Addio, Fiorito Asil «Прощай, мирный мой приют»
11 сентября 2001 Россия, Москва Новость настигает Ивана посреди одной из московских улиц. Он стоит перед огромным информационным экраном: в одной руке — край судорожно стиснутого пиджака, в другой — ладошка Вани, который вдруг тоже сжимает ее — сильно, слишком сильно — для ребенка. — Это земля отца. — Тихо говорит Ваня, повернув свое круглое маленькое личико к Ивану. Из прохудившегося неба сыплет злая белая крупа, и истошный визг вьюги сливается с его собственным криком. Это девятое января 1905 года. Опять. И снова. И всегда. Все тот же набор цифр, как его не поверни. Девятнадцать-Ноль-Пять, Девять-Ноль-Один. 1905 09 01 09 01 1905 Ноль-Пять-Девятнадцать, январь девятое. Опять. И снова. И всегда. Иван не отвечает, все еще не отводя взгляда от экрана. Прикрывает глаза на миг — и видит мир таким, каким его знает только он один — бесконечное белое безмолвие, среди которого он бродит в одиночестве, глядя, как ледяные скалы подтаивают и вновь нарастают — и так из года в год. А, открыв глаза, он видит мир пылающим. Запись вновь и вновь воспроизводит одни и те же кадры — самолет, здание, грохот, вспышка... Опять. И снова. И всегда. И в памяти зима 1941-1942 годов и ощетинившееся сталью кольцо вокруг Ленинграда. Голодный ребенок и мать, пытающаяся накормить сопротивляющегося сына мясом его умершего отца. И он помогает ей в этом... — Мать? Иван опускает взгляд на Ваню. Тот тоже смотрит на него — без улыбки и без слез — просто смотрит, и Иван знает, что именно таким был когда-то он сам. До тех пор пока не понял истинную сущность и уродство этого мира. Через ткань перчатки он чувствует, как пальцы мальчика сводит судорогой, и видит, как расширяются его зрачки — медленно, как в замедленном кадре в кинофильме. Он... понимает. — Отец...? И стена, воздвигнутая вокруг сердца, от которой всегда так тяжело было в груди, рушится, и Иван слышит свой собственный смех, вырывающийся с кашлем и кровью — темной, застарелой. И экран показывает эту стену и людей, что сносят эту стену — эти люди кричат… И Ваня улыбается ему и Иван знает, что он должен улыбаться тоже. Вокруг них спешат по своим делам люди — некоторые из них на какое-то время останавливаются, чтобы взглянуть на экран. Этих людей уже сложно поразить хоть чем-то — за последние сто лет они уже не раз видели все это вживую — и обрушающиеся здания, и огонь, и смерть. Иван и Ваня улыбаются друг другу одинаковой – странной и бессмысленной улыбкой. Всё это ложь — к этому нельзя привыкнуть. Можно лишь улыбаться. — Да. — Слышит Брагинский свой собственный голос. — Отец в огне.Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою. Стану сказывать я сказки, Песенку спою; Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю.
20 марта 2003 США, Вашингтон, округ Колумбия — Я ухожу от тебя. — Говорит Иван Альфреду в день, когда тот вторгается в Ирак. — И забираю детей с собой. Длинная мучительная тишина стынет в воздухе — вместе с запахом пива из почти опустевшей бутылки. Иван ненавидит пиво и этот запах, вызывающий в его памяти образы разоренных и опустевших гетто и серо-пепельных «лагерей смерти». Странно, но почему-то он действительно испытывает удивление, увидев, как Альфред сжимает кулаки и замахивается на него. Потом были вопль Эла «Папа, нет!», резкая боль в челюсти, смешок Вани… На губах Ивана застывает окрасившаяся алым улыбка – даже у упавшего на пол и позволяющего Альфреду избивать себя ногами. Когда тот выдыхается, Иван садится и со всей той же доверчивой улыбкой смотрит в предательски побагровевшее лицо Альфреда. — Мама! — Кричит Эл, порываясь броситься к нему, но Ваня удерживает его. — Мама! — Давай. — Доносится до Ивана его собственный шепот с той интонацией, которую, как ему казалось, он оставил в далеком прошлом. — Бей меня.Типа настоящий мужчина? Ты всегда хотел быть таким... Альфред рычит и вновь набрасывается на него. Иван закрывает глаза, терпеливо снося всё — внутренне задыхаясь от гнева, но помня, зачем все это. Мир превращается в мешанину звуков, ощущений, эмоций, и где-то там плачет Эл и молчит Ваня. «Как быстро все меняется. Еще совсем недавно – пусть и недолго – все было так хорошо. И вдруг в какой миг – еще более краткий – вдруг все стало так плохо»… — Как ни смешна эта мысль, Иван не может ее отогнать. С грохотом распахивается дверь, и к наполняющим комнату крикам добавляются голоса Франциска и Мэттью. Иван открывает глаза и видит, что волосы у Франциска, забранные в хвост, растрепались и наполовину вылезли из-под резинки. Замок в двери выбит прикладом старинного мушкета, который француз держит в руках и сейчас. Иван невольно удивляется, откуда Франциск выудил этот раритет, которому самое место в музее. От этих мыслей его отвлекает истеричный вопль Эла и столь же истеричный смех Вани, увидевших как их дядя Мэттью бросается вперед, и его кулак врезается в лицо их отца с беспощадной точностью первоклассного хоккеиста. После чего оба брата падают на пол в ожесточенной драке, пуская в ход даже ногти и зубы. Лишь тогда Иван может различить запах духов Франциска («Шанель номер пять», без сомнения), почувствовать, как тот гладит его по спине… и только затем до Ивана доходит, что сам он рыдает – без слез, но так сильно, что уже почти не может дышать. В голове шумит – все же Альфред сильно побил его, хоть ему и удалось свернуться так, чтобы уберечь от ударов грудь и живот. Эл и Ваня рядом – слава Богу, Джонс не тронул их — именно этого Иван опасался больше всего. Он снова цепляет на лицо улыбку, будто говорящую «дела мои идут отлично, день выдался чудесным, я люблю весь мир, и вообще все вокруг цветет и пахнет… Выпить бы еще». — Давай, Иван… Нужно идти… Иван встает и идет к двери, неся обоих детей на руках и крепко прижимая их к груди. Франциск не пытается забрать их у него — мальчики, которых он когда-то потерял, дерутся сейчас у него за спиной.По камням струится Терек, Плещет мутный вал; Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал; Но отец твой старый воин, Закален в бою: Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю.
22 марта 2003 Россия, Москва Из новой детской Эла и Вани – в квартире Ивана, что находится в паре улиц от Кремля – доносится музыка. Иван сидит в гостиной вместе с Владимиром Путиным и его женой, Людмилой Шкребневой, и ест, точнее – пьет борщ без гущи, который они ему принесли. Челюсть у него распухла и не открывается по-нормальному, не позволяя толком пережевывать пищу. — Я должен был забрать тебя оттуда раньше. – Наконец, нарушает затянувшееся молчание Путин. Он говорит тихо, чтобы не разбудить детей. — Мне жаль. Иван пожимает плечами, делает еще один глоток. Необычный цвет блюда привел Эла и Ваню в восторг, за ужином они хихикали и плескались борщом друг в друга, когда им казалось, что на них никто не смотрит. Иван отставляет свою чашку, все еще наполовину полную – он чувствует себя скорее больным, чем голодным. Людмила перехватывает его руку и гладит его пальцы своим большим – Россия вздрагивает, но не отстраняется. Президент бросает взгляд на окно с опущенными шторами, потом вновь смотрит на Ивана. — Ты знаешь, что это значит. – Его голос звучит ровно, безо всякого намека на эмоции – хорошие или плохие. Иван, чью руку все еще также удерживает его Первая Леди, не смотрит на своего босса. — Да. — Суд примет решение в твою пользу… Временное опекунство тебе уже доверили. В памяти – приглушенный свет, конференц-зал в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, Яо и Франциск, стоящие рядом с Иваном, сидящий и созерцающий столешницу Артур – он воздержался; Артур, избегающий смотреть на Альфреда, и сам Альфред – кричащий, рассерженный, раскрасневшийся, но по выражению глаз которого легко можно понять – он знает, что проиграет. Иван кивает снова: — Я знаю. Песня заканчивается, и старенький магнитофон начинает напевать другую. Людмила все еще держит его руку, Путин снова рассматривает шторы. — Мне жаль, — повторяет он. Иван смотрит вниз, в свою чашку. Желудок сводит судорогой, к горлу подступает тошнота. Но Брагинский подавляет этот призыв – отчего внутри все отзывается мучительной болью, и понимает, что не может сейчас даже улыбаться – до того он опустошен. — Мне тоже.Сам узнаешь, будет время, Бранное житье; Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье. Я седельце боевое Шелком разошью... Спи, дитя мое родное, Баюшки-баю.
29 апреля 2004 Россия, Москва День клонится к завершению, экстренное совещание уже закончилось, и Иван сидит на полу в кухне вместе с Элом и Ваней, помогая им рисовать пальчиковыми красками на большом листе бумаги. Эл смешивает краски вместе, смеясь при виде того, как красный цвет сливается с синим или белый с зеленым. Ваня рисует круги разных цветов, располагая их рядами по яркости оттенка. Различия между этими двумя вызывают на лице у Ивана улыбку – искреннюю и нежную. Тут Эл шлепает ладошкой в красной краске в центр Ваниного желтого круга – тот хмурится, и в лицо Элу летят брызги желтого цвета. Стоявшая позади Украина хихикает и присаживается рядом с Иваном. Беларусь режет овощи для салата, постукивая каблучком правой ноги в такт стуку ножа по доске. — Ты улыбаешься! – Радостно произносит старшая из сестер, сама сияя счастливой улыбкой. – Ах, до чего же хорошо, когда ты улыбаешься так. — Мама улыбается! – Щебечет Эл, отвлеченный голосом тетушки от возни с красками. Мальчик раздет и буквально с головы до ног заляпан краской, но Иван не может устоять и не сгрести его в объятия. Ваня сам забирается Ивану на левое колено – его одежда за исключением манжет полностью чистая. Брагинский обнимает его одной рукой, другой все так же крепко прижимая к себе ерзающего Эла. Украина смеется и встает, несколько раз шлепает себя по коленкам, стряхивая пыль. — Давай-ка, я искупаю их перед ужином. – Предлагает она и наклоняется, чтобы забрать детей у Ивана, и оба мальчика с радостью повисают на ней. – Ты бы тоже переоделся уже в домашнее, а то окончательно костюм замызгаешь. Брагинский кивает — после чего Украина уводит детей (Ваня по дороге протестует, утверждая, что он не грязный) в ванную — и встает. Наталья протягивает руку и поддерживает его под локоть, заметив, что он пошатывается. Она смотрит на брата пронзительно и прямо. — Есть вещи, которые смыть нельзя. – Тихо говорит она. Иван бросает взгляд на кухонный стол, на котором лежат бумаги и фотографии с сегодняшнего экстренного совещания. Их копии есть и в его ноутбуке и «BlackBerry» у него в кармане звенит каждые несколько минут, послушно присылая все последние новости, все кадры – всё об Абу-Грейб. Иван тяжело вздыхает и прислушивается к тому, как Эл и Ваня плещутся в ванной за стеной. Наташа прикусывает щеку изнутри, и лишь потом заговаривает снова: — Брат… — Обнимает она его. – Он сошел с ума. А в том, что творят безумцы, не виноват никто, даже они сами. Не бери в… — Но я забрал их. Они ведь и его дети тоже… Если бы я не ушел, быть может… — Тогда бы Альфред сделал бы это, — взмахивает она рукой в сторону пачки документов на столе. – С тобой, с Ваней, с Элом. Ты все сделал правильно. Они слышат, как Эл и Ваня смеются над чем-то вместе, и их тетя отчитывает обоих. Иван обнимает сестру, и она склоняет голову его на грудь. Ее голос звучит уверенно и твердо. — Не сомневайся в себе, брат. Ты поступаешь совершенно здраво.Богатырь ты будешь с виду И казак душой. Провожать тебя я выйду — Ты махнешь рукой... Сколько горьких слез украдкой Я в ту ночь пролью!.. Спи, мой ангел, тихо, сладко, Баюшки-баю.
30 декабря 2006 Франция, Париж Иван интуитивно понимает, что что-то идет неправильно, когда Франциск, ушедший открывать дверь, не торопится возвращаться. Но с места не двигается, и лишь собирается шикнуть на Эла, чтобы тот перестал шуметь за столом в чужом доме, когда в комнату входит Альфред, даже не снявший припорошенного снегом пальто. Сразу же за ним входит пунцовый от смущения Франциск, что-то торопливо и неразборчиво бормочущий на своем языке. — Отец? Франциск умолкает при звуке тихого голоса Вани, не сводящего взгляда с Альфреда, так и застывшего в дверях столовой. Мальчик ничем не выказывает своих внутренних чувств, о которых знает только Иван. Ваня часто плачет по ночам — он всегда более открыт во сне или дремоте – и он скучает по отцу. — Ваня… — Произносит Альфред, и делает шаг вперед, подняв руку. — Нет! Крик Эла – пронзителен и полон ужаса, взгляд голубых глаз замер на занесенной руке. Иван безотчетно берет ребенка на руки – тот дрожит, как осиновый лист на ветру. Его до сих пор терзают кошмары из-за того, что произошло три года назад. Американец беспомощно отступает назад, натыкаясь на Франциска. Понимание, что Эл боится его – собственного отца – наносит ему удар столь болезненный, какого никогда и никто не мог бы нанести – даже Иван со всем его ядерным арсеналом. Бонфуа переступает с ноги на ногу и кладет Альфреду руку на плечо: — Наверное, тебе пора. — Нет. Я… — Альфред сглатывает и встречается взглядом с Иваном. – Я хочу поговорить. Я хочу исправить все это…. Можем мы поговорить наедине? Иван поднимается со стула, рассеянно поглаживая шарф. Лицо у него мрачное. — Ты знаешь, что я не могу на этой пойти. Тебя лишили права видеться с детьми после скандала с Абу-Грейб. — Я хочу объяснить… Брагинский выпрямляется во весь рост, высоко подняв подбородок, в его глазах полыхает с трудом сдерживаемый гнев. Франциск пересекает комнату, подходя к нему и детям, и наклоняется к ним, шепча что-то успокаивающее, так как и Эл и Ваня теперь выглядят растерянными и огорченными. — Нет, — голос русского походит на раскаты грома. – Боюсь, что ты не понимаешь… «Что все только начинается». — Что я не доверяю тебе. Тебя лишили права видеться с детьми, но сейчас ты — здесь, а стало быть, не можешь соблюдать даже простые правила и договоренности, если они тебе не по вкусу. Все, что между нами было… То, что было – то прошло. И ты уйдешь. Прямо сейчас. Если у тебя есть что мне сказать, то ты можешь передать это через своих юристов и босса – моим. Если это будет действительно что-то важное, я отвечу. И помни, пожалуйста – между нами нет никаких отношений, кроме тех, которые предусмотрены международным правом и обычным этикетом. Мне очень жаль, но это действительно так.Всё расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано, Отчего же нам стало светло? Днем дыханьями веет вишневыми Небывалый под городом лес, Ночью блещет созвездьями новыми Глубь прозрачных июльских небес,- И так близко подходит чудесное К развалившимся грязным домам... Никому, никому неизвестное, Но от века желанное нам.
Примечания: — 11 сентября 2001 года – террористические акты 11 сентября 2001 года, приведшие к разрушению Всемирного торгового центра и (частично) здания Пентагона (Министерство обороны США), и ставшие поворотным пунктом в новейшей истории Америки и мира. Правительство и элита США использовало их и общественную реакцию на них по максимуму ради продвижения своих интересов – развязывания ряда войн, похищения и пыток людей по всему миру, причастных или якобы причастных к терроризму, вмешательства во внутренние дела сторонних государств, ограничения ряда прав и свобод собственных граждан и т.д. — 20 марта 2003 года — начало Иракской войны. Прим. Переводчика: Официально закончена 01.09.2010 года. Вторжение военной коалиции во главе с США в Ирак было произведено без санкции Совета Безопасности ООН и вопреки возражениям России, Германии и Франции. Официальная причина вторжения — якобы производимые правительством Ирака тайные разработки оружия массового поражения. В итоге — никакого ОМП и свидетельств о его разработке так и не было обнаружено и, как выяснилось впоследствии — все обвинения против Ирака были основаны на лжи и подтасовках. Американский центр гражданской ответственности совместно с Фондом за независимость журналистики провели исследование, в ходе которого было подсчитано, что с сентября 2001-го по сентябрь 2003-го руководство США сделало 935 лживых заявлений по Ираку. «Лидером» стал президент Буш — 260 лживых высказываний. 232 из них о наличии у Саддама оружия массового поражения, 28 — о связях Ирака с «Аль-Каидой». Бывший госсекретарь Колин Пауэлл соврал 254 раза. Иными словами — разведка и власти США просто сфабриковали (выдумали для своего удобства) обвинение против другого государства и на его основе совершили акт агрессии против него, невзирая на протесты мирового сообщества. Самое «трогательное» — будучи «пойманы с поличным», американцы до сих пор через свои художественные фильмы и прочую «косвенную пропаганду» уверяют, что оружие МП в Ираке все-таки было (хоть они его и не нашли). Т.е. их повод для этой войны вовсе не был «фальшивкой», а потому вторглись они в Ирак вполне законно. Последний пример этого «так называемого вранья» – «Траснформеры-3». В ходе Иракской войны войска НАТО широко применяли запрещенное оружие (напр. «белый фосфор» в качестве зажигательной смеси) и совершали военные преступления — пытки заключенных и массовые убийства мирного населения. Потери мирного населения Ирака, погибшего непосредственно в ходе боев, оцениваются примерно в 200 000 человек, а погибших в ходе разразившейся гуманитарной катастрофы — из-за роста криминала, разрушения системы здравоохранения, от голода и т.д. — оценивают на 1 миллион больше + беженцы, сами лишившиеся крова, и ухудшающие положение в соседних странах. Само государство, до войны считавшееся одним из наиболее благополучных и благоустроенных в арабском мире — до сих пор не может вернуться к нормальной жизни. — 27-30 апреля 2004 г. — в Интернет (а потом и в средства СМИ) попадают фотографии, сделанные в тюрьме Абу-Грейб (Ирак), свидетельствующие об издевательствах (в том числе сексуального характера) военнослужащих армии США над заключёнными. — 30 декабря 2006 года: Саддам Хусейн, бывший президент Ирака, казнен в Багдаде В качестве названия рассказа использовано заглавие ариозо Пинкертона «Прощай, мирный мой приют» («Addio, fiorito asil») из оперы Джакомо Пуччини «Чио-Чио-сан» («Мадам Баттерфляй»). Послушать ее в исполнении Петра Дворского можно здесь. http://www.youtube.com/watch?v=GavDMQ_BEKk Также использованы тексты следующих произведений: 1. «Казачья колыбельная песня» на стихи М.Лермонтова . В исполнении Олега Погудина можно ее послушать здесь. http://www.youtube.com/watch?v=bU8rB_Sswdo 2. «Все» («Посвящение Наталии Рыковой») Анны Ахматовой От автора: Автор сильно волнуется по поводу этого рассказа, потому что речь в нем идет о событиях недавних и еще чувствительных, да и вообще всё вышло с каким-то уж очень ярко выраженным политическим оттенком. Писатель не задавался целью навязать кому бы то ни было свое видение этих событий, но и права иметь свое мнение у него тоже никто не отнимал. Все права на персонажей и вселенную «Хеталии» принадлежат Химаруйе, автор не имеет от данного рассказа никакой материальной выгоды. Идея данного фанфика принадлежит Youkofujima, и, возможно, у него еще будет продолжение.