Щербатый лучик

Генерал Тейт, бравый черноволосый, почти молодой, строгий, бескомпромиссный командир воинской части специального назначения, не так давно сам принимавший участие в боевых операциях, вот уже несколько часов бездумно пялился на старую, пожелтевшую от времени фотографию. Майки, его Майки. Тридцать два года прошло. Чертовых тридцать два года. Где он сейчас, его щербатый лучик? Жив ли? Счастлив? Смотрит ли на мир открытым взглядом кошачье-желтых глаз, или открытость ушла, сменившись горечью? Ведь тогда, много лет назад, в день их последнего разговора, Майкл Коннелл говорил с ним очень спокойно, но в голосе была такая горькая тоска, что Тейту казалось: у него самого во рту нестерпимо горько. Тогда он был молод и глуп. Заканчивал военную академию и готовился стать супругом самого любимого, нужного и важного на свете человека — его Майки. Ему было абсолютно плевать на то, что Майки был сиротой. Абсолютно неважна была его малооплачиваемая будущая профессия — Майкл должен был стать учителем. Малкольм Тейт был счастлив. Он поставил Майки, солнечно-рыжему, немножко щербатому, открытому Майки, метку и жил ради того, чтобы видеть его как можно чаще. Тогда, тридцать два года назад, в их счастье вмешался папа, которому не нравился сирота Майки. Он считал, что этот мальчишка, выросший в детдоме, — не пара будущему большому военачальнику Малкольму Тейту. Папа тогда сделал все, чтобы убедить в этой неподходящести своего сына, давил на материальную выгоду, которую преследует Майки, выходя замуж за Тейта — будущего офицера, мальчика из обеспеченной семьи, упирал на то, что детей в детдом просто так не отдают, и Майки наверняка скрывает какие-то подробности о собственном здоровье, а папе нужны здоровые внуки. Папа убеждал и убедил… В день регистрации брака Малкольм так и не подошел к Майки, стоявшему у крыльца мэрии. А Тейт был за углом, как последний трус, он ждал, когда Майки уйдет. Тейт был не в силах подойти и объясниться с любимым человеком, которому испортил жизнь. Ведь кому нужен меченый омега? Его истинный омега… Тейт даже на звонок не решился сам. Лишь через два дня отважившись ответить на вызов Майки, он долго вещал, что тот ему не подходит, что они не пара, что их пути должны разойтись. Майки слушал молча, не перебивая, а потом ответил на все слова сразу: «Будь счастлив и не вспоминай обо мне. Все сироты катятся по наклонной. Нам счастье не нужно». Сейчас генерал Малкольм Тейт, неизбывно одинокий вояка, отдал бы все, чтобы послать к черту собственного папу, холеного омегу, сведшего в могилу отца, чтобы разделить все свои победы, празднования очередных званий и наград, переводы в новые гарнизоны и подразделения именно с Майки, чтобы именно Майки брал на себя частичку его горя, когда гибли во время спецопераций подчиненные, чтобы именно его солнечный мальчик подарил ему сына. Только вот в «сейчас» генерала Тейта были три неудавшихся брака, большое звание и звенящая пустота вокруг: ни детей, ни счастья, — и старая, пожелтевшая от времени фотография с потрепанными краями и загнутым уголком. Громкие вопли в приемной заставили поднять взгляд на дверь, в которую ворвался Джебб Коннелл, подполковник, командир группы быстрого реагирования, которому он не подписал рапорт на отпуск по семейным обстоятельствам. Коннелл смотрел своими желто-карими, почти кошачьими, глазами в глаза генералу Тейту. Во взгляде было столько неприкрытой ярости и злобы, даже ненависти какой-то, что Тейта передернуло. С этим своим подчиненным он никак не мог найти общий язык. — Неужели, генерал, мой папа, единственным родной мне человек, не заслужил того, чтобы его ребенок был у него на похоронах? — тихо спросил Коннелл, словно не он минуту назад своим криком готов был размазать по стенке секретаря в приемной. — Или похороны не считаются семейными обстоятельствами? Тейт оглядел Коннелла, снова опустил взгляд на фотографию. — Вы что себе позволяете, подполковник? — холодно спросил он, позволив себе лишь секундное удивление во вновь поднятом на собеседника взгляде. — Подпишите рапорт об отставке! — Коннелл подошел к столу, заваленному бумагами, положил листок, на котором мелким почерком был написан рапорт и, увидев фотографию, спокойно добавил: — А он ведь тебя любил. Как только за Коннеллом закрылась дверь, Тейт нажал на кнопку селектора: — Альфред! — рявкнул он. — Д-да, сэр! — испуганно отозвался секретарь, которому от Коннелла сегодня уже досталось. — Предыдущий рапорт Коннелла и его личное дело мне на стол! — Д-да, сэр! — Немедленно!!! Через час на его столе лежала тоненькая папка личного дела подполковника Джебба Коннелла. Скупые фразы автобиографии и характеристик с мест службы. Обрывки жизни мальчика-безотцовщины, выросшего уважаемым человеком, командиром спецподразделения, героем. Графа папа: Майкл Коннелл, доктор педагогики. Даты рождения и смерти. Причина смерти: обширный инфаркт. Графа отец: прочерк. Тейт взвыл в бессилии. Его Майки. Единственный человек, которого он любил, умер на днях, так и не услышав от него слов раскаяния. Так и оставшись вечным неприкаянным сиротой. Выжившим, воспитавшим сына, его сына. Хотя, для сына он — вечный прочерк… Через пару часов, Джебб Коннелл вылетел на другой конец страны, чтобы похоронить папу. На старом кладбище было тихо, лишь изредка каркало побеспокоенное ветром воронье. У примятого дождями могильного холмика стоял абсолютно седой мужчина, отставной генерал Малкольм Тейт, которому так и не суждено было узнать, что значат эти «и в горе, и в радости». Его радость смотрела на него с фотографии в черной рамке, его горе осталось только ему этими безнадежными цифрами: датой рождения и датой смерти его щербатого лучика…