Господи, смилуйся надо мною

      — Всё в порядке?       Дейзи спрашивает это каждое утро, прежде чем он наденет на себя шлем и погрузится в мир своих предков. И каждый раз он смотрит на нее и не понимает: ей интересно или уже в привычку? Затем, конечно же, он уверяет ее, что все у него нормально, и они начинают работать.       На самом деле все идет по пизде с проклятого острова Рук. Им обоим на удивление похуй.       Сначала красться по крышам, незаметно убивая свою цель, тяжело. Он помнит, как Дейзи каждый раз цокала языком от досады, когда происходила какая-то несостыковка с действиями Вильгельма де Фера. Чертов француз с его похабными шуточками и сейчас заставляет Джейсона сжимать кулаки от злости.       Он помнит, как подрагивали руки после первых посещений Анимуса, как каждое прикосновение к предмету в прошлом потом накатывало на тебя волной после отключения от сети.       Хруст позвонков очередного подонка-дипломата, трахающего в своей спальне бедных детей, в то время как на публике таких же падших ругает за деяния их, кажется оглушительно-громким, но Дейзи уже привыкла со времен проклятого острова к кишками и хрусту костей, этим ее не испугаешь.       Он ее любит по-своему. Нежно, преданно, верно. Сильно.       Когда его находят ассасины, прикрепляют к правой руке кинжал, он ни на секунду не сомневается, что Дейзи поймет. Когда он убивает Кита, инсценируя самоубийство, она понимает. Джейсон рад, что ему не надо объяснять, что их друг совсем слетел с катушек и никогда уже не станет нормальным. Дейзи только говорит ему спасибо за то, что избавил брата их общего по несчастью от страданий.       Джейсон прыгает с крыши на крышу, а Ли щебечет ему о какой-то библиотеке, просит его зайти туда. Он смотрит на свои карманные часы, кривит немного губы, но в конце концов соглашается. Все же она заслужила это после дюжины ночей, проведенных за стиркой окровавленной одежды.       Они оба чертовски устали притворяться нормальными.       У Джейсона что-то вроде месячных, только хуже. Примерно с пятого по девятое каждого месяца ему снится кровь на руках, Грант с этой самой кровью в глотке, пираты в красном. И Ваас.       Он всегда просыпается, когда в комнате дышать уже нечем — совершенно нечем, воздух весь прелый, не дает вздохнуть полной грудью, сгущается, собирается плотным вакуумом вокруг него. Каждый раз левая рука Броди душит его самого, за горло цепкими пальцами хватается. Левая рука — рука дьявола.       Господи, избавь от страха душу мою больную, здравие ей духовное подаждь в бесстрашии, молю Тебя усердно, да усердное покаяние в робости принесу. Ангелы да на своих руках меня понесут! Аминь.       Каждый раз Дейзи заходит в его комнату после стука со стаканом молока в руках.       Она слишком долго сидит, пялясь на монитор компьютера, поэтому он не удивляется, когда она начинает жаловаться на ухудшение зрения. Они идут в ближайшую оптику, покупают ей самые дорогие и красивые очки / убийцы всегда хорошо зарабатывают/.       Она потом, конечно же, утягивает его в магазины одежды, а после трех часов скуки они сидят в какой-то кафешке. Дейзи смеется, подставляя лицо лучам солнца, бьющим в глаза даже через шторы, а Джейсон дышать не может. Пальцы вжимаются в дерево стола с обратной стороны, будто хотя все занозы собрать, еще немного и он взорвется. Люди шумят, а он боковым зрением замечает ребенка в красной жилетке, а в руках у него автомат. Игрушечный, конечно же, но ему и этого хватает, чтобы завтрак захотел вылезти наружу.       Дейзи всегда все понимает без слов. Даже когда после очередной попытки убить Вааса он приходит с засосами по всему телу. Иногда ему кажется, что он на те же грабли наступает, что и Ли, поэтому то она и понимает. Он отчего-то подозревает, что грабли у нее назывались четко и ясно — Грант.       С пятого по девятое ему снятся глаза — абсолютно безумные, безжалостные, цвета полыни. Ваас всегда смотрел на него с прищуром, щурился, как и Дейзи, будто и он видел плохо. А может из-за травки и правда трудно было четко все видеть, оттого и щурился, чтобы сфокусироваться. Джейсон старается не задумываться.       Броди в Санта Клауса не верит лет с семи, а в Боге он разочаровался и того раньше.       И все-таки через семь месяцев после Рук и два после убийства Кита он покупает старый и новый завет. Теперь он не ждет, пока Дейзи принесет молоко в стакане, нет. Теперь он просыпается с левой рукой у себя на горле, тянется к прикроватной тумбочке, где лежит библия и читает.       Джейсон перестает произносить имя Господа всуе через два месяца. К тому моменту он знает так много молитв, что Дейзи удивляется, как он ее имя еще не забыл. Она боится, что однажды он перепутает ее с какой-нибудь святой, как это было с Дугласом, из-за которого они потеряли себя. Чертов Иуда.       Джейсону плохо от крови на своих руках, он просит руководство оставить его лишь за работой с Анимусом. Они молча кивают, как-никак с ним Дейзи. Он помнит, когда его первый раз подключали, у него в проводниках еще левый пацан какой-то был, ему объясняли, почему у него так мало времени на такую работу выделено. Мол, голубчик, эта хренотень вам не простая игрушка, она может и последние винтики у вас забрать. Так что в пару стараются ставить близких, чтобы если что, человек за монитором мог тебе мозги вправить. Тем же вечером он идет к Дейзи с предложением стать его личным проводником.       Она понимает все.       Господи, смилуйся над рабом Твоим, в страхе пребывающим, Бытие блаженное мне подай, да благодарю Тебя, щедрых даров Дарителя! Аминь.       Когда они, наконец, сбежали с проклятого острова, а шок прошел, Джейсон заплакал. Знайте, как плачут маленькие дети, которые долго-долго сдерживают все в себе, а потом внутри что-то рвется, и горючие слезы начинают течь по щекам. Дейзи тогда обнимает его нежно так, по-матерински, и качает его, убаюкивает. Он тогда много чего ей говорит ненужного. Дейзи молчит, только целует его в висок и обещает, что все наладится. А у Джейсона во рту вкус дешевого виски, запах травки и сигарет, а еще Ваас.       Господи! Исправь последствия всех моих прошлых грехопадений, чтобы не было страшно из-за греха, подай всякую надежду на будущее благое воздаяние. Аминь.       Ваас, который целует его запястья, прямо там, где пульс. Ваас, который ставит свои метки по всему его телу, не заботясь о том, что другие увидят. Ваас, который сдавливает руку на его шее, пока другой держит за бедро, вколачиваясь в его тело. А все что Джейсон может сделать, так это скрестить ноги на пояснице Монтенегро /черт, как давно он это сделать хотел/, и целовать, целовать, целовать его, куда только дотянется. Это пиздец как неправильно, но Ваас слишком уже под кожей, чтобы от него отказаться.       Джейсон начинает ходить в церковь, а Дейзи впервые не понимает.       Бог с ним не разговаривает, не обвиняет его во всех смертных грехах, которые он, кстати, все нарушил. Но сердце все равно каждый раз сдавливает невидимая рука ночью с пятого по девятое, да так сильно, что попытавшись встать с кровать и пойти к Дейзи, он падает на колени, будто для молитвы, хрипит и раздирает грудь до крови, раздирает свою футболку, которую всегда надевает на ночь, ведь Берлин не Рук Айленд, здесь холодно как в могильнике. И в самом конце, когда он уже заваливается набок, вдруг раздается в тишине чей-то шепот. То дьявол, он в том уверен.       На следующий день он идет в церковь сразу после работы, оставляя Дейзи судорожно искать выход из сложившейся ситуации. А ситуация реально пиздец как пугает.       Он помнит руки Вааса, будто если забудет, то потеряет смысл жизни. Отчасти это правда. Он помнит каждый шрам, новый и старый, каждую чертову историю этих отметок на коже. Он сидит в самом первом ряду, с четким ощущением того, что так и должно быть. Это его место. Он умоляет Господа, чтобы тот изгнал дьявола из его сердца. Бог продолжает молчать.       Он тогда стоял около иконы, уже покрестившись, и должен был что-нибудь сказать, но рот будто зашили. Падре потом улыбнулся ему на прощание, будто заранее зная, что уготовила Броди судьба.       В какой-то момент Дейзи тоже берет в руки библию. Теперь они вместе ищут всепрощение у Господа Бога.       Ваас не отпускает его с пятого по девятое, а держит лишь сильнее, вцепляясь зубами в горло, держа на месте, заставляя плакать от безысходности. Джейсон даже во сне читает молитву. Монтенегро на это смеется, скалит зубы и лишь сильнее вдавливает чужое податливое тело в матрас, заставляя скулить, просить большего. «Это не пират передо мной, а дьявол», — мелькает мысль у него в голове, но он не успевает за нее схватиться, потому что Ваас наклоняется к его лицу и втягивает в животный поцелуй.       С каждым утром все труднее становится просыпаться. Дейзи покупает ему крестик в Риме, когда они решают посетить Ватикан в свободное от работы время. Крестик серебряный, ничего особенного, но жжется с пятого по девятое.       Господи, смилуйся над рабом Твоим боящимся, подай свободу от бесов, приблизь Ангела-Хранителя моего ко мне, да Его святой покров соблюдёт меня от всякого зла. Аминь.       Тот падре, что так приветливо ему улыбался, оказывается Бенедиктом. С каждым днем Джейсон все больше чувствует необходимость разговаривать с ним, облегчить свою душу от зла.       А потом он идет к Дейзи, которая уже приготовила для него кружку с зеленым чаем. К Дейзи, за которую он хватается как за спасительный круг, потому что он тонет в кошмарах, потому что Рук Айленд снится уже как два месяца не с пятого по девятое, а куда дольше. Потому что Дейзи целует его в висок, шепчет какую-то сопливую ерунду на ухо, и он успокаивается.       «Не сотвори себе кумира», - говорит ему Бенедикт, но у Броди не получается. Дейзи обнимает его ночами, гладит по голове, и он сворачивается клубочком у ее ног, словно верный пес, потому что он не достоин большего. Его Идол слишком милосерден.       В Анимусе он привычно накидывает капюшон, пытаясь затеряться на узких улочках Вавилона. В этой виртуальной реальности он уничтожает одни города и дает другим второй шанс на жизнь. Он творит историю. Каждый его предок умирает от того, что Бог от него отвернулся. Каждый его предок умирает с молитвой на устах. Каждый убийца его предков имеет глаза цвета полыни, а может ему просто кажется.       Господи! Смилуйся над чадом Твоим и соблюди от страха и тревоги. Направь меня к соблюдению заповедей Твоих святых, да вселится моя душа в место святых и праведных, Царство Небесное. Аминь.       — Не забывай меня, — говорит его Идол шепотом. Он тогда обнимает ее до хруста костей, такую живую, обласканную лучами заходящего солнца. Они стоят на пороге церкви, у него ничего с собой и нет, только желание избавиться от кошмаров. А Дейзи улыбается так нежно, что сердце колит от боли. Джейсон считает себя богохульником, потому что целует ее в щеку на прощание, хотя у самого руки по локоть в крови. Он оборачивается, прежде чем двери церкви навсегда закроют для него прошлое, а Дейзи смеется и плачет. Джейсон уверен, что за такую улыбку Бог простит все грехи идола его.       Он заходит в церковь, а Бенедикт уже протягивает ему ладонь, улыбается по-братски, и Броди уверен, что здесь он найдет свой покой. Он надевает белый воротничок и надеется искупить грехи свои. Свет бьет сквозь витражные окна, и все кажется таким правильным, чистым, что Джейсон не выдерживает и плачет. Он наконец-то обрел покой. Той же ночью у падре глаза становятся цвета полыни. Дьявол вовек не оставит то, что его по праву.       Теперь Джейсон не читает библию, вновь ждет Дейзи со стаканом молока в руке, и не надеется на всепрощение. Плавали, знаем.       Сам он более никогда не переступал порог ни той церкви, ни какой-либо другой.