Одуванчики

Весеннее солнце било в окна третьего этажа офицерского общежития. Грязно-желтое здание, пережившее последний капитальный ремонт аж тридцать лет назад, располагалась на дальней стороне двора. Когда-то оно вмещало весь командный состав полицейской части города N-ска, но прошло уже лет десять, как семейных переселили в пятиэтажку, оставив здесь только холостяков, которые еще не успели или не хотели обзаводиться кучей орущих отпрысков. С тех пор мало что поменялось — разве что линолеум в длинных коридорах оброс заплатами, а на выкрашенных масляной краской стенах появилось больше сырых пятен. На плацу, теперь редко использовавшемуся по назначению, сквозь трещины в старом асфальте прорастали желтые одуванчики. За дверьми, возраст которых равнялся возрасту здания, скрывались комнаты офицеров, выходящие в общую кухню, к которой также примыкала общая на две комнаты ванная — вот и все, что можно было сказать о месте, где последние пять лет жил Смокер. Обстановка комнаты также отличалась аскетичным убранством, которое не менялось с момента, когда Белому Охотнику эту комнату предоставили. Сейчас комната впервые за последние пять лет в отсутствие хозяина не пустовала. На его кровати, щуря глаза от яркого солнца, лежал местный криминальный авторитет Трафальгар Ло. Он оказался здесь просто потому, что ему захотелось принять предложение и сменить обстановку. Обычно Ло и Смокер встречались в гостиницах. Но вчера у него был дурацкий день, все пошло кувырком, и теперь Ло искал место, где бы он мог недолго отлежаться и заняться какой-никакой, а личной жизнью. Нашел. Ло, еще не открывая глаз, ухмыльнулся. Когда пришла короткая смска от Смокера с предложением встретиться у него дома, он счел это наилучшим вариантом. В конце концов, никто не станет искать наступившего на хвост конкуренту криминального воротилу в месте, где живут те, кто призван охотиться на преступников. Так что все сложилось достаточно неплохо. Вечер подарил ему и еще одно забавное развлечение. Когда Ло, уже раздевшись и освоившись в непривычной обстановке, в одной шапке и трусах стоял, опираясь на косяк двери, ведущей в комнату Смокера, вошла заместитель капитана полиции — старший лейтенант Ташиги. Вид стоящего перед ней Трафальгара Ло оказался настолько неожиданным, что девушка не поверила своим глазам. Пока Ташиги агрессивно протирала свои большие с огромными диоптриями очки, придерживая локтем готовую вот-вот упасть на пол папку с документами, Ло скрылся в комнате, едва не давясь от смеха. Про Смокера и его зама ходили сплетни: в конце концов, это была единственная женщина в отделении на такой высокой должности, взятая на нее именно по настоянию Смокера. Ло же знал, что в слухах не было ни слова правды. Постыдной тайной Смокера было то, что он предпочитал гомосексуальные связи, любя при этом быть снизу, а к женщинам относился презрительно и настороженно. Его сослуживцы, конечно же, отнюдь не были бы в восторге, видя, как он якшается с криминальными элементами, но, если бы они узнали, что капитан полиции Смокер был геем, это поставило бы на его карьере жирный крест. Вынужденный скрывать свою сущность Смокер доверился однажды Ло, и тот не предал его доверия — хотя насмехаться и относиться к Смокеру со снисходительным пренебрежением не перестал. Все то, что составляло самою жизнь офицера полиции Смокера, было для Ло не более, чем ролевой игрой — но он принял эти правила игры. Ты мне — я тебе. Я не буду трогать твоего лейтенанта. Ты не лезешь в мои планы. Все взаимно. Сам Ло женщин любил. Благодаря смазливой внешности и количеству денег, достаточному, чтобы о них не беспокоиться, женщины вешались ему на шею пачками. Иногда он им не отказывал. Впрочем, ни с одной из них его не видели подряд дольше пары дней. Но со Смокером было другое. Их объединяло взаимное доверие... и совершенно иррациональное влечение друг к другу, прятавшееся под маской безразличия. Ло, все еще улыбаясь, наконец разлепил глаза и обвел взглядом помещение, в котором он так неожиданно оказался. На первый взыскательный взгляд привыкшего к комфорту человека, обстановка его не порадовала. Если бы не идеальная чистота и порядок вокруг, Ло решил бы, что попал в ночлежку — одну из тех, комнаты в которых сдавались по часам и посуточно (хотя, учитывая то, чем они занимались с хозяином комнаты прошедшей ночью, ассоциация была более чем уместна). У продавленной кровати в стеклянном стакане стоял чуть подвядший букет одуванчиков. В одном из углов — иконка с чуть неровно висящим рядом с ней полотенцем: такое ощущение, что Смокер хотел было занавесить ее, ожидая гостя, но в последний момент передумал — но Ло ее вниманием не удостоил. Он представлялся верующим только тогда, когда ему это было выгодно — в некоторых кругах показная набожность была полезна. А так личные пристрастия Смокера оставались только его личными пристрастиями, до тех пор, пока, как с гипертрофированным чувством справедливости, присущим капитану, они не пересекали дорогу стремлениям Ло. Взгляд Ло еще раз скользнул по цветам, переместился на видавший виды платяной шкаф, прошелся по обоям, расцветка которых напоминала о возрасте здания, и вернулся к своему хозяину. «Ну и дыра», — Ло потянулся и вновь закрывая глаза. — «И еще эти чертовы одуванчики. Пахнут тухлятиной. Больше не стоит сюда приходить, обстановка навевает жуткую тоску». Конечно, вчера вечером помещение не показалось ему таким унылым. Это было неудивительно: в тусклом свете настольной лампы, выглядывавшей из-под наброшенной на нее тряпичной салфетки, все выглядело интимно и даже немного таинственно. Но сейчас весеннее солнце безжалостно демонстрировало все то, что пыталась скрыть стыдливая ночь. Обычно просыпаться в одной постели с копом было занятно. Но сегодня все было не так, как обычно. В конце концов, его никогда не приглашали к себе домой. И никогда не убегали из постели, не дождавшись, когда он проснется. Солнце все больше нагревало комнату. Ло потянулся, сбрасывая последние остатки сна, спустил длинные худые ноги с кровати, потом одним быстрым, хищным движением перенес свое тело в вертикальное положение и прищурил глаза, как кот, когда в лицо ему ударили золотые лучи наступающего утра. Его долговязая фигура отбросила на стену длинную тень. Где же, черт побери, Смокер? Трусы Трафальгара валялись на стуле с потертой красной обивкой, чуть прикрытые криво висящей рубашкой. Там же лежали небрежно брошенные джинсы, в одной из штанин которых скрывался носок. Второй его брат укоризненно выглядывал из-под шкафа, словно намекая на разительный контраст аккуратно сложенными вещами капитана полиции. Что ж, вещи здесь, значит, Смокер еще не ушел. Хотя, если бы тот действительно ушел, Ло не преминул бы порыться в его вещах. Надежды, что Смокер хранит в своем доме что-то интересное было, конечно, мало, но всегда интересно знать о предполагаемом противнике чуть больше, чем он знает о тебе. Даже несмотря на то, что спишь с ним. Это понимали оба. Ло натянул трусы и вышел в коридор. Линолеум приятно холодил ноги. Смокер обнаружился на кухне — с неизменной сигарой в зубах, помешивающий что-то в трехлитровой кастрюле. На нем были домашние синие шорты... и все. Ничто не скрывало прекрасный торс капитана полиции, идеальных пропорций мускулатуру. Ло невольно залюбовался. Ему нравилось тело Смокера — большое, сильное. Нравилось обводить кончиком татуированного пальца кубики пресса. Нравилось брать его много раз за ночь, доставляя ему удовольствие, видя, как напрягаются и расслабляются мышцы, повинуясь движениям его руки. Нравилось, что это большое и сильное тело целиком и полностью принадлежит ему. Потом в нос ему ударил запах варящихся пельменей, напоминая о насущных потребностях момента. Он сделал шаг вперед, обнимая Смокера за пояс. Запах пельменей явно не высшего сорта бесил. — Можно было заказать еду из ресторана, — недовольно заявил Ло практически в самое ухо Смокеру, свободной рукой вытаскивая из его рта сигару, чтобы можно было поцеловать его в уголок губ. — Или ты решил удивить меня своей прекрасной кухней? Смокер буркнул что-то о нетрудовых доходах, которыми не пристало пользоваться служителю закона, и постарался проигнорировать очевидный намек. Ло не расстроился, продолжив свою атаку на его добродетели, как физические, так и психические. — Ты унылый, Смокер. И цветы у тебя отстойные, — продолжал он. — Денег не хватило купить розочек? Так попросил бы меня. Я бы обязательно... — тема денег была одной из тех, благодаря которым Ло ощущал свое превосходство над Смокером. Всем было известно, что полицейским платят мало — куда меньше, чем попадает в руки дельцов черного бизнеса. Смокер знал, что Ло его провоцирует, но ничего не мог поделать с естественными реакциями своего тела — манера общения Ло заводила. Эти провокации, эти игры в то, кто из них сильнее, доставляли Смокеру огромное, хотя и тщательно скрываемое удовольствие. Капитану полиции очень неуютно было представлять, что его тайна когда-нибудь выплывет наружу — с мыслями о повышении и уважением сослуживцев можно было бы тогда точно распрощаться. А Трафальгар эти игры в доминирование принимал. Усмехался, но принимал. Принимал то, что в постели Смокер становился нежным и податливым, позволял себя иметь во все дыры и получал от этого явное наслаждение. И сам наслаждался покорностью и открытостью в сексуальных играх, предлагаемых своим партнером. — Заткнись! — Смокер предсказуемо не сдержался, и спустя секунду Ло обнаружил себя впечатанным в спиной стенку. Руки Смокера сжали его шею. Впрочем, это ничего не значило: несмотря на гораздо меньшие габариты тела, в драке Ло укладывал капитана полиции на лопатки через три секунды в девяноста случаях из ста, и оба они об этом знали. Ло просто продолжал нагло лыбиться ему в лицо. — Отстойные цветы, говорю. Давай выкину. — Оставь цветы на месте, Ло! — процедил Смокер сквозь зубы. «Должно быть, я снова попал по больному», — улыбка Ло стала шире. Каждый раз перед тем, как позволить уложить себя в постель Смокер краснел и смущался, и нервничал, и Ло это чертовски заводило. Вот и сейчас вместо того, чтобы начать сопротивляться, он опустил руку вниз, чуть сжав упругие ягодицы прижимающего его к стене мужчины, услышав в ответ чуть расслабленный выдох и смущенное сопение. Ло с усмешкой огладил его пах: у него стоял. Губы у Смокера были мягкими, красивыми и очень податливыми, контрастируя с сухими, строго очерченными губами Ло. Смокер всегда начинал целоваться медленно, словно стесняясь, и на щеках его появлялся легкий румянец — в сочетании с белыми волосами легкий розовый цвет щек выглядел вызывающе алым, прямо требуя продолжения. Впрочем, секундная стеснительность тут же сменилась уверенностью — и через мгновение двое мужчин уже страстно целовались. «Твои пельмени сгорят», — заявил с усмешкой Ло, на секунду отлипая от приятно пахнущих хорошим табаком губ. Сигары были единственной вещью, на которой Смокер не экономил. Выключать газ по дороге обратно в комнату Трафальгару пришлось самому. *** Если бы не череда трагических и неприятных событий, Ло и Смокер, скорее всего, никогда бы не встретились. Ло родился в небольшом закрытом военном городке под кодовым названием Флеванс-5 в семье военных врачей. До десяти лет его жизнь ничем не отличалась от большинства его сверстников — а потом город постигла техногенная катастрофа. Из-за взрыва на секретном предприятии городка все в радиусе десяти километров вокруг было отравлено. Тех, кто пытался вырваться из карантинной зоны, загоняли обратно или убивали. Ло чудом удалось выбраться — скорее всего, из Флеванса-5 он остался единственным выжившим. Пресса случившуюся катастрофу, разумеется, никак не осветила, и тихий прекрасный городок просто исчез из памяти людей, оставив подростка одного среди враждебного мира. Дорога ему после этого была только одна — в детдом, где бы его наверняка убили бы втихаря при первом удобном случае. Живые свидетели ошибок никому не были нужны. Его подобрал Дофламинго, местный криминальный авторитет. Он сделал Ло новые документы, оформил официальное опекунство и дал деньги, чтобы он мог закончить медицинский институт. Еще до его окончания Ло стал подрабатывать нелегальными операциями. Разумеется, на своего «благодетеля». Что потом случились, почему Ло захотел его предать, Смокеру было неизвестно; он застал только финал истории, когда Ло, связанного и с заклеенным скотчем ртом уже собирались пустить в расход. Смокер освободил его и, скорее всего, спас от смерти, а Ло помог Смокеру накрыть всю преступную организацию. Одним из крышующих эту банду авторитетов был непосредственный начальник капитана Смокера, Верго, против которого Белый Охотник, прозванный так за непримиримость к преступникам, никак не мог найти компромата, и в устранении которого ему неожиданно помог Ло. Тогда и случился тот самый первый поцелуй, которым они обменялись, больше года назад, когда они, сидя в засаде в душном помещении ангара, в котором находилась помимо всего прочего и лаборатория, где один из подчиненных Дофламинго при участии Ло проводил опыты над детьми, готовились прикончить Верго. Адреналин и совместно пережитая непростая ситуация, которую совместными усилиями и к обоюдному удовлетворению им удалось разрешить, положила начало их странным отношениям. Тогда было время совместных действий и взаимных компромиссов. «Брось ты этих детей», — сказал тогда Ло, вызвав своей бесчувственностью страшное негодование помощника Смокера Ташиги. Возвращение похищенных детей матерям стало смыслом операции, и Ло, зафиксировав у себя в голове это как часть сделки с полицией, принял в этом участие. А вот подчиненную Дофламинго Монэ пришлось убить. На следующий день ее нашли разрубленной в кровавое крошево в бетономешалке — преступная халатность рабочего, включившего по незнанию рубильник обошлась ему в полгода условно: Ло предпочитал не марать руки лично. Верго они оставили лежащего без сознания в горящем ангаре; не то, чтобы Смокер одобрял методы Ло по псевдозаконному устранению врагов, но придраться действительно было не к чему: согласно официальному отчету, капитан полиции Смокер просто не успел вытащить из огня героически спасавшего детей начальника. Верго похоронили с почестями, в закрытом гробу — то, что от него осталось, мало походило на человека. Глава преступной организации Дофламинго вместе со всеми своими подельниками отправился куковать на нары. Смокер, конечно, следуя неизменному принципу «преступник должен сидеть в тюрьме», с удовольствием засадил бы Трафальгара Ло вместе с остальными членами банды тоже, но у Ло было условие: за помощь полиции его оставляют в покое, убирая любое упоминание о нем в деле. Смокер согласился — выбора у него не было. На суде Ло вел себя нагло, провоцировал бывших дружков на неадекватные реакции, и, по сути, работал одной из ключевых фигур обвинения. Смокер понимал, что рано или поздно — а скорее, учитывая его связи, рано — Дофламинго выйдет из тюрьмы и тогда Ло придется несладко, но пока Ло продолжал уверенно захватывать сферы влияния своего бывшего босса, и Белому Охотнику теперь, когда соглашение о неприкосновенности Ло осталось в прошлом, все никак не удавалось его прищучить. Но сейчас, когда они оба были в комнате, и утреннее солнце освещало их обнаженные тела, это становилось неважным. Ло никогда не открывался перед Смокером, общаясь с ним всегда чуточку едко и насмешливо. Смокер никогда не рассказывал Ло о своей жизни и том, что побудило его стать полицейским. В конце концов, рядом с ним был, как не крути, один из тех, с кем ему следовало бороться: Хирург смерти, проводящий нелегальные операции, преступник, торгующий человеческими органами, по которому плачет тюрьма. Иногда Смокеру казалось, что у Ло напрочь отбиты все эмоции, но с ним тот слегка оттаивает начинает что-то чувствовать — хотя, скорее всего, он принимал за чувства лишь остаточную память тела. Иногда Ло прорывало на реакции. Однажды, когда Смокер в порыве нежности погладил Ло по голове, тот резко сбросил руку и чуть нервно произнес: «Не делай так. Никогда». Он никогда не спрашивал почему. В конце концов, у него тоже было полно своих тараканов, достаточно, чтобы не обижаться на чужих. Конечно, куда было проще ему забить на свои дурацкие принципы и прогнуться под изменчивый мир, как сделал когда-то Ло, но он знал, что этого не сделает, в том числе и потому, что Ло уважал его за это тоже. *** Солнце уже перевалило за полдень и осветило дальнюю стену комнаты, когда Ло вышел из ванной, вытирая мокрую голову полотенцем. Теперь настала очередь Смокера наслаждаться видом прекрасного поджарого тела своего молодого любовника. Тело Ло покрывала сеть татуировок, переплетаясь, уходя на спину и забегая волнами на руки. Среди них были сердечки и завитушки — но ни одного характерного мотива с куполами и женщинами, которыми украшали себя отсидевшие в тюрьме бандиты. Смокеру нравилось их отсутствие, но он никогда не собирался говорить об этом Ло. — Пока слуги закона обретаются в таких халупах, как твоя, Смокер, вам ни за что не победить организованную преступность, — с ухмылкой заявил Трафальгар, снова навешивая на лицо характерную гаденькую улыбочку. Наверняка это были слова его босса. Смокер знал, что Ло любит цитировать понравившиеся фразочки авторитетов. Как и то, что Ло начинал подначивать и провоцировать оппонента, когда его что-то всерьез и сильно задевало. В начале их отношений на каждую такую фразу Смокер вставал на дыбы. Теперь он просто принимал эти фразочки как данность. Парень хочет спустить пар — почему бы и нет. Сам он в подобных ситуациях уходил в спортивный зал и до одурения колотил боксерскую грушу или изводил себя тренировками. Когда же этого было по каким-то причинам сделать нельзя, он просто выдыхал и начинал строить на столе башню из карт. Это здорово помогало сосредоточиться, а необходимость держать равновесие и не делать резких движений быстро приводило его если не в чувство, то в состояние здоровой адекватности. На фотографию его жены Трафальгар Ло наткнулся случайно. Первым его порывом было расколотить ее к черту, рамку с фото, хранившую тихую радость, которая внезапно коснулась его сердца и всколыхнула прошлое. Фотография напомнила ему его сестру Лами, которую заживо сгорела в огне. Ло слышал, как она кричала, видел, как обугливаются ее руки, и ничего не мог сделать. Он не хотел знать, что связывало Смокера с этой женщиной, которая улыбалась ему в одуванчиках, но, подсознательно мстя за происшедшее когда-то с ним самим, бил по больным местам любовника, словно заставляя его разделить и его боль, которую он не сумел и не смог пережить, тоже. И он удивленно распахнул глаза, когда Смокер ничего не сказал в ответ, просто обнимая. Странный архаичный Смокер, который старше Ло на добрый десяток лет, и которому пока еще находилось, хоть и с трудом, место в новом мире. Древний, как дерьмо мамонта, и с таким же архаичным чувством чести и порядочности, оставшимся от старых времен. Но, увы, недостаточно сильный, чтобы в открытую бунтовать против существующего порядка. Ло просто стоял, позволяя себя обнимать, и думал, что если бы его город отправили зачищать таких же принципиально действующих Смокеров, то все могло сложиться по-другому. Могло, правда, и не сложиться. Потому что Флеванс наверняка зачищали такие же парни, как Смокер. Честные, преданные. Не могущие сказать слова поперек приказа. Так что скорее всего, от присутствия Смокера ничего бы не изменилось. Конечно, Ло знал, что его любовник — честный человек, но даже у честного человека не хватило бы духу пойти против системы. Ло понимал, что Смокер ему не верит — даже несмотря на то, что каждый раз соглашался на их тайные встречи, а сейчас доверился настолько, что пригласил его в свой дом. По сути, у них был молчаливый договор. Смокер не решался спрашивать у Ло, он ли оперировал тех детей, которых похищали у матерей, чтобы продать на органы. Ло не решался спрашивать, принимал ли Смокер участие в зачистке Флеванса. И, возможно, в этом молчании было лучшее, что они могли сделать друг для друга. В полицейское правосудие Ло, разумеется, тоже не верил. Совсем, окончательно и абсолютно и бесповоротно. Он догадывался, что рано или поздно его партнер перейдет дорогу начальству, и от него скорее всего избавятся — нет, не физически, а вполне обыденно и обыкновенно: просто уволят или переведут на должность другого полицейского — придраться при желании всегда есть к чему. И любовь у них, конечно же, не любовь, а так, ерунда, такая же глупая и нелогичная, как эти одуванчики, пробивающиеся несмотря ни на что сквозь растрескавшийся от времени асфальт старого плаца. Рано или поздно придет новое начальство и забетонирует тут все, и цветов больше не будет. Но все же, шагая под уже полуденными жаркими лучами солнца через площадь к выходу, Ло, чье сердце очерствело и закрылось давным-давно, подумал: «Надо будет нарвать ему одуванчиков в следующий раз». Потом надвинул шапку на глаза и протянул клюющему носом дежурному свой временный пропуск.