Под одеялами столько нового

Ночное небо влезает в оконную рану щупальцами отсветов далеких звезд, утешительно раздвигая пространство комнаты и успокаивая громадностью окружающего мира, стенки которого не надо царапать. Юки сжимает припорошенными холодом и прошедшим страхом пальцами одеяло, не сводя взгляда со спасительной белизны полнородной луны. Скоро разродится, разварившись в небесном молоке как сладчайшее печенье, останется видимая скиба блестящей яркости и необходимая темная сторона от идеального круга; как у всего вокруг. Дайте света, прошу. Разрежьте купол. Юкине на это способен, когда звенит в руках Ято отчаяньем и злостью. Юкине был на это способен до поглощения темнотой, которая преследовала его, кажется, еще при жизни и теперь - прежизни. Мальчик редко моргает, боясь длительного погружения в холодную липкую замкнутость мрака. Ему нравится ловить трепещущим, расширенным еще зрачком стройную спину Хиёри у окна, завивающиеся ветром длинные пряди, привычно отброшенные тонкой рукой назад. Внизу шумит заслуженный праздник; через все расстояние пробивается смех девушек, низкий гул мужских голосов, звонкое соприкосновение заполненных до краев чаш. Он не один. Поздний час холодит летний ветер, но закрывать окно по-прежнему смертельно не хочется. Ики передергивает плечами, задирая голову выше; ему каплю стыдно - кто-то терпит неудобства из-за него. - Если замерзла, можешь.. - Юки подает несмелый голос без всякого энтузиазма и честного желания исполнения собственной просьбы. - Погреться с тобой? - Хиёри оборачивается как раз вовремя, чтобы поймать стремительное изменение цвета шеи и лица мальчишки. Прямо как год назад. Она смеется, понимая глупость своего предложения. Застрявший в вечноподростковом возрасте, где все неизведанное - запретно, а посему безгранично маняще, и она, почти-не-ровесница, живая, теплая и добрая. Совершеннейший провал идеи. Никудышный лидер. Хиери в последний раз тускло отсвечивает улыбкой; признавать вырвавшуюся честность замерзнувшей души на пересечении двух - других, детского и взрослого, - миров за ошибку проще, чем выполнять сокровенное. Она тянется к распахнутым очередным порывом прохладного воздуха створкам, когда неожиданно твердый голос полоснул по пальцам, останавливая: - Пожалуйста, согрей меня. Ики сжимает кулаки, проверяя сохранность тонкой кожи на костяшках; режет не только в форме меча. Раз начала играть в глупость, то продолжай. Одеяло вскрывает затаенное смущение и необходимое тепло; оно шуршит при каждом неловком (а в их случае любое - неловкое) движении. Юки бьет озноб. Юки нестерпимо вдруг жарко. Хиёри запоздало соглашается с Норой - глаза у него и впрямь красивые. Медовая сладость растекается бегающим взглядом, в котором стыд и вина; Ято наверняка закашлялся внизу не просто так. Она вытягивается на спине, накрываясь согревающей воздушностью. Позвоночник сладко хрустит, а в грации кошачья запрещенная техника; тоже боя, это же Хиёри (бой совсем иного рода). Юкине судорожно глотает, чтобы несформировавшийся мужественностью кадык нервно дернулся под покрасневшей кожей, и понимает - он уже проиграл. Девичьи пальцы пробегают вдоль чувствительного донельзя чужого локтя к сжатым в припадке самозащиты пальцам. Побеждает нежностью, разжимает лаской, доверчиво вглядываясь в распахнутую ошеломленность и неверие напротив. Пальцы оттаивают, едва она обхватывает их в ладони и выдыхает в замкнутый замок их секрета. - Под одеялами столько нового.