К вопросу доверия

— Тим, почему близкие люди расходятся? — Юра сидел на траве, прислонившись спиной к штанге, и смотрел на Тимощука, который все никак не мог наиграться с мячом: подбрасывал, бегал за ним, как собачка за своим хвостом, постоянно сетуя, что «как это ты, Юра, так быстро устал? И кому тут еще почти сорок?» — Чего? Ребенок, не слышу, — Толя подхватил мяч руками и повалился на траву рядом с Лодыгиным. — Почему близкие люди расходятся? Тимо смотрел на него, пытаясь найти ответ в глазах, Юра понимал это, как и то, что не в этот раз. Не найдет, потому что у Юры действительно ответа не было. Сам не знал, с чего этот вопрос молнией прошелся по всему телу, вызывая неприятную дрожь, и вмиг, как летняя гроза затягивала небо тучами, испаряя всю безмятежность момента тяжелыми мыслями. Анатолий, уловив извиняющийся Юрин взгляд, вдохнул. — Ты иногда так напоминаешь детей… — он подполз поближе к Лодыгину и упал блондинистой шевелюрой ему на колени, — это сложный вопрос. Сам ведь понимаешь. — И все же я хочу знать твое мнение. Юра смотрел на Анатолия сверху вниз, при этом испытывая до безумия острое ощущение обладания человеком, лежащим сейчас на его ногах и безмятежно рассматривающим облака. Не того обладания, когда что-то безраздельно принадлежит тебе, как, например, квартира, машина, да даже подобранный щенок. Другого: когда человек (ибо таковое в понимании Юры могло быть только с человеком) отдавался тебе сам, вкладывая в руки собственную душу, сердце, чувства от любви до ненависти, и даже тело, не оставляя себе ничего, даже права дать задний ход. У Лодыгина было ощущение, что Тимощук ему принадлежал именно так. Более того, с долей ужаса, граничащей со смирением и даже восторгом, понимал, что сам также безраздельно принадлежит Тимо. — Ну, — Анатолий долго молчал, наверняка обдумывая наименее острый ответ, — в жизни бывают всякие ситуации. Кого-то ломает расстояние, кого-то занятость и недостаток внимания, кого-то, возможно, время. Ну, я имею ввиду не столько скоротечность, хотя и это тоже, сколько всякие обстоятельства: знаешь, семьи, не всем ведь удается встретиться свободными, обязательства перед ними, перед собой. Общественное мнение… Юра, заметив, как Тимощук похмурнел от сказанного, положил ладонь ему на глаза. Это возымело эффект, и Толя замолчал. — У меня такое чувство, что нам это все подходит, — он хотел отнять руку от лица Толи, но тот перехватил ее своими пальцами, удерживая на месте. — Ты ведь не просто так спросил, да? Ребенок, тебя тревожит что-то? — Нет. Истинная правда: Юра чувствовал себя на редкость безмятежно, и даже счастливо, может, от нехватки в организме как раз напряга, Юру и понесло в такие дали. — Тогда что, — теперь Тимощук не только отпустил его руку, но и поднялся, усаживаясь так, чтобы смотреть прямо в глаза Лодыгину, — с чего это тебя так понесло? Давно не тренировался до потери пульса? — Нет-нет-нет, — Юра картинно закатил глаза, — я так устал, что сейчас умру. Но знаешь, тебя целый год не было, я думал, что с ума сойду. Мы ведь с тобой общались постоянно, но времени то у тебя не было, то у меня, кто знает, может, еще один такой год — и все? А так, когда узнал, что возвращаешься, ты же знаешь? Я ведь чуть все не разнес от радости, все боялся, что что-нибудь сорвется, и пока тебя в форме «Зенита» не увидел, все равно боялся и не верил. — Ну, знаешь, я ведь следил за вами, не было особенного ощущения, что ты соскучился. Думал, что привязался к какому–нибудь легионеру и наоборот не очень меня ждешь. Юру эти слова вогнали в ступор, и все, что получалось — недоуменно хлопать глазами. Вот вам и взаимное доверие. — Тим, погоди, ты что, ты?.. — Что я? Юра прищурился и почти шепотом, будто ему сложно было такое говорить, выдавил: — Ты ревновал? Тимощук же, ожидая именно этих слов, без проблем выпалил все, что его волновало. — Конечно. И даже не столько в Зените, сколько в сборной. Ты так сдружился с Гильерме, я боялся… — Ааа! — Юра, издав истошный вопль, закрыл рот Тимощука рукой. — Даже не смей это говорить! Ты старый идиот! А я не лучше, если не понял… Анатолий, когда Юра, наконец, убрал свою ладонь от его лица, почти оскорблено выпалил: — Да потому что поводы были, вы там так смеялись, о чем –то перешептывались постоянно, вас же камеры все время вместе ловили. — Знаешь, Тим, на Евро ты не меньше с кем только не обнимался. То-то все родные и любимые, правда? Не то, что я. Если каких — то пару секунд назад Лодыгин вовсю веселился, то сейчас, похоже, настал черед Тимощука. Он покачал головой и кинул в Лодыгина лежащий все это время подле ни в чем не виноватый мяч: — У них семьи у всех, а Зинченко еще маленький. — Прям как я? — Юра кинул пойманный мяч обратно Тимо, словно давая ему таким образом право ответа. — Ты не маленький, -Тимо не стал бросать несчастный мяч обратно Юре, а запулил его куда подальше, -ты дуралей, ребенок. — Ты сам себе противоречишь. — Юр, это абсурд, уж тебе ли не знать, что у меня ты один такой. — И что, даже мысли никогда не возникало? — Нет, — Тимощук ответил быстро и твердо, Юра чувствовал, что сама тема его бесила, — очень жаль, что один греческий мальчик-переросток этого не понимает. Эти слова, кажется, возымели должный эффект, так легко разгоревшийся пожар по имени «Юрий Лодыгин, вратарь» еще легче потух. Лодыгин несмело подошел к Тимо, покидая облюбованный угол ворот, и закинул тому руку на плечи: — Прости, хорошо? — И ты. Тоже. Кажется, нам обоим это было нужно. Толя развернулся лицом к Юре и быстро, крадучись, коснулся его щеки, не то прося извинений, не то прощая. Юре такой способ понравился, и он потерся небритой щекой о губы Толи, подставляясь, прося еще, но Тимощук положив обе руки на плечи Юре, слегка отодвинул того от себя. — Не нужно сейчас. — Почему? — Потому. Знаешь, я все хотел спросить, если бы кто-то когда-то узнал бы, что мы… Про нас. Ты бы признался? Смог бы? Юра довольно долго смотрел на Тимощука, осмысливая вопрос, не просто смотрел даже, разглядывал, будто оценивал, сравнивал его и другой далекий образ, как подозревал Тимощук, даже не один. Толя его не торопил, прекрасно понимая, что из всего, что было сказано сегодня, это — самое опасное. Такие вопросы в их ситуации могли разрушить все к чертовой бабушке хотя бы потому, что озвученная ситуация — крах для обоих. — Знаешь, да. Я бы признался. Тимощук выдохнул, пораженный таким вот простым ответом, и неверяще посмотрел на Юру: — Ты бы смог смотреть в глаза семье? А жена? Дочка, Юра, ты что? — связать мысль во что-то более внятное у Тимо не получалось: не к этому ответу он готовился и ждал. Лодыгин только пожал плечами: — Я много над этим думал. Если бы возникла такая ситуация, когда кто-то узнал, я бы не ушел. Сказал бы как есть. Все равно слухи бы ходили, так только хуже бы было. Всем. В том числе моей семье. — Юр… — Нет, подожди, Тима, — кажется, Лодыгин действительно хотел выговориться, — если бы просто что-то рассказать — нет. Ничего и никому. Пока есть такая возможность, пока мы можем оставаться друзьями — нет. А ты?.. Анатолий кивнул, принимая для себя позицию Юры, более того, понимая, насколько позиция Лодыгина была взрослее его собственной. Наверное, он мог бы просто согласиться, но это было бы нечестно по отношению к Юре. — Я, наверное, все равно бы все отрицал. И, если бы пришлось, закончил бы все. — Вот как, понятно, — в этой короткой фразе скользнула нотка обиды, Тимощук почувствовал бы ее даже на расстоянии, не видя перед собой донельзя огорченное лицо Лодыгина. — И ведь ты не дослушал. Потому что, Юра, в нашем мире тебе куда нужнее жена и дочь, и ты тоже это понимаешь. Пережили бы они такую измену? А ты? Скажешь, не любишь их? Ни за что не поверю, Юр. Смог бы полностью от них отказаться? Я знаю, что нет, да и я никогда бы не пожелал тебе такого. Я знаю, о чем говорю. Юра смотрел на Анатолоия, как громом пораженный, не в состоянии ни подойти, ни ответить. Толя же про себя выдохнул, надеясь, что донес все так, как нужно. Признаться, это далось тяжело. — Толь, ты что? Подожди, — Юра все смотрел на Тимощука, заглядывал в глаза, пытаясь найти там ответ, а Тимо и рад бы хоть что-то разъяснить, но не мог — не было больше ни слов, ни даже мыслей. И так сказал все волновавшее, как на духу, слишком много даже для Юры сказал. Эта речь-тирада, даже не первая в их странном разговоре сегодня, вымотала, отобрала последние силы, и Толи хватило только на короткую просьбу. — Просто кивни, что согласен со мной. Лодыгин подошел к Тимощуку вплотную и ткнулся лбом тому в макушку. — Я не согласен, но я тебя понял. Это не смертельно. — Спасибо, — Тимощук, будто забыв о собственном упреке, сказанном Юре, крепко его обнял, Юра же изогнулся, касаясь носом шеи Тимощука, легонько щекоча ее дыханием, поднялся повыше, положил руки на плечи, поглаживая их, стараясь успокоить Тимо, а затем поцеловал в губы. Тимо долго не отвечал, не желая отступаться от сказанного, но, поддавшись такому мягкому и редко заботливому Лодыгину, в конце концов, ответил. Волнение исчезало с каждым новым прикосновением. Они ведь были тут одни. Они ведь взрослые. Они понимают, что делают и понимают друг друга. Каждый чувствовал, что этот ничего поначалу не значащий разговор стал вдруг едва ли не самым важным для обоих. Юра удостоверился, что Тимо никогда его не предаст, Тимо же стер едва заметный вопросик рядом с пунктом «я нужен Юре не меньше, чем он мне».