убегай и не оглядывайся

у юнги ветер в волосах — голове — и улыбка ненормально-счастливая. он пакует вещи, пока рассвет вяло грызет сероватое небо над крышами домов. — юнги, — тихо зовет хосок. — перестань. всё в порядке, но. (но не в порядке — весна не к месту распускается около каждого дома, жжется практически летним солнцем и душит; хосок ненавидит лето) у юнги мятные волосы — секутся на концах, пока юнги сам себя — отсекает по частям, укладывает в тот день, когда их друзья поехали на море. поехали и — смерть не запоминает лиц, но юнги — слишком четко помнит. им было девятнадцать, сокджин уселся за руль — уверенность и отсутствие самоконтроля, — и сказал, что они опробуют машину на автостраде и вернутся. он улыбался. пшеничные волосы и взгляд до опустошения мягкий. — перестать? — юнги оборачивается. улыбка его тоже оборачивается — в оскал, глаза горят, словно опрокинутый в огонь виски — ярко и больно. хосоку хочется обнять его — грудная мякоть наружу, — и сказать, что всё будет. будет и море, и цветущая сирень где-то на обочине — среди осколков и кустов, кровь звездными брызгами въелась в листву, — и они будут свободными и счастливыми. и солнце будет обнимать их — вычесанными золотистым светом. и тетрадные листы, вырванные, обугленные, останутся неровной лентой в памяти. и красный бархат гробов — безвкусно, блять, сокджин ненавидел красный, почему же, — рассеется и растушуется. (и больше не надо будет звонить на молчащие номера, слушать тишину — ржавое кружево времени отнимает ласково всё, что имеешь) — сокджин же попросил собрать вещи, он заедет за нами, — юнги вдруг — спокойствие и стужа. хосок ненавидит такие моменты. провалы в памяти — гигантские дыры рытвинами тянут в себя — и юнги подчиняется. — да, я знаю, юнги, но, — говорит чон, пока голос не подводит его и не сходит на нет. он боится, что однажды юнги не вспомнит. не проснется — осознает, что их друзья — пять ровных могильных плит, обезличенных и одинаково холодных. юнги всё чаще бродит по дому и пропадает — падает — в свои воспоминания и людей, которые уже никогда не. его грозят отчислить, хосок хватает его за плечи и отчаяние льется недопитой бутылкой виски невыплаканными слезами. юнги собирает вещи вечером — распаковывает их утром с ненормальной горечью во взгляде, словно он сейчас сорвется с крючка и полетит. (только правда в том, что он уже — сорвался) — тогда собирайся, — юнги фыркает и улыбается. корни отросли. и краска почти вымылась. на кухне щелкает вскипевший чайник. за окном щебетом взрывается птица. хосок жалко улыбается. говорит: — юнги, они мертвы. говорит: — разбились год назад. говорит: — юнги, я люблю тебя, пожалуйста, хватит. к сожалению, любовь не способна спасти человека. теперь чон понимает это. не спасла же тогда, когда в середине осени — листья росчерками по земле, — юнги в первый раз — сокджин же ждет, и тэхен, этот маленький придурок, купит колу вместо чая, хоби, вставай. — что? мин моргает — пустые глаза, взгляд бьет чем-то повешенным — и перестает улыбаться. трет переносицу, пока тишина доедает остатки от мнимого спокойствия. — прости, — говорит он тихо. хосок — на выдохе не хватает воздуха, — усаживается в кровати. смотрит долго и грустно, потому что он ничего, ничего не может. ни помочь, ни спасти. что-то догнивает на рассвете и, возможно, это их попытки спасти разрушенное. — я помню, — юнги выглядит потерянным, — что они мертвы. но почему?.. (почему я словно — мертв, почему я — не помню этого временами, почему ты -) — не знаю, юнги, — хосок тянется к нему. он был надеждой, корабль в беззвездной ночи, он ею и останется до конца. до последней секунды он будет его надеждой. (ради юнги он станет чем угодно) — иди ко мне, — просит чон практически шепотом. — просто иди ко мне. юнги кажется, что он падает. прозрачно-желтым в небе солнечное тонет, пока он не усаживает рядом и не замолкает. словно коротит — ни слова, только что-то скулящее царапает грудную клетку изнутри шипами. он всегда любил воспоминания — а теперь стал частью их. хосок теплый и теплыми — дрожащими немного — пальцами обнимает его, утыкается лбом в плечо и говорит: — всё будет хорошо. это не конец. не для нас. (он устал повторять это, но — будет; если однажды это поможет, он готов забыть всё, кроме этих слов) они сидят в тишине, пока рассвет не настигает их окно, заглядывая ленивыми пятнами солнца в квартиру. город медленно просыпается. у юнги — отчисление. у юнги — нежелание мириться с настоящим. у юнги — хосок. последнего должно хватить однажды — рано или поздно, но должно, — чтобы выплыть и не задохнуться — вдохнуть кислород и очнуться. хосок разглядывает их кактус, их квартиру. ему просто хочется — счастливый финал за тем поворотом. стрелка компаса — истинный север, юнги. — давай однажды сбежим? — спрашивает мин. — сбежим? — хосок поднимает голову с его плеча. — ага. юнги улыбается — маленькая и глупая улыбка. искренняя. он сейчас не в прошлом, а — здесь. — как только запахнет сиренью, давай уедем куда-нибудь. — но она же уже зацвела, юнги. хосок слышит, как в квартире сверху просыпаются люди — будильник звонит десять минут подряд уже. привычно, приелось уже даже. — еще не время, — юнги качает головой. — но когда оно придет, давай уедем. к морю. и не вернемся в этот город. чон смотрит на него, пока ему не становится больно. в груди что-то стягивает. — хорошо, — говорит он без улыбки. — хорошо. (где-то около моря тоже — солнце, бликами, неровными пятнами, — и волны разбиваются пеной; тэхен поворачивает голову, улыбаясь, и раскидывает руки в разные стороны — его друзья скоро будут в порядке)