***
В Годриковой Впадине цвела сирень. Запах доносился до каждого уголка нашей улицы, словно какая-то волшебница гуляла по улицам городка и разносила очаровательное волшебство. Я мечтательно смотрел через открытое окно на синее небо, все изрезанное золотыми солнечными лучами. Летом я всегда вставал раньше других, только чтобы посмотреть на небо, вдохнуть свежий утренний воздух и послушать мелодичное пение птиц. Аберфорт и Ариана ещё спали. Я знал, что если снова уйду, брат будет зол. Но не уйти я не мог. Два дня назад мы договорились с Геллертом, что проведём этот день вместе. Тихо спустившись вниз, я приготовил завтрак и оставил записку Ариане с просьбой не беспокоиться обо мне. Сестра меня понимала и, в отличии от Аберфорта, не была против моей дружбы с внуком тети Батильды. Выйдя на улицу, я ещё раз оглянулся на дом и пошёл к тихой полянке на окраине Годриковой впадины. Подойдя ближе, я заметил светлые локоны и изящный силуэт сидящего под ветвями сирени парня. — Я не думал, что ты придёшь так рано, — парень повернулся ко мне и улыбнулся, -доброе утро, Альбус. — Действительно доброе, — присев рядом и глубоко вдохнув цветочный аромат, я повернулся к лицом к другу. — Я наблюдал за рассветом сегодня, это невероятно. Солнце распускало свои золотистые лучи в каждое окно, в каждый уголок. Словно весь городок сантиметр за сантиметром покрывался солнечной пеленой, а сейчас… — я опустился головой на колени к Геллерту и смотрел на него снизу вверх. Солнечные лучи скользили по его макушке до тех пор, пока он не наклонил голову ко мне. Словно оцепенев, я застыл в восхищении, так же, как будучи маленьким, я застывал, когда наблюдал за волшебством раскрывающихся на рассвете цветов. — А сейчас? — спросил он, слегка обеспокоено смотря на меня и запуская свои длинные тонкие пальцы между прядей моих волос. — А сейчас я словно увидел второй рассвет. Лучи света расходятся волнами по твоим локонам, создавая мерцание и тёплый блеск… Знаешь, в детстве я всегда хотел дотянуться до лучика света, ощутить всю его теплоту и ласку, — я поднял руку и убрал упавшую на глаза солнечную прядь волос за его ухо. Геллерт наклонился ниже, и я почувствовал вкус его губ, что был слаще любого медового напитка. В тот момент я готов был остановить время, лишь бы ничто не могло нам помешать. Отпрянув от моих губ, Гелл сорвал ромашку. Покрутив её в руках, он осторожно поместил её между прядками моих волос чуть выше уха и лёг рядом со мной. — Я тоже кое-что заметил, Ал, — я обернулся. — Что же? «Скорее всего сейчас он расскажет о книгах тети Батильды или о новых приобретенных знаниях, » — подумал я и тихонько вздохнул. — Небо сегодня было без единого облака. Чистое, искренне и бескрайне голубое. Такое же как глаза молодого и столь дорого мне человека. Такое же спокойное, как твои глаза сейчас, — Геллерт вновь повернулся ко мне. Взгляд, которым он одарил меня, был теплее тысячи свечей. — Лишь тонкие, золотистые полоски света разрезают небо. Тебе не кажется это волшебным, Альбус? Словно природа говорит нам, что наша встреча не случайна. Солнечные лучи сливаются с бескрайним небом. Я невольно покраснел. Слова нежности заставили меня приблизиться к парню. — Так будь моим светом, освещающим мне дорогу во тьме, — тихо, почти шепотом сказал я и зарылся носом в золотистые локоны Геллерта. — Только если ты будешь моей дорогой, моим небом, по которому я смогу легко идти. Держась за руки, засматриваясь в глаза и одаряя друг друга тёплыми поцелуями и словами нежности, мы не заметили, как прошёл день. Вечером, когда на улицах начали зажигать первые фонари, пришло время прощаться. Стоя под кустом сирени, он прижимал меня к себе, как несчастного котёнка, периодически целуя то в нос, то в лоб, то в губы. Опустив руку в карман, он достал что-то маленькое и блестящее. — Мне хотелось, чтобы ты это носил. Частица нашей общей тайны всегда будет с тобой, — надев на шею мне кулон с уже известным мне символом, он положил руку мне на грудь. Туда, где громко билось молодое сердце, — частица меня, вот здесь. У самого сердца. Я прижался к нему так крепко, что, казалось еще чуть-чуть, и я пройду сквозь него. — Я обязательно буду носить, до самой смерти. Обещаю, — я не хотел его отпускать. Не хотел разрушать тот маленький мир, что мы создали вместе, но вечерний бой колоколов означал лишь одно: поздно. Сестра будет волноваться.***
Развеяв туман сладких воспоминаний, я открыл глаза. «Интересно, если идти только вперёд, можно ли прийти к свету?» — промелькнувшая в моей голове мысль заставила меня встать. С каждой минутой я чувствовал себя все более пустым, все более незаметным. Это пугало меня. Я боялся этого не так же, как, к примеру, моей первой сдачи С.О.В. Нет. Я боялся куда сильнее. Боялся потерять себя в этой бесконечной белой пустоте. Однажды я уже терялся, тогда я потерял всё то, что строил годами. Потерял то, что было дороже и важнее всего. В тот момент я ясно ощутил, что значит «исчезнуть». Я исчезал лишь духовно, этого было достаточно. Лишь тонкая нить судьбы, обвязанная вокруг моего пальца, помогла мне найти дорогу домой. Однако тот случай стёр не только меня, отчасти он стёр и Геллерта. «Милая Ариана», «Тёплый солнечный цветок незабудки», «настоящее чудо». Он никогда не говорил о ней грубо. Бывали случаи, что с утра пораньше, просыпаясь, на открытом подоконнике я находил нежный букет цветов или бумажных птиц для моей сестры. Он любил её, как младшую сестрёнку, а, может, и как дочку. Хоть и сам был не на много старше. Когда Аберфорта не было дома, Геллерт заглядывал к нам. Ариана, словно маленькая девочка, кидалась в его объятья с просьбами рассказать ей новую историю. И я был счастлив, чувствуя, как хорошо мне в моей семье, как хорошо быть рядом с ними. В тот момент, когда блеск в её глазах исчез, а худенькое тело упало на землю, я видел, как ему было больно. Думаю, мы чувствовали одно и тоже. Когда-нибудь, в бесконечной вечности, я спрошу у него, что же он тогда чувствовал на самом деле, а пока я должен помочь Гарри… Мне становилось хуже и лучше одновременно от каждого воспоминания. После смерти Арианы я долго не мог простить Геллерта, но ещё дольше не мог простить себя. Сердце, словно скованное цепями, отяжелило все тело. Душа разбилась на маленькие осколки. Нет, на кусочки большого пазла. Со временем фрагменты терялись, и сложить полную картинку было уже невозможно. Первое время я игнорировал новости, связанные с моим другом. Слухи о нем расходились по всему миру. В то время, пока Геллерт собирал свою армию, я сидел сложа руки. Казалось, что он меня преследует, это переходило в манию. И вот уже через пару лет я видел в каждом златовласом молодом человеке моего Геллерта. Я боялся этого чувства, боялся до дрожи в коленях и слезами на щеках. К моменту, когда меня приняли на работу профессором трансфигурации в Хогвартс, я немного остепенился и остыл. Казалось, что и новости о Нем прекратили появляться в газетах так часто. Однако от того ощущения, той самой мании, оставалась самая капля любопытства. И я вновь и вновь всовывал свой длинный нос не туда, куда нужно было. Теперь я сам заинтересовался им. Шло время, моя злость на Геллерта давно остыла, цепи на сердце ржавели и обрывались, освобождая уставший орган. Русо-рыжие локоны наполнялись тонкими серебристыми волосками. Со дня смерти сестры они заметно выросли. В тот день я дал себе одно обещание: в память о ней я никогда не буду стричь волосы, ведь она их так любила и каждый раз расстраивались, когда я подрезал их чуть короче. С Аберфортом мы общались мало. Больше всего времени я уделял работе, уходя с головой в преподавание юным волшебникам и волшебницам искусство трансфигурации. Год за годом появлялись новые лица. Год за годом я получал лимонные дольки в подарок от благодарных студентов и каждый раз радовался их успехам. И вот в газетах снова зазвучало имя моего старого друга. Я насторожился. «Что ты задумал, Геллерт?» — задавал себе я этот вопрос, пытаясь понять его логику. Наблюдая за всем этим, я упустил очень важную деталь. Ту, которая сломает в будущем множество судеб, погубит сотни жизней. Я упустил Тома Реддла. Упустил того мальчика, которого однажды забрал из детского дома и дал обещание заботиться о нем. Ещё в детстве он казался мне необычным, но я не придал этому особого значения. Лишь спустя годы я понял: всего этого могло не произойти, если бы я подарил больше любви и заботы тому мальчику. Если бы я научил его добру. Это была лишь моя ошибка. Я проваливался в сон. Белая пелена серела, а веки опускались на уставшие от света глаза. Казалось, сон забирал боль из груди. Воспоминание, что ударило мне в голову, было одним из самых ярких. В тот день мы расстались… Расстались до самой смерти, пообещав друг другу подождать, чтобы счастливо уйти вместе.***
Обессиленно стоя на коленях, он все ещё ухмылялся. — Не врут те, кто говорит, что Альбус Дамблдор — величайший волшебник, — Геллерт поднял глаза на своего друга, — и я не вру, Альбус. От этих слов я невольно изменился в лице. То волшебство, что было дальше, никто так и не увидел. Только лишь шевеля губами и аккуратно взмахнув палочкой, я создал купол, закрывающий наши тела от мира, который испугался и не понял бы нас. Я подал Геллерту руку и помог встать. Минуты две мы смотрели друг другу в глаза. В его серо-голубых очах я видел понимание и тепло. — Ради общего блага, — подойдя ближе, я сказал это тихо, почти в самые губы. — Ради общего блага, — вторил он и поцеловал меня. Вкус его поцелуя всегда казался мне сладким с нотками горечи, но сейчас он был солёный от моих же собственных слез. Но хоть вкус и отличался, нежность оставалась прежней. Конечно, порой он целовался и страстно, но не в это мгновение, когда мир остановился лишь для нас двоих. — Тогда до встречи, — медленно отходя от меня, Геллерт мягко улыбнулся. — Тогда до встречи, — теперь уже вторил я. Руки, сцепленные до этого, теперь дрожали, все ещё ощущая его холодные прикосновения. — Там где нет ничего, — парень уже успел снова опуститься на колени. Я прекрасно понимал, что значат его слова. — И где были, мы поймём, — я поднял палочку, последний раз взглянув на того, кого теперь смогу увидеть только после смерти, и пустил заклинание ввысь. Чары, хранящие нашу тайну, рассеялись.***
Внезапно мне показалось, что что-то меня тащит обратно. Я открыл глаза. Белая пустота все ещё окружала меня, но на этот раз вдали я увидел лавочку. Встав, я медленно побрел к ней. Полнейшую тишину разрезало чьё-то тяжёлое дыхание и тихие редкие стоны. Поначалу я не мог понять, кто это и где он находится. Я смотрел вокруг себя. Вдали, впереди и сзади. Лишь через какое-то время я додумался заглянуть под лавочку. — Том… Что же я наделал… — я смотрел на окровавленное тело Темного Лорда, корчащееся от боли, — полагаю, ты все же убил Гарри, — в ответ я получил лишь протяжный стон. — Это все моя большая ошибка. Я трус, Том. Трус, каких надо ещё поискать. Я уйду, сбегу отсюда, как только смогу. Но сначала Гарри. Скорее всего, он уже где-то здесь. Действительно, когда я прошел вперед, перед моими глазами открылась такая картина: молодой человек лежал на полу без сознания. Нет, это уже не тот мальчик, который когда-то поступил на Гриффиндор, победил Василиска, на дрожащих ногах переместился с кубком трёх волшебников и телом юного Седрика Дигори обратно на поле соревнований или видел смерть своего родного крестного. Нет, мальчик давно вырос. — Гарри! — я позвал его. — Проснись, мой мальчик. Я отошёл, по бокам стали появляться белые контуры вокзала. Мальчик просыпался. Резко вдохнув воздух, он открыл глаза. Испуганный взгляд и тяжёлое дыхание быстро сменились на спокойствие. Он все понял. Он не глупый. Теперь уже он подошёл к лавочке. Чуть ли не упав от удивления и испуга он отклонился от лавочки. Картина, поразившая меня, пугала Гарри не меньше. — Ты не можешь ему помочь, Гарри, — он поднял на меня голову и с удивлением посмотрел. — Ты чудный мальчик, ты храбрый. Очень храбрый… Прогуляемся? Все ещё удивленный Поттер все же пошёл со мной. Мы шли шаг за шагом по длинному коридору. И он и я оглядывались по сторонам, но первый вопрос задал все же Гарри. — Профессор, что это? — он обернулся и посмотрел на лавочку. — То, чему мы не в силах помочь, — я тоже обернулся. Чуть подождав, мы пошли дальше, — часть Волан-де-Морта, отправленная сюда умирать. — А где мы находимся? — вдруг поинтересовался парень, оглядываясь по сторонам. — Я как раз хотел спросить тебя, как ты думаешь, где мы? — Ну, — он ненадолго задумался. — Это похоже на вокзал Кинг Кросс, только чище и без поездов. — Кинг Кросс, говоришь? — я замялся. — Это то, что называется, как скажешь, — переведя дух я продолжил. — Теперь ты понимаешь, что вы с Волан-де-Мортом были связаны ещё кое-чем, помимо судьбы. С той самой ночи в Годриковой Впадине много лет назад. — Значит, это правда, — перебил он меня. — Часть его живёт во мне, да? — Жила. Она была уничтожена мгновением раньше, самим Волан-Де-Мортом. Белый свет не тускнел, конца и края вокзала так и не было видно. — Ты был крестражем, который он не собирался создавать, Гарри. Вскоре мы увидели ещё одну лавочку и присели на неё. — Я должен вернуться, да? — Вновь нарушил он молчание. — О, как хочешь, — в душе я понимал, что он должен вернуться. Но я никогда не любил ставить людей в определённые рамки. — У меня есть выбор? — удивленно спросил Поттер. — Конечно. Мы на вокзале Кинг Кросс, говоришь? — внезапно в голову ударила безумная мысль. — Я думаю, если бы ты захотел, мог бы сесть на поезд. — Куда бы он отвёз меня? Я ухмыльнулся. — Вперёд! Я лишь молча встал и стоял смотрел в яркий свет. — Бузинная палочка у Волан-Де-Морта, — вспомнив об этом, Гарри резко вскочил со скамейки. — Да. — И змея ещё жива. — Да, — вновь повторил я. — И мне ничем не убить… Я посмотрел на Гарри. — В Хогвартсе тот, кто просит помощи, Гарри, всегда ее получает. Немного помолчав я продолжил. — Я всегда гордился своей способностью переворачивать фразы. Слова, по моему отнюдь не скромному мнению, — наш самый неиссякаемый источник магии, способный одновременно причинить боль и вылечить её. Но, в данном случае, я перефразирую своё выражение и скажу, — подошёл ближе к мальчику. — В Хогвартсе, тот кто больше других заслуживает помощи, всегда получает её, — думаю, именно в этот момент Гарри понял меня. — Не жалей умерших Гарри, жалей живых… и в особенности тех, кто живёт без любви. Я снова чуть отстранился, не сводя взгляда с Гарри. — Профессор, патронусом моей матери была лань, не так ли? Так же, как и у профессора Снейпа. Это удивительно, вы не думаете? — Честно говоря, я не вижу в этом ничего удивительного, — я вновь почувствовал, что меня куда-то тянет. Улыбнувшись я посмотрел на свет и понял: мне нужно идти. — Теперь мне пора, Гарри И я пошёл, чуть быстрее, чем обычно, понимая, что ещё чуть-чуть, и я снова буду счастлив. Я снова окажусь в том самом лете, под той самой сиренью. — Профессор… — я обернулся. — А это все правда или это происходит у меня в голове? — Конечно это происходит у тебя в голове, Гарри, но почему это не должно быть правдой? И я уходил, исчезая в белой пелене. Внезапно мне стало так хорошо, словно я помолодел лет на сто. Не меньше. Вдали я увидел его знакомые очертания. — Я не думал, что ты придёшь так рано, — очаровательная улыбка и протянутая мне рука. Мягкий, тёплый свет, озаряющий пространство, уже не бил по глазам. Легкость, наполнявшая меня, была чем-то похожа на раскрывающийся на восходе цветок Акации. Едва услышав родной до боли голос, я снова расцвёл. — Здравствуй, Альбус…