То, без чего нас нет

Форма — пустота. Голд не мог вспомнить, в какой из книг он вычитал эту фразу. Скорее всего, это был тот почти коричневый от времени и сырости дневник восточного монаха, который он извлек на прошлой неделе из коллекции вещиц, собранных Бэем во времена его юношеских путешествий с коммуной хиппи. Форма — пустота. Эта мантра заполняла сознание Голда с того момента, когда они с Эммой покинули грохочущий мегаполис, ставший домом для Бэя и его семьи. Многие годы он чувствовал себя именно так — частью пространства, наполненной пустотой. Оформленной, но безнадежно пустой частью бесконечного пространства. Но в этот вечер, в вагоне чикагского экспресса, спустя два месяца после отъезда из Сторибрука, он больше не чувствовал пустоты. Она исчезла, появилось нечто иное, чему Голд пока не дал названия, это чувство не приносило ни облегчения, ни радости, но оно больше не являлось пустотой, и за это он был благодарен. Она где-то там. Его маленькая принцесса. Все еще его. Где-то в том городе, который даже после разрушения проклятья остался проклятым для них двоих. Он не знал, в чьем доме она теперь живет, с кем проводит время. Но она там. И он едет к ней. Стальная змея скользила по равнине, Голд дремал, вглядываясь в напластования прошедшего. Геохронологическая шкала одной слишком затянувшейся человеческой жизни. Местами слои почти прозрачные – горный хрусталь чистейшей воды. Это счастливые воспоминания, светлые дни. Но основная часть разреза – жестко спрессованные каменистые породы. Цвета базальтовых скал в самую черную, безлунную и беззвездную ночь. Эти нижние слои пропитаны отчаянием, страхом, человеческими страданиями и кровью. Забыть, затолкать подальше, не слышать больше плача матерей, разлученных с детьми, не слышать стонов и проклятий. Вперед, вперед во времени, в дни, залитые солнечным светом и счастьем. Вот, здесь! Его воспоминания осветило ярким весенним солнцем, и он увидел Белль, танцующую в его ласковых лучах. Он сидел в своем неизменном кресле, а она кружилась, беззаботно кружилась в центре огромного зала и смеялась, пробуждая к жизни все то, что в нем еще оставалось человеческого. Он не сводил с нее взгляда, очарованный и безвозвратно плененный девушкой, которая завоевала его доверие, осмелившись довериться первой. Он смотрел в глаза старику в оконном стекле поезда и шептал: ты ее не заслуживаешь. И знал ответ: без нее больше незачем жить. Ему потребовалось всего несколько минут после прощания с сыном, чтобы понять, куда и зачем он возвращается. Все нити, которые он когда-либо начинал, завершили свой путь по колесу его прялки судеб. Все, кроме одной. Белль, - шептал он в полусне. Белль, - эхом отзывалась весна за окном экспресса. Лишь однажды Голд допустил ошибку. Лишь однажды он впустил в сознание воспоминания, которые за несколько недель загнал в самые глубины подсознательного. Вспомнил их последнюю ночь накануне Черной Среды, как он мысленно окрестил день, когда Белль переступила черту города. Он вспомнил шелк ее волос на своих плечах, губах, повсюду; её голос, чарующий, заставляющий забывать обо всем на свете.. Вспомнил, с какой нежностью она проводила своими тонкими пальчиками медленные линии вдоль морщин на его лице, придумывая, что могла бы означать каждая из них. - Вот эта означает, что ты никогда не переставал искать сына.. А эта - что ты всегда любил меня.. Он вспомнил ту ночь, и самообладание изменило ему. Сжал трость так, что хрустнули суставы, другой рукой закрыл лицо, стараясь сдержать сухие рыдания, рвавшие грудь изнутри голодными львами. Арена пустует. Вам нечем поживиться, звери, возвращайтесь в клетку! Отчаяние первых дней осталось позади. Да, она забыла его, но она жива. Он не потерял её навсегда, как тридцать лет тому назад в Зачарованном Лесу. Она жива, и он знает, где её искать. Сейчас это было важнее всего остального.