В омуте с чертями

Спандайн в палату не вошёл — влетел, гневно стукнув каблуками и дверью. В последний раз у него было такое разъярённое лицо, когда Спандам случайно опрокинул стакан с соком на важные документы. Но снова совершить подобную глупость Спандам не мог просто физически — он лежал в больнице со сломанным в трёх местах позвоночником. Отличное алиби, па. — Спандам! — взревел Спандайн пугающим громовым голосом. Спандам по привычке попытался вжать голову в плечи, совсем забыв про гипсовый ошейник, какой обычно собакам и прочим тварям ставят, чтобы они не вылизывали раны. Ни отвернуться, ни спрятаться под кроватью у него не вышло бы при всём желании, оставалось только слушать, скрипя зубами от досады, нотации отца. Он всегда любил поучать. Однако Спандайн неожиданно удивил: вместо яростной отповеди он аккуратно присел на край кровати и с незнакомым Спандаму выражением сказал: — Что же ты, дурак, наделал? Будь Спандам немного более чутким и ласковым сыном, он бы понял: Спандайн за него волновался. А вовсе не желал стереть в порошок за разрушенный Эниес Лобби, уничтоженные чертежи и сбежавших преступников. Но у Спандама болела каждая сломанная и целая косточка, ныли мышцы и адски слезились глаза. Хотелось умереть или убить проклятых пиратов, только попадись они ему ещё раз! И ещё сильнее Спандам начинал плеваться ядом при мысли о своих так называемых подчинённых, которые бросили его и сбежали. Сбежали! Сильнейшие нелюди Дозора! А на него теперь свалят все шишки, отправят мыть додзё в казармах, унизят и растопчут, как никому ненужный мусор. Мусор, которого до полусмерти избила женщина. Спандайн с сочувствием посмотрел на сына и вытер ему сопли красивым вышитым платком. Вздохнул, пригладил залысину там, где в молодости вились густые чёрные волосы, и сказал: — Кидаться обвинениями будешь позже. Сперва послушай, что я скажу. Единственная мыщца в теле Спандама, которая не ныла и не пыталась отвалиться — это язык. И его Спандам от изумления прикусил, ведь ожидал совсем другого. Кончик языка распух и Спандам тихонько заскулил от жалости к себе. Не обращая больше на скулёж внимания, Спандайн по-военному чётко описал ситуацию. Во-первых, Эниес Лобби разрушен. Чинить его будут плотники Галлей-Ла — да, те самые, которые вместе со странно одетыми людьми штурмовали ворота на Кинг Булях. Во-вторых, чертежи Плутона уже никак не восстановить. Катти Флам и те, кто видел их хотя бы краем глаза, сбежали. В-третьих, о сбежавших… На этом моменте Спандама охватило злое ликование. Даже без его обвинений и воплей СP9 (бывшие, хе-хе) объявлены в розыск. Их должны поймать и схватить, как дезертировавших с поля боя и виновных в инциденте. При этом, конечно, вину со Спандама никто не снимать не собирался: больше нескольких тысяч человек слышали по громкоговорителю о его планах, а обещания для Горосеи так просто назад не возьмёшь. — Что… что теперь со мной будет? — слабым голосом прошептал Спандам, чувствуя, как кровать под ним исчезает и он прямо в гипсе и сетке из трубочек и капельниц, падает на самое дно. Мыть солдатские спальни и тренировочные залы, чистить картошку и терпеть издевательства до конца жизни. — Об этом я позаботился, — туманно ответил Спандайн. — Всё, что тебе пока нужно делать — лечиться и помалкивать. Никаких официальных заявлений, никаких разговоров с журналистами. Притворись немым, если хочешь. Это для твоего же блага. У Спандама возникло слишком много вопросов и возражений, но кровать волшебным образом вернулась на место, а от метафорического дна его теперь отделял не слишком прочный барьер отцовского влияния и уверенности. Не полноценная защита, но лучше, чем ничего. Спандам даже почувствовал нечто вроде благодарности — в той мере, какой он вообще был способен на светлые и добрые чувства к окружающим его людям. А потом Спандайн ушёл, оставив на тумбочке у кровати потрёпанный ден-ден муши. Его откопали среди завалов и почему-то не выкинули в море. Ну и ладно, пусть будет. Всё равно звонить никому Спандам не собирался, друзей у него не было, а враги банально не знали номера. Его знали бывшие подчинённые. Звонок разбудил его глубокой ночью. Медсёстры давно легли спать, их не докричаться, а палата у Спандама была отдельная. Реши кто заявиться к нему через окно и убить, остывший труп нашли бы только утром при плановом осмотре пациентов. От таких мыслей Спандама пробрал озноб, и он несколько минут лежал, слушая хриплое бульканье улитки. На том конце невидимого провода сидел кто-то очень настойчивый. С трудом дотянувшись мизинцем — единственным целым пальцем — до улитки, он скинул трубку, принимая звонок. Тишина оглушила. А затем вдавила голову в подушку одним лишь до жути знакомым голосом. На Спандама словно набросили раскалённое облако, которое ввинтилось в уши, рот и ноздри, не позволяя ни говорить, ни дышать. Только вкрадчивый баритон из проклятой улитки проникал сквозь облако, превращая Спандама из просто неудачника в перепуганное животное. — Ты жив ещё, Спандам? — спрашивал Роб Луччи, прекрасно зная ответ. Откуда он знал, кто ему рассказал, да как он вообще выбрался живым оттуда?! Прошёл почти месяц со дня инцидента на Эниес Лобби, а Спандам еле-еле заново научился самостоятельно двигать пальцами на ногах и поворачивать голову. Шайку Луччи должно было потрепать намного сильнее. Спандам хорошо помнил, что случилось с Бруно и что творили проклятые Мугивары с остальными элитными убийцами. — Конечно, жив, такая тварь, как ты, никогда не сдохнет. И скинет свои проблемы на чужие головы, верно? Это он про розыск, понял Спандам. И его доклад, надиктованный какому-то там чинуше, который после отнёс бумаги начальству. А диктовал Спандам то, что было удобно ему: виновны в срыве операции CP9. Они были недостаточно сильны, а затем, после Вызова Пяти, сбежали вместо того, чтобы покорно умереть. И ведь чистую правду же рассказал! Ну, приукрасил немного свои заслуги, умолчав о незначительных просчётах, но кто докажет? Кто станет проверять? Отец говорил, что всё улажено!.. — По-прежнему не умеешь складно врать, Спандам, — ухмыльнулась улитка. Спандам надеялся, что больше никогда не увидит эти заломленные брови и кровожадный оскал. Разве что в кошмарах. — Раньше тебе это прощали. Но теперь ты заврался. Мы ещё встретимся и… У Спандама от этого обещания всё заледенело внутри. Он затрясся от ужаса, чувствуя, как непроизвольно расслабляется мочевой пузырь и простыня становится противно влажной. — …и это произойдёт намного раньше, чем ты думаешь. *** Через два месяца Спандам мог ходить, есть и самостоятельно справлять нужду. А ещё он вернул командирские нотки в голос, вспомнил, как приятно было, когда тебя все слушаются, и принялся строить по струнке медсестёр. Через неделю врачи подтвердили, что кроме парочки растяжений и отсутствия совести ничего страшного у пациента нет, и с облегчением выписали Спандама из больницы. Он вернулся домой, где его ждал отец — и скверные, просто отвратительные новости. — Я всё уладил, — серьёзно и мрачно сказал Спандайн. — Тебя не отдадут под трибунал и даже не уволят. Но понизят в звании. Этого Спандам ожидал и беспокоился только об одном: казармы или всё-таки кухня? Спандайн усмехнулся как-то по-особенному горько и разрушил все мечты Спандама на нормальную, в целом даже счастливую жизнь: — В Дозоре, как ты знаешь, произошли некоторые… перестановки кадров. И нынешний Главнокомандующий предпочитает видеть на службе сильных бойцов, невзирая на то, что они натворили в прошлом. — Я — слабый боец, ты же в курсе, — нетерпеливо перебил отца Спандам. — К чему это всё? Спандайн молча протянул ему приказ о назначении. В рядовые члены секретной правительственной организации, которая занимается в основном разведкой и подчиняется напрямую Мировому Правительству. В шестёрки к CP-0. Прислугой для восстановивших свои статус и репутацию бывших подчинённых. Он что… правда будет на побегушках у Роба Луччи? В тот день Спандам не впервые закатил истерику. И не в последний раз размахивал руками, плевался, визжал и рыдал, комкая в пальцах проклятую бумажку. Отец смотрел на это со снисхождением, как и всякий родитель, но терпения его хватило ровно на три минуты. Когда они прошли, Спандам получил чувствительную оплеуху и отлетел к противоположной стене. — Заткнись и делай, что говорят, — ледяным тоном приказал Спандайн. — Ты мой сын или беспомощная баба? Где твоя гордость? Радуйся, что вообще на свободе остался, а не гниёшь сейчас в тюрьме, куда хотел отправить Нико Робин. Лицо у Спандайна было мрачным — он с огромным удовольствием лично свернул бы шею и Нико Робин, и её дружкам-пиратам, но всего его влияния и старых связей хватило лишь на такую судьбу для сына. Что было уже лучше, чем ничего, но намного хуже, чем он мечтал. Впрочем, Спандайн подозревал, что при удачном стечении обстоятельств мозги у сына встанут на место, и он сумеет вынести урок из всего, что с ним произошло. Встречи с начальством Спандам ждал с трясущимися коленями. Для него было ново ждать кого-то, сиротливо ютясь на жёстком стуле в огромной приёмной одной из баз Дозора. Ему никто не предложил ни чаю, ни кофе, ни мягкого кресла, на него вообще не обращали внимания, словно он, Спандам, пустое место. Мимо пробежал какой-то розововолосый мальчишка с нашивками капитана (?!), а следовавший за ним долговязый пацан в очках криво ухмыльнулся, увидев нервно комкавшего новую шляпу Спандама. Он, конечно, принял эту ухмылку на свой счёт и слетел со своего стула, чтобы наказать наглого выскочку, но в этот момент в коридоре стало слишком тихо. Спандам медленно обернулся. Оба наглеца — и капитан, и долговязый — словно испарились, а их место заняли до боли знакомые люди. Белый цвет, отметил про себя Спандам, шёл Луччи примерно так же, как дьяволу, примерившему ангельский нимб. На лице Каку застыла приветливая дежурная улыбка, но глаза оставались холодными — ещё холоднее и жёстче, чем Спандам помнил. Калифа распустила волосы и надела непривычно закрытый наряд, но даже в нём выглядела как эротическая мечта озабоченного подростка. Угрожающе скалился Джабура, не подумавший нацепить на себя белые тряпки: он щеголял распахнутой на груди летней рубашкой в легкомысленный цветочек. Тут были все, кроме Кумадори, хотя по нему-то Спандам точно скучать бы не стал. — Где Бруно? — спросил Луччи, так виртуозно игнорируя Спандама, что тому невольно стало завидно. Он так не умел. — Сказал, что задержится, — ответила Калифа, проведя указательным пальцем по переносице. — У него появились неотложные дела. — Значит, начнём без него, — равнодушно сказал Луччи, вошёл в распахнутые перед ним двери (эй, прислуги тут раньше не было!) и совершенно спокойно уселся за белоснежный стол с гербом Мирового Правительства на торце. — Каковы результаты по деятельности революционеров? Спандам застыл, будто облитый помоями. Все они — и холёная Калифа, и нарочито дружелюбный Каку, и развязный Джабура — вели себя так… естественно. Слушали приказы Луччи, обсуждали тактику, докладывали и спорили. Они были на своём месте, в своей стихии, словно не случалось никогда в их жизни инцидента на Эниес Лобби. И Спандаму они никогда не служили. — Эй, ты, — окликнул вдруг его Джабура, — попить чего-нибудь притащи. В горле пересохло. — Сам сходи, — огрызнулся надменно Спандам. — Я вам что, мальчик на… Джабура возник перед ним буквально из воздуха. Втянул воздух над его головой так, что ноздри хищно раздулись, брезгливо скривился и заключил: — От тебя несёт страхом. Глупо командовать теми, кого ты боишься до усрачки, кретин. И щёлкнул Спандама по лбу, не сильно, так, для профилактики — Спандама от того щелчка через весь огромный кабинет протащило и в стену впечатало. Фукуро хихикнул: — Ча-па-па, ни капельки наш Спандамчик не изменился. Как был девять дорики, так и остался. — Господа, не стыдно ли издеваться над юродивым? — раздражённо поинтересовался Каку, которого вся эта возня отвлекала от изучения карты. — Он сам не ровен час убьётся, о такого не пристало марать руки. Ну спасибо тебе, Каку, думал Спандам, лёжа у стены и считая звёзды перед глазами, ну спасибо, добрая ты душа. Чтоб ты сдох на своём задании, морда жирафья. А Луччи ухмыльнулся и только теперь «заметил» Спандама. Тот от ужаса вжался в стену и был бы больше рад десятку щелбанов от Джабуры, чем одному пронизывающему до самого нутра взгляду Луччи. — Нравится быть никем? — поинтересовался он с той самой интонацией, какую Спандам на всю жизнь запомнил. Так грассировать «р» Луччи мог только когда был на грани между человеческой и звериной формой. Почти высшая степень бешенства. — Поверь — ты будешь бегать туда, куда мы прикажем, без возражений. Если тебе жизнь дорога, конечно. Спандам попытался было уверить этих чертей, что ему очень нравится в их омуте, дружественная атмосфера располагает к себе, и вообще, можете мной хоть полы вытирать, только не убивайте. Каку закатил глаза и, тяжело вздохнув, сказал: — Это всё чудесно, судари, но план сам себя не составит. Калифа, будь так любезна, включи свет. Джабура, оставь в покое Спандама, он едва живой от твоей очаровательной улыбки. Джабура, который взгромоздился в это время на спину Спандама и ковырял в зубах когтем, мрачно уставился на Каку. — Сохатый, тебе что-то не нравится в моей улыбке? — Да, — невозмутимо ответствовал Каку. — У тебя между зубов куски пищи. И не смей называть меня сохатым, я не олень, сударь. Я жираф. Спандам полупридушенно захрипел, жалея, что вообще согласился на предложение отца пойти в Дозор. Сидел бы себе дома, командовал слугами и растил ручного, доброго слона. Так нет же, потянуло стать большим начальником! И где он теперь? Правильно. В омуте с чертями, которые не ели его лишь потому, что сытые. Но издеваться и мучить свою жертву это им совершенно не мешало.