность и угрозу зыбкому миру во всем мире. – Я. Гриндевальд огляделся, подмечая детали, которые Грейвз поменял, вернувшись в январе на работу и стремясь уничтожить следы пребывания другого мага. Грейвз, понимая, что разговора не избежать, остается только держать себя в руках, сохраняя остатки достоинства, откинулся на спинку, указал гостю на кресло перед столом: – Слушаю. Только, пожалуйста, коротко, у меня совещание через десять минут. – Что, правда? – не поверил тот, ухмыляться, впрочем, как обычно это делал, не стал. – Правда. Гриндевальд подождал продолжения, но Грейвз промолчал – оправдываться и извиняться за свою занятость он не считал нужным. Гриндевальд, похоже, убедившись в его честном ответе, сел, устроил локти на столешнице и начал: – Я провидец. – Я знаю, – оборвал его Грейвз. Он не хотел видеть Гриндевальда, не хотел с ним говорить, не хотел иметь с ним дела. А еще у него болела голова, уже третий день, и ни одно зелье не помогало. Болела с того вечера, когда он сбежал от Гриндевальда. Значит, и сегодня не пройдет, наоборот, боль усилится, сжимая невидимым обручем затылок и виски. – Ты сам сказал – десять минут, – Гриндевальд был предельно серьезен. – Если не успею рассказать сейчас – я приду еще раз. И еще раз. Столько, сколько понадобится. – Хорошо, – кивнул Грейвз, сцепив пальцы, – слушаю. – Провидец – это тот, кому посылаются видения, картинки будущего, тот, кто передает чужие слова. По сути, он не человек – инструмент, как пишущая машинка, радио. И можно сбить его настройку, сломать, уничтожить. Моя настройка сбита, испорчена тобой. – Не понял, – Грейвз вытащил из ящика стола пачку сигарет, выбил себе одну, жадно прикурил и помахал рукой, разгоняя облачко дыма. Поймал жадный взгляд Гриндевальда, подтолкнул пачку и зажигалку к нему поближе. Тот, словно забыв про десять минут, неторопливо затянулся, после чего продолжил: – Ты вмешиваешься в мои видения, не даешь мне их увидеть, понять и передать. Мне их посылают снова и снова, но ты снова и снова мешаешь, все закрываешь, не даешь увидеть и понять, что и так понять сложно. – Я ничего такого не делал, – хмыкнул Грейвз. Это было глупо, вся эта ситуация, но Гриндевальд был серьезен и до ужаса честен, так что это не могло быть ложью. По крайней мере, сам Гриндевальд в это свято верил. – Даже понятия не имею, как можно попасть в чье-то видение. – Верю, – Гриндевальда выпустил струю дыма, хотя до этого глотал его. – Но это так, и это проблема, и это проблема не только моя. Сбитая настройка уничтожит нас обоих, ее нужно исправить, пока не поздно. – По-прежнему не понимаю, о чем речь и при чем тут я. – Все ты понимаешь, – усмехнулся Гриндевальд. – Что, ты себя превосходно чувствуешь последние полгода? Или все-таки силы утекают в никуда? Ведь во время моих видений тебе должно прилично доставаться. Не знаю, как на тебя это действует, но лично мне даже дышать тяжело, как будто сверху каменная плита лежит, словно заживо похоронили. Грейвз вздрогнул, потому что описание было верным и до ужаса точным. Гриндевальд кивнул: – Значит, ты тоже себя так чувствуешь. Нравится? – Гриндевальд уловил легкое движение головы. – Вот и мне не очень. Есть одно средство. – Одно? – Может, ты найдешь больше. Я нашел одно – секс. Грейвз закашлялся, пуская дым изо рта и ноздрей, после чего истерически рассмеялся. Он дико устал, он вымотан, его достает Серафина, он не хочет никого видеть, особенно Гриндевальда, но вынужден с ним общаться… И как будто этого мало, Гриндевальд предлагает ему переспать! Гриндевальд зло ткнул окурок в пепельницу, туша его. – Ритуальный секс, – уточнил он. – Знаешь, я тоже не в восторге, Вотан меня забери, но иного способа нет. Но ритуальный секс – это та вещь, которая имеет духовную цель, в нашем случае… – Я знаю. – Да? – Гриндевальд на пару секунд замолчал, потом кивнул: – Точно, ты ж начинал в темномагическом, а я и забыл. От напоминания Грейвз скривился, но не успел ничего сказать, потому что в кабинет заглянул секретарь: – Мистер Грейвз, у вас совещание. – Иду. Он жестом указал Гриндевальду на дверь, и тот молча вышел перед ним. Правда, на прощание кивнул и тяжело вздохнул. Почему-то этот вздох добил Грейвза. Но пока связь между усталостью Грейвза и видениями Гриндевальда не будет железно доказана, он и не подумает ему верить, тем более соглашаться на какие-то ритуалы.***
Грейвз опять все заслонил собой, своим развевающимся пальто и шарфом, так что Гриндевальд рассмотрел за его спиной только огненные сполохи и бегающие тени. Они неровно ложились и на лицо Грейвза, делая его похожим на череп и лицо бога из страшного полузабытого сна. Отблески пламени сверкали в его глазах, постепенно расширяясь и закрывая собой все вокруг. Ощущения, как только сейчас позволил себе признать Гриндевальд, у них и впрямь были общие. Вернее, одни на двоих.***
На следующий день Грейвз уже в полдень чувствовал себя едва живым из-за совещания, выпившее из него достаточно крови – споры и интриги выматывали его больше собственно аврорской работы. А после него пришлось разбираться с бумагами, на которые Пиквери потребовала срочного ответа. Потом была операция по захвату банды в городе, которую тоже спихнули на Грейвза, как будто никто рангом ниже главы департамента с этим не смог бы справиться. И головная боль не прошла, стала постоянной и тихо гудящей, почти неощутимой, если не двигать головой, но в противном случае бьющая молотом. Так что, придя в кабинет к концу рабочего дня, он рухнул в свое кресло, зажмурился, мечтая о чашке чая и хотя бы пяти минутах тишины – отпускать его с работы никто не собирался. Не сбылось. – Грейвз, ответь немедленно! Он заставил себя открыть глаза. Один глаз, левый – правый просто не поддавался. В размытом облаке около себя он опознал Серафину, которая больно впивалась ему в плечи пальцами, удерживая в сидячем положении. Правда, эту боль он осознал только сейчас. – Проткнешь. Она выдохнула, осторожно положила его на стол, прямо на бумаги, которые он должен был изучить и подписать, и тихо сказала: – Ты никак не мог проснуться. В это он поверил сразу. Голова была тяжелой, каменной, в ней ворочалась всего одна мысль – когда можно сдохнуть? – Я вызвала колдомедика. – Я в порядке, – пробормотал он, даже не делая попытки пошевелиться. Зачем кого-то звать, если ему все равно никто не поможет. Стукнула дверь, Пиквери с кем-то заговорила, он ощутил, что кто-то ходит рядом, водит рукой вокруг его головы, но ему было все равно, он глядел только на стол и край листа, на которых лежал. Еще раз хлопнула дверь, Пиквери что-то тихо сказала, продолжая чем-то шуршать и звякать. Стол был удобным, широким, и хорошо, что его пока никто никуда не заставлял идти и что-то делать. – Грейвз, вставай. Он протестующе промычал, но Серафина была неумолима, она заставила его подняться со столешницы, мягко опрокинула на спинку кресла, где он остался полулежать. – На, пей, – она ткнула в его губы кружкой, от которой несло спиртом и травами. Он сфокусировался сначала на кружке, потом на Серафине. – Зачем это? – Пей. – Она придерживала его под подбородком, не давая вырваться, так что пришлось глотать противную тепловатую жидкость с резким запахом. – Умеете вы пугать. Сначала один застывает статуей умирающего ангела, хрипит и смотрит в никуда пустыми глазами, ни на что не реагируя. Потом другой не просыпается, а энервейт не действует. Давно с тобой такое? – Я в порядке. На самом деле нет. Он уже который раз за это время просыпался в разных местах, не помня, как засыпал; он чувствовал себя разбитым, больным и беспомощным. Сначала он списывал на последствия плена – Гриндевальд знатно покопался в его памяти, переворошив ее до основания и кое-как выстроив обратно. При этом сложилось стойкое ощущение, что в голове либо чего-то не хватает, либо, наоборот, что-то лишнее. Но потом он понял, что дело не только в ментальном вмешательстве и неприятных воспоминаниях, но что с ним такое, так и не выяснил – колдомедики разводили руками, списывая слабость на хроническую усталость, перемену погоды и возраст. Так что он привык к странным снам, головной боли и бессоннице. Но в этот раз было особенно тяжело, он с трудом проснулся, едва выплыл из темноты забвения и смерти. Может, однажды и не выплывет. Похоже, Гриндевальд прав, но Пиквери об этом точно не нужно знать. Чтобы ее отвлечь, он спросил, не особо интересуясь ответом: – Интересно, кому еще не повезло? – Ты про кого? – Кто застыл и хрипел? Кстати, ты, кажется, сама себе противоречишь, как можно застыть и… – Помолчи уже, умник. А не повезло, как ты выразился, Гриндевальду. Все прорицатели, которых я видела, вели себя по-другому. А этот, смотря в пустоту, хрипел про огонь и прогонял кого-то невидимого, кто ему мешал. Ты чего? Захлебнешься. Она убрала кружку подальше, чтобы Грейвз мог нормально откашляться. А все потому, что после слов Пиквери он вспомнил языки пламени и жар за спиной, да еще того, кто стоял на его пути, угрожая смертью, если он не отойдет. Но Грейвз не мог отойти, он шел, как привязанный, только вперед. Значит, Гриндевальд прав, это их общая проблема, которая может свести их в могилу. Но тогда словам про одно-единственное средство тоже нужно верить. Впрочем, проверять никто не запрещал. Серафина еще минут пять побыла с ним, удостоверилась, что он и правда в порядке, и ушла, качая головой. Грейвз опять подивился устойчивости ее тюрбана и подумал, что теперь она может всерьез решить отправить его в отпуск. Но это подождет. Он написал дежурному бумажную мышку с просьбой пригласить к нему Гриндевальда, когда тот будет проходить мимо, а сам опять достал пачку, но так и не прикурил, катая сигарету между пальцев. Все вспоминал о том, что он знает про ритуалы, завязанные на сексе, и по всему выходило, что Гриндевальд говорил правду. Смирившись с этим, он занялся бумагами, что по-прежнему лежали у него на столе. Через полчаса в кабинет вошел Гриндевальд, который выглядел еще хуже, чем в прошлый раз. Он устало сел в кресло, без приглашения взял сигарету: – Поверил? Пиквери про меня рассказала? – уточнил Гриндевальд и сразу же кивнул сам себе: – Она, больше некому. Мы были вдвоем, когда меня накрыло видением, и она все слышала. – Она, – не стал отпираться Грейвз. – И зачем ты меня позвал? – Хочу посмотреть на твой источник. – Это хорошо, – улыбнулся Гриндевальд. – Если бы вот так сразу позвал меня в постель, я бы засомневался в твоих умственных способностях, а разочаровываться в тебе не хотелось, знаешь ли, ты мне еще в декабре показался неглупым парнем. – Источник, – потребовал Грейвз. Выслушивать насмешки не хотелось. Гриндевальд вытащил из кармана маленькую книжку, щелчком пальцев увеличил ее до обычного размера, уронил на стол и пошел к двери, возле которой развернулся и сказал: – Не знаю, как тебе, но мне точно нужно поспать, хотя бы немного. Эти видения такие выматывающие, как будто их фрау Холле насылает. – Он уже почти вышел, так что Грейвз схватил книгу, чтобы найти ответ на свой вопрос, как Гриндевальд добавил: – И, знаешь, я буду тебя ждать в одиннадцать там, где мы первый раз встретились – сэкономим время, ты все равно согласишься, не сегодня, так завтра, или послезавтра – иного выхода нет. Грейвз промолчал, но кивнул, не поднимая глаз и выискивая в толстом томе закладку.***
Гриндевальд понимал, что место встречи вряд ли будет приятным для Грейвза, но другого способа связаться, не привлекая внимания, не придумал, не с пьяной головой практически сразу после видения. Первый раз они встретились в подъезде маггловского дома у маленькой квартирки, куда Грейвз шел за каким-то бумагами, а Гриндевальд, ставший невидимкой, его выследил. Там состоялся их первый, очень, нужно сказать, короткий разговор. Грейвз обернулся на легкий шорох, бросил какое-то заклинание, его Гриндевальд не разобрал за своим, которое впечатало его противника в дверь. Чтобы не заколдовывать магглов, которые бы обязательно пришли на грохот, Гриндевальд взломал квартиру и втащил туда Грейвза. Уже потом, обдумывая ситуацию, он решил, что можно было набросить дезиллюминационные чары, но люди могли сунуться к нему и наступить, или не наступить и потому долго орать про дьявольщину. В итоге в квартирке он в спокойной обстановке спеленал Грейвза парализующим заклинанием понадежнее, тщательно обыскал, забрав у него волшебную палочку и амулеты, и воспользовался порт-ключом до безопасного места. В этот раз Гриндевальд произвел куда меньше шума, щелкнув замком и тут же напоровшись на ступефай. Хорошо, щитом успел закрыться. – Ты чего такой нервный? Кого-то еще ждешь? – уточнил он у хмурого Грейвза, стоявшего в прихожей с палочкой наготове. – Или решил меня убить и таким образом избавиться от участия в видениях? Не поможет, там же написано. – Не написано, – мотнул головой Грейвз, но палочку опустил и пошел в спальню. – Значит, в другой книге написано, но я рад, что ты понимаешь принцип действия такой магии. – Гриндевальд проследовал за хозяином. – Ну что, согласен? – А то не видно, – пробурчал Грейз, снимая пиджак и принимаясь развязывать галстук. – Ты плохо прочитал книгу? – Ладно, – закатил тот глаза. – Я согласен. Согласен и делаю это добровольно, без постороннего вмешательства, не из-за угрозы и шантажа, делаю это, находясь в здравом уме и твердой памяти. И не ради плотского удовольствия, а ради духовного роста и истинных знаний. Гриндевальд кивнул. Книга требовала произнесенных вслух слов и искреннего желания, без принуждения, заклинаний или чего-то еще. Он повторил слова Грейвза и тоже стал раздеваться. Грейвз странно хмыкнул и наложил на комнату заглушающие чары. Пару мгновений они стояли по разные стороны кровати в чем мать родила и смотрели друг на друга, потом сели на постель, все еще не зная, как начать. Гриндевальд ощущал себя подростком, который первый раз дорвался до чужого обнаженного тела и находится в легком ступоре от того, что можно все и сразу, а что делать – пока непонятно. Грейвз не был тем, кто мог бы заинтересовать Гриндевальда, но он был достаточно симпатичным, в хорошей форме и не вызывал отвращения. – Представь, что это простая дружеская взаимопомощь, – шепнул Гриндевальд Грейвзу, наклоняясь к его лицу и почти касаясь его губ. – Помолчи, а? Твои комментарии портят настрой. «Как хочешь», – решил Гриндевальд и поцеловал того, притягивая к себе за шею, свободной рукой ведя по груди, ощущая ладонью шрамы. Грейвз на секунду застыл, но тут же ответил, едва касаясь его щек, а затем уверенно трогая костяшками пальцев шею, грудь, живот – все ниже и дальше. Руки у него были сухие и горячие, от его прикосновений становилось тихо и спокойно – Гриндевальд давно не ощущал такого мира, такой гармонии, такого принятия себя, без оговорок и уточнений – целиком. Эти прикосновения давали ему то, что он потерял полгода назад, увлекшись изучением чужой памяти и утратив при этом часть себя. Дальнейшее Гриндевальд помнил урывками, кусочками, элементами мозаики, которые он так и не смог сложить в единую картину. Вот они лежат на постели, Грейвз стонет под ним и выгибается навстречу, позволяя целовать не только губы, но и шею, как какому-то вампиру или хищнику. Потом он сам позволяет Грейзву трахать свой рот, вслепую шаря руками по чужим плечам, локтям, запястьям, сплетая пальцы, сжимая как можно крепче, сильнее, чтобы стать единым целым. Грейвзу этого мало, он тянет его к себе, укладывает на себя, стискивая бедрами его бока и путаясь в его волосах. Затем Грейвз под ним тяжело дышит, хватая ртом воздух, сверкая пьяными черными глазами, едва заметно вздрагивает и еще крепче прижимает к себе, больно стискивая кожу на спине и заднице и шепча что-то невнятное, больное, но такое правильное. После чего он сам оказывается внизу, сильнее раскрываясь, вжимаясь, вплавляясь в чужое тело. Было горячо, жарко, скользко из-за своего и чужого мокрого тела, душно и невыносимо, потому что все это происходило с ними – но они не были вольны в своем желании и движениях, ими управляли, их заставляли, играли, как безмозглыми послушными куклами. Он видел своими глазами и глазами Грейвза, понимал его мысли, блуждал по его памяти и впускал в свою. Они стояли в звездной пустоте, обмениваясь сверкающей россыпью в пригоршнях и постепенно исчезая в искрящемся свете вселенной. А потом были крики, и пламя, охватившее древний замок, и черные силуэты двух людей, связанных одним заклинанием, одной судьбой. Он сверху вниз смотрел на чужую беду сквозь свое тело и жалел, что не может зацепить одного из этих двоих хоть каким-нибудь заклинанием. Затем картинка поплыла, стала пропадать, как будто ее стирали из реальности или закрашивали новой историей, так что в итоге он оказался в белой пустоте. Он уходил прочь по туманным тропам, через двери весны и осени, ориентируясь на зимнюю звезду. Проснулся Гриндевальд с трудом, так, как приходил в себя после испорченных Грейвзом видений – голова был пустой, а тело неподъемно тяжелым. Но тяжесть была иной – он словно был горой или океаном, и, как гора или океан, был практически вечным, неизменным, хоть и изменяемым. Ему было хорошо и уверенно. Комната была серой от утреннего света, за окном лил, звонко стуча по соседней крыше, дождь, из открытой форточки тянуло холодком и сыростью. Часы, тихо тикающие на тумбочке, показывали пять утра. Гриндевальд натянул на себя одеяло и чуть повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. Рядом, практически уткнувшись лицом в подушку и свесив руку с постели, со скомканным в ногах одеялом лежал Грейвз. Гриндевальд коснулся его ладонью, но тот не шелохнулся. – Эй, – Гриндевальд потряс его за плечо, но тот промолчал, как в недавних видениях. А еще его кожа была холодной. – Эй. Гриндевальд чуть забеспокоился из-за чужого молчания, с помощью магии попытался привести Грейвза в чувство, но не получилось, после чего перевернул его на спину и поманил к себе палочку, чтобы выяснить, в чем дело. Да, он одно время желал Грейвзу смерти, но это было давно и не всерьез. Гриндевальд только поймал палочку, да так и застыл с поднятой рукой, потому что Грейвз приоткрыл глаза и тихо пробормотал: – Ты чего? Гриндевальд опустил руку, укладываясь на свою подушку и пряча под нее волшебную палочку. – Это ты чего? – Холодно, – съежился Грейвз, подтягивая колени к груди и обхватывая их подрагивающими пальцами. – И голова раскалывается, как после пьянки. Гриндевальд необъяснимым даже для себя жестом коснулся его лба. Тот был горячим, его собственная ладонь на контрасте казалась холодной, и Грейвз довольно помычал, после чего пробормотал, глотая, как пьяный, половину слогов: – Кажется, я простыл. Где-то тут было лекарство. Он попытался встать, но не смог, махнул рукой и рухнул обратно на постель. Впрочем, тут же попытался призвать зелье, на кухне что-то загрохотало, жалобно звякнуло и разбилось, но так и не появилось. Гриндевальд перехватил его руку: – Лежи уже, – сам призвал лекарство, подождал, пока тот его выпьет, после чего прижался к спине Грейвза и укрыл их обоих одеялом. – Спи, а утром отпросишься у своей Пиквери. Он подождал, пока чужое дыхание выровняется, после чего задремал сам.***
Его кто-то звал. Грейвз с трудом открыл глаза, в которые словно песка насыпали. Голова была чугунной, тянула вниз, не позволяя пошевелиться, тело тоже казалось неподъемным. – Грейвз! Просыпайся! Грейвз скосил глаза и увидел до отвращения жизнерадостного и прямо лучащегося здоровьем Гриндевальда. – Просыпайся, я подкину тебя до дома, а ты оттуда напишешь записку своей Пиквери, что тебе нужен отпуск по состоянию здоровья. – Я один уже взял, неделю назад, – сказал Грейвз, утыкаясь носом в подушку, так было теплее. – Возьмешь еще один. Или оставить тебя тут? – кажется, Гриндевальд осмотрелся. – Что это за квартира вообще? Место для слежки или пыток? Или для свиданок? Слушай, – он потянул Грейвза за плечо, вырывая из уютного тепла. – То, что ты здесь – это нормально? – Нормально. – Ладно, тогда пиши своей Пиквери. Не потащу я тебя домой, у тебя такой вид, как будто ты расползешься после аппарации. – Ладно. Он кое-как нацарапал на листке бумаги записку, швырнул ее в форточку и укрылся одеялом почти с головой. Гриндевальд смотрел на него со странным выражением лица. – Сработало хоть? – спросил Грейвз. А то если опять придется шевелиться, чтобы снять проклятие, тот он сдохнет. О прошлой ночи ничего, кроме звездного пути, в памяти не осталось. Тело ломило, оно все болело, но подробностей он не помнил. – Сработало, – полностью одетый Гриндевальд сел на постель. – Мне было видение, так что все нормально, все как раньше. А ты… Считай это платой за то, что вмешался туда, куда не следовало. Это не простуда, это последствия того, что ты мешал видениям и снимал проклятье. И не ворчи, знаю, что не хотел, так получилось. Но должно скоро пройти. В двери щелкнул замок, и Гриндевальд исчез. В квартиру ввалились колдомедики с бутылками зелий и жуткими латинскими выражениями, которыми они то ли предполагали диагноз, то ли ругались, что их подняли с утра пораньше. Впрочем, они могли и не подниматься – все равно их зелья не подействовали так, как они рассчитывали, и Грейвз выздоровел только через неделю. Гриндевальд в стране уже не было. Но он передавал ему привет и приглашение на Дикую охоту или Вальпургиеву ночь – на выбор. Грейвз усмехнулся и покачал головой, сомневаясь, что сможет столько выпить, но все же отметил день в календаре и заранее выбил себе отпуск. На три недели – на всякий случай.