Кошмары

Гет
G
Завершён
183
автор
Citizen бета
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
183 Нравится 10 Отзывы 47 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Кошмары. Они снятся всем: и маленьким детям, только познающим мир, и старикам, что стоят одной ногой в могиле. И у всех они разные. Клоуны-убийцы, смешные бабайки, гибель близких, война… Всё многообразие человеческой фантазии, все их страхи вне зависимости от возраста, пола и социального положения. Всё что угодно может принять облик кошмара.       Баки ненавидит кошмары, своих личных демонов, не отпускающих и в мирное время. Ненавидит немое забытье, когда он не в силах и пальцем пошевелить, чтобы сбросить морок сводящих с ума воспоминаний. И кошмары его — это не монстры из шкафа. Это его прошлое. Он сам.       Память — коварная штука. Баки в этом убедился давно. Хранит в себе так много счастливых моментов, помогающих не отчаяться, выстоять в самые тёмные времена. Но где-то на самом дне, под цветным ковром из образов, звуков и чувств лежит сундук с мерзкими воспоминаниями, постыдными. Воспоминаниями, которые хочется выскоблить, затереть мелкой наждачкой из мозга. Жаль, что воспоминания эти, облачающиеся в облик кошмаров, слишком частые гости в его разуме.       Девочке на вид не больше двадцати. Она смеётся, поправляя накрученный по последней моде белокурый локон, отчаянно кокетничает со своим кавалером, тем ещё щёголем. Глупо хихикает над какими-то его шутками, прикусывает в порыве флирта нижнюю губу. В мозгу, давно отформатированном и не по одному разу, всплывает вдруг выражение. Сущий ангел. Но Зимний Солдат знает правду. Милая девочка в выглаженном платьице и начищенных туфельках — шпионка. Этот образ не более чем удобная личина. — Устранить цель в течение 24 часов, — звучит в звенящей пустоте мыслей холодный голос генерала Карпова.       Не первая и далеко не последняя его жертва. Но Зимний Солдат внимательно смотрит в прицел снайперской винтовки. Смотрит, не моргая. И колеблется с высоты своей идеальной для выстрела позиции. А сам пытается понять, почему не может выполнить приказ, спустить привычный пальцу курок. Слишком похожа…       Девочка смеётся, вертясь на месте, рисуется перед своим щегольски одетым кавалером. Белокурые волосы обрамляют овал лица. Голубые глаза лучатся счастьем. Так похожа. Но на кого? Где найти ответ на терзающий вопрос? — Устранить в течение 24 часов… — набатом стучат в висках слова генерала. — Устранить… Устранить! УСТРАНИТЬ!       Не в силах более противиться приказу, Зимний Солдат спускает курок. И смешная, милая девочка в начищенных туфельках падает прямиком в уличную пыль под крик своего кавалера. И причёска мигом напитывается кровью. Светлые волосы темнеют, переходя в режущую глаз рыжину. Солдат всматривается через прицел в её лицо, обезображенное отпечатком смерти. И вдруг внезапно для себя понимает, на кого похожа эта девочка. СЭМ!       Баки просыпается в поту. Со сведёнными судорогой конечностями, стиснутыми до скрежета зубами. Темнота слепит после яркого света залитой солнцем московской улицы. Скрипит протез, подвластный нервным импульсам. После сонного морока всё кажется нереальным, ненастоящим.       Но постепенно, слишком медленно прекращается бешеная тахикардия, глаза привыкают к предрассветному полумраку знакомой спальни. Организм возвращается к норме. Приходят, наконец, ощущения тактильные. Мягкая кровать с мокрыми от пота простынями. Духота спальни. Тепло женского тела под правой — живой — рукой. Сонное сопение в плечо. Он дома. Он больше не Солдат. Он — Джеймс Бьюкенен Барнс.       Баки проводит металлом протеза по лицу, силясь снять паутину недавнего кошмара. Не особо получается — образ, до ужаса яркий, живой, всё ещё стоит перед глазами. Закатившиеся в посмертии глаза, тонкие губы, распахнутые в немом крике. Похожая до ужаса, до вскипание крови в жилах, до разрыва сердца на миллион осколков.       Медленно предрассветный мрак сменяется первым просветлением. Ночь скоро уступит место новому утру. Уйдут прочь воспоминания. И боль. И стыд. Но пока Баки нестерпимо хочется курить. Снять стресс крепкой сигаретой. И пусть придётся покинуть тёплое кольцо рук сопящей Сэм. Она ворчит, цепляясь за покрывало, возмущённо кутается в огромный кокон одеяла, когда Джеймс всё же уходит прочь, поддавшись искушению.       Баки курит в распахнутую створку кухонного окна по многолетней привычке, оставшейся со времён довоенных, молодых. Теперь у Сэм уже никогда не будет приступов астмы от запаха крепкого, ядрёного, можно сказать, табака. Но память, остаточное беспокойство, въевшееся, кажется, в саму подкорку, остаётся. И ничего с ним не могут сделать ни ярые заверения Саманты, ни игривые её смешки, ни откровенные издевательства Сокола.       Сырое с утреннего тумана стекло окна приятно холодит ноющий висок. Жаль, нельзя также легко погасить стыд, боль и тоску.       Маша Прохорова. Кажется, так звали по советскому паспорту ту девочку. Её настоящее имя затерялось в архивах Красной Комнаты. А в те далёкие, солдатские, годы оно до Баки не дошло. Зато он хорошо помнит её улыбку, радостную и такую влюблённую. И волосы. Облако белокурых волос. Детали, накрепко засевшие в разуме, больно бьют теперь, спустя столько лет.       Маша Прохорова не единственная жертва, которую он запомнил, накрепко зафиксировав в своей памяти. Баки помнит их всех. Студентов. Коммерсантов. Киллеров. Политиков. Генералов. Рядовых солдат. Даже мирных домохозяек. Всех до единого, чья смерть зачем-то понадобилась ГИДРЕ. 115 загубленных за 69 лет душ теперь стоят как одна в памяти. Все их лица, напуганные, злые, бесстрастные, счастливые, отпечатались, кажется, на самой сетчатке. И главенствует над этой ротой мертвецов девочка-ангел в начищенных туфельках.       СЭМ! — отчётливо помнит Баки ту единственную мысль, что билась в его мозгу, пока он смотрел на мёртвое лицо девочки-шпионки. Сэм, Сэм, Сэм… Зимний Солдат не помнил, кто она такая, но интуитивно колебался в своём выстреле. Слишком похожа та Маша Прохорова на женщину, что лежит сейчас в спальне в тёплом коконе одеяла.       Баки делает новую затяжку, глядя в подёрнутое молочной дымкой серое небо. Он ненавидит кошмары не из-за чувства страха. Нет. Из-за боли и стыда. Тяжело вспоминать тех, кого сам убил. Ещё тяжелее осознавать, кого чуть не убил. До судорог, крика и помутнения сознания. — Эй, — мягкий, хриплый со сна голос, прерванный зевком, заставляет забыть на время о самобичевании. — Не спится?       Баки несколько резко кивает, затягиваясь в последний раз. Докуренная до фильтра сигарета летит в окно. Говорить тут не о чем. Сэм знает о частом кошмаре Барнса, понимает, как никто другой, все его чувства без слов и пафосных речей. Да и что тут можно сказать? Как описать весь тот хаос, что творится в сознании после каждого визита Маши Прохоровой в давно мирные и спокойные сны её убийцы?       Тёплая, нежная ладонь опускается на плечо, здоровое, не испещрённое шрамами. Пальцы легко оглаживают линию ключицы, шеи, пробегаются по выступающим остистым отросткам позвонков. Движения мягкие, ласковые, успокаивающие. Они полны любви и нежности, что ли. И сундук с дурными воспоминаниями с грохотом захлопывается, унося с собой на самое дно подсознания 115 загубленных душ.       Женские пальцы зарываются в давно остриженные и подровненные волосы, ласкают скулы и щёки. Обычные жесты, приводящие в чувства много лучше пощёчин и разрядов тока, бьющих прямиком по мозгу. Война давно позади. Баки больше не Зимний Солдат. Он дома, рядом с любимой женщиной. — Идём в кровать, — Сэм улыбается хитро-хитро, когда Баки подносит её ладонь к своим губам. — Ещё очень рано…       Засыпая с Самантой в одной постели, Баки думает, что готов пережить ещё не одну сотню кошмаров. В конце концов, Сэм рядом. И от этого становится легче.

***

      Кошмары. Они снятся абсолютно всем: и солдатам, и командирам. Каждый кошмар уникален, по-своему неповторим, в зависимости от страхов, воспоминаний и срока службы. Новобранцы, например, желторотые, ещё не бывавшие в бою, боятся, что любимая девушка изменит. А «старики», прошедшие не одно сражение, видят во сне моря крови, оторванные конечности, слышат вопли боевых товарищей.       В жизни Саманты кошмары — гости нечастые. То ли психика у неё не по-женски крепкая, то ли смирения вагон и маленькая тележка. Сэм не знает. Да и разбираться как-то особо не хочется. Потому что, несмотря на относительную редкость кошмаров, она помнит каждый свой дурной сон, начиная с малолетства.       Зомби, мумии-убийцы, вампиры с множеством острых зубов так веселили Баки, когда они были детьми. Но годы шли, и монстры вымышленные из глупых второсортных ужастиков становились монстрами реальными. Нацисты, ГИДРА, Иоганн Шмидт. Текут прерывисто десятилетия. Меняются кошмары. Ни люди, ни чудовища не пугают больше Саманту — слишком многое пришлось увидеть и пережить. Но вот собственная память, хранящая воспоминания, кажется куда страшнее всех глупых до нельзя пугалок. Воспоминания о людях, которых Сэм так и не смогла спасти.       Калейдоскоп цветов, образов, звуков. Гогочут солдаты, радуются женщины, чьи мужья вернулись с фронта домой. Развесёлые пары выплясывают на танцполе джиттербаг. Рекой течёт игристое трофейное шампанское по бокалам под смех военных и их подруг.       Среди всеобщей радости Сэм чувствует себя неуютно, неуместно. Будто сама не понимает, что она тут делает. Зачем завивала волосы в сложную причёску? Почему вытащила из шкафа голубое платье, подарок Пэгги, и новенькие туфли? Из ткани реальности будто фальшь сочится, несмотря на все улыбки, всю музыку, всё веселье. Всё неправильно. Не так, как привыкла Сэм. — Эй, Кэп! — рыжий старина Дум-Дум смеётся, салютуя кружкой с тёмным ирландским пивом под смех Жака. И так некстати вспоминается, что они уже как лет двадцать пять лежат в соседних могилах на военном вашингтонском кладбище. — Красивый наряд!       Сэм не сразу осознаёт, что стоит в окружении людей давно умерших, близких. Их всех она не смогла спасти, как ни пыталась. Вон, за одним из столиков, аккурат рядом с родителями, сидит доктор Эрскин с бокалом аугсбургского шнапса. Смотрит, как и всегда, хитро поверх своих круглых очков. Говард, вновь молодой и здоровый, кружит повзрослевшую малышку Мэри в заводном танце. А в углу терпеливо мнётся Фил Коулсон со своими коллекционными карточками. И Пьетро с удалой улыбкой скачет серебристой вспышкой вокруг, всё спрашивая о сестре.       Их десятки, сотни, если не тысячи. Все погибшие, знакомые. Они веселятся, танцуют, забыв о собственной смерти. И Сэм, слишком живая, неправильно молодая, стоит среди этого праздника мертвецов с глупой причёской в глупом голубом платье. — Ты должна мне танец, — вдруг раздаётся знакомый шёпот над самым ухом.       Баки… Смотрит с прежней лихой, почти хулиганской улыбкой, сдернув фуражку набекрень. И сжимает её ладонь живыми — не металлическими — пальцами. Будто ничего и не было. Не было падения, не было боли, не было десятилетий разлуки и сумасшествия. — Сэм, война кончилась, — он кружит её в танце, как и в прежние времена, не обращая внимания на музыку.       Война кончилась, хочет согласиться Саманта. И слишком поздно замечает, как заводная музыка сменяется на грохот колёс по рельсам. Просторный шикарный зал вдруг, точно карета в тыкву, превращается в вагон, забитый оружием и взрывчаткой. А голубое платье и модная причёска делаются звёздно-полосатым костюмом под американский флаг и растрёпанной косой. Бал кончился. Пора снова на войну. — Пора домой, Сэм! — не улыбается больше Баки, а висит над ледяной бездной. — Пора домой!       Саманта тянет к нему руки, но вновь и вновь не успевает. Баки Барнс снова и снова падает на дно ущелья под крики и рыдания Капитана Америки.       Сэм просыпается от собственного оглушающего вопля, комкая в руках и без того смятую простыню. Постель, мокрая от пота, перевёрнута вверх дном беспокойной в кошмаре Самантой.       Шум голосов. Тусклый свет прикроватного торшера, разрывающий тьму. Стакан ледяной воды, поданный кем-то излишне заботливым, холодит руки. Спросонья, не придя в себя, Саманта не может разобрать, где морок, а где реальность. И кажется ей, будто все люди из её сна, кого она не сумела защитить, вновь рядом, пытаются говорить. — Эй, Кэп, — вместо Сэма вдруг видится доктор Эрскин в своих смешных очках. — Ты как? — Ты весь этаж своими криками подняла, — и не Ванда сидит рядом. Пэгги. Вновь молодая и улыбчивая. — От тебя такой паникой сквозит… — С ней нет смысла сейчас говорить, — Сэм не слышит колючего в своём сарказме голоса Тони. Но слышатся ей слова Говарда. — Сомневаюсь, что она сейчас разумом в этом помещении. Дайте ей в себя прийти.       Из ослабевших пальцев выскальзывает покрытый испариной стакан. Вода расплёскивается по полу. Но Сэм всё равно. Не слышит она звон стекла. Лишь свой пульс, бешено стучащий в ушах, заглушающий чужие голоса. И щёки вдруг делаются мокры от непрошеных слёз. Нереально, нереально, нереально… С собственными кошмарами сейчас борется не отважный Капитан Америка, а простая бруклинская девчонка Сэм.       До разгорячённого плеча дотрагивается прохладная металлическая ладонь. И все споры, шум, приглушённый свет энергосберегающей лампы вдруг отходят на второй план. Лишь это прикосновение, почти ласковое, имеет сейчас значение. — Идите. Я её успокою. — Голос с лёгкой хрипотцой тих и приятен. В отличие от раздражённого баритона Сэма. — Интересно, и как же ты это сделаешь? — Не твоё дело, негритёнок… — даже некоторые стальные — солдатские — нотки его не портят.       Сэм устало закрывает лицо ладонями, то ли за истерику стыдясь, то ли пытаясь скрыться от призраков прошлого, таящихся по углам. Паршиво видеть в каждой тени лица давно мёртвых людей и осознавать, что только ты не смогла их спасти.       Тёплые — живые — пальцы быстро пробегаются по напряжённым мышцам, разминая и расслабляя. Сэм упирается разгорячённым лбом в плечо Баки, аккурат туда, где под толстовкой тёплая плоть прилегает к прохладному металлу. От него пахнет порохом, крепким табаком и горячим железом. Запах, знакомый со Второй Мировой, с их первого общего сражения на заводе Шмидта. Тогда Сэм успела вытащить Баки из горящего здания. А через полтора года он рухнул в пропасть ущелья на глазах у Саманты.       Медленно, очень медленно, почти по каплям, отходит прочь кошмар, исчезает лишнее напряжение, пока Джеймс обнимает Сэм, ласково поглаживая по голове.       Они молчат, пока Саманта вздыхает, смаргивая непрошеные слёзы. Тут нечего говорить. Прошедшая война оставила на их душах шрамы, что никогда не исчезнут. И Баки без слов и ненужных объяснений знает, что за кошмары мучают бравого Капитана Америку. Знает о её гипертрофированной совести, не дающей забыть о всех мертвецах, чья кровь попала на её руки. Знает о призраках, тревожащих сны Саманты. Знает, слишком хорошо знает, что Капитан Америка и просто обычная девушка Сэм Роджерс ещё не вернулась с затянувшей войны. И, быть может, не вернётся никогда. — Я рядом. Я с тобой…       Родной, нежный шёпот приводит в себя не хуже ледяного душа. Высыхают на щеках солёные дорожки слёз. Закрывается потайная дверь в сердце, хранящая за собой боль, тоску, отчаяние и страх. И мёртвые, таящиеся по углам, с улыбками уходят прочь. Не навсегда, конечно. Слишком большая роскошь. До следующего, но такого не скорого, кошмара. — Как прошла миссия? — только сейчас Сэм вспоминает, где Баки и его маленькому отряду пришлось побывать этой ночью. Почему сегодня она спит на базе Мстителей, а не дома, в их общей постели. — Приемлемо. Вижен даже почти не привлекал внимания, — по голосу Сэм слышит улыбку, сквозящую в словах Баки. Значит, утром будет новая история об очередной оплошности бедного андроида. — И чего тебя вечно кошмары мучить начинают, когда я без тебя в миссии ухожу?       Сэм молчит, зарываясь носом в его толстовку. Незачем говорить вещи и без того очевидные. Баки и сам знает, что за страх доводит обычно крепкие и мирные сны Саманты до ночных кошмаров. Страх вновь потерять его. — Давай спать, Цыплёнок, — Баки прижимается лбом к её лбу, заглядывает в глаза. Так уютно. Почти по-домашнему, несмотря на окружающие их типовые вещи базы. — Уже поздно.       Привыкшее к сырым окопам тело спокойно расслабляется на влажных простынях. Сэм всё равно на стылую сырость постельного белья, на дорожную пыль на одежде Баки, на собственную разбитость. Лишь на одно ей не всё равно. На войну с её бесчисленными жертвами, что никогда уже не отпустит. Тут уж дурные сны волей-неволей появляться будут. Но в макушку сопит Баки. И от этого становится легче.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.