«Храм Фикрайтера. Добро пожаловать в ад!»
А потом ты просыпаешься. …Ты яростно точишь карандаш, снова ломая грифель и снова марая белоснежную бумагу серыми линиями. Перечитав, комкаешь листок и начинаешь сызнова. И так каждый раз. Иногда тебе кажется, что твоя жизнь такая же серая, как грифель этого карандаша. Ты пытаешься скомкать её и попробовать написать всё сначала, но она остаётся такой же серой, оставляя после себя чувство дежавю. Привыкай, писатель. Это твоя жизнь. Твои серые будни, фиолетовые облака и зелёные Луны… И чувство дежавю.Храм Фикрайтера. Добро пожаловать в ад!
16 июня 2017 г. в 22:22
…Вот ты и снова здесь, милый друг. Перед тобой — чистый, совершенно белый лист, а может, лист в клеточку или в линейку, а может, заметки в телефоне, а может, открытый Word. Или ты просто сидишь, вертя у себя в сознании воображаемый листок, набрасывая на нём воображаемые буквы воображаемой ручкой — шариковой или гелевой.
Я не знаю, какой у тебя почерк. Быть может, ты выводишь аккуратные буковки, чуть наклонённые набок, а может, черкаешь как попало этот самый листок — неважно, воображаемый или всамделишный, — рисуя на полях всякие цветочки, птички или эпизоды какой-нибудь кровопролитной выдуманной войны — это зависит от твоего пола, возраста, жизненных принципов и характера.
Я понятия не имею, какой у тебя характер. Быть может, ты весёлый парень, с нервозностью молодости, ещё не осквернённой жизнью, но пишешь о страшных муках всего живого на Земле: прибудут инопланетные человечки с зелёными антеннами из шариков на голове и захватят власть над сознанием человека и всех существ…
А может, ты мрачная, одевающаяся во всё чёрное девушка, которая уже давно осознала весь смысл жизни, непостижимый многим, но пишешь радужно-розовые любовные истории (и обязательно со счастливым концом!), которые тебе так хочется прочувствовать на себе…
А вдруг ты ещё несозревший для написания прозы (или стихов) ребёнок семи лет, который «нечаянно» забрёл в чащу писательской жизни, но уже загорелся желанием написать собственную книгу? (Такую красивую, с блестящей обложкой, я угадал?) Всякое бывает. Я таких авторов встречал, мой милый друг, и нечего недовольно фыркать.
Я не знаю, какое у тебя мировоззрение. Может, вместо белых облаков ты видишь фиолетовые расплавленные куски воска, плывущие по морю из лепестков василька? Или, возможно, Луна в твоих глазах отражается не серой и унылой, со всеми кратерами и несуществующими морями, а зелёной или даже лимонной, отражающей свет огненно-красного шара, именуемого Солнцем? Ты отводишь взгляд, и я тебя понимаю. Ты стараешься не плакать — то ли от яркого света, то ли от непередаваемого зрелища (не каждый день видишь фиолетовые облака, зелёные Луны и васильковое небо).
В любом случае, даже если ты не видишь всего этого наяву, ты всегда можешь набросать на полях воображаемого листка эту прелестную картину и любоваться ею, досадно и шумно вздыхая.
Ведь ты всё прекрасно понимаешь, мой милый друг. Эта «прелестная» картина навсегда останется в твоём сознании, в твоей памяти, так и не перепрыгнув на поля листка — всамделишного, не воображаемого, на котором ты так любишь фантазировать на абсолютно разные темы, — всё равно, про зомби-апокалипсис и инопланетян они рассказывают или про неподдельных бабочек в животе. Истории — какими бы они ни были «прелестными», — на бумаге (опять же, настоящей) выйдут совершенно иными, нежели в голове.
Но каждую ночь ты возвращаешься в то место, где все эти истории становятся реальностью. Ты возвращаешься в Храм.
Ты стоишь перед огромным зданием. Нельзя точно сказать, что это: не замок, не памятник, не церковь. Что-то похожее на школу.
Ветер треплет твои волосы, напевая какую-то незнакомую песенку: «Ветер перемен…», пока ты читаешь надпись на табличке перед зданием.
«Храм Фикрайтера. Добро пожаловать в ад!» — гласит табличка. По коже пробегают мурашки и еле ощутимая дрожь. Ты сильнее сжимаешь ручку кожаной сумки, в которой, вероятно, лежат книги. Много книг.
Книга — необходимая вещь для будущего писателя.
Здесь ты многое узнал, услышал и увидел.
Чего только стоили бабочки, словно сотканные из волшебной пыльцы, музыки и воздушных, еле различимых запахов луговых цветов? Те бабочки были словами, взлетевшими по лёгкой руке писателя.
Чего стоили те призраки, похожие на потоки полупрозрачного белого света? Те призраки были мечтаниями, вошедшими и глубоко пропитавшимися в почву твоего воображения.
Чего стоили те кроваво-рыжие огоньки и небесно-голубые васильки глаз, что всё время следили за тобой, куда ни пойди? Те глаза были воспоминаниями, что просочились не только в твою голову, но даже в твои творения, преследуя по пятам и не давая возможности успокоиться.
В Храме ты многое узнал, услышал и увидел.
Порой узнать, увидеть и услышать — недостаточно. Нужно это прочувствовать всей своей кожей, своим нутром, каждой клеточкой своего тела. Ты был готов поклясться своей кровью, что прочувствовал это.
Но почему же тогда ты должен покидать этот чудесный мир снова и снова, когда просыпаешься в своей комнате, освещённой лучами рассвета? Почему должен каждое утро забывать про этих бабочек, призраков и огоньки глаз, возвращаясь в суровую реальность к этому самому белому листку на столе, и понимать, что Храм — лишь сон?
…Ты стоишь перед не то замком, не то памятником, не то церковью. То Храм Фикрайтера — место, где любой может стать писателем… если хорошенько постарается. Место, в котором порхают бабочки слов и потоки авторской мысли. Место, которое всегда оставляет после себя чувство дежавю.
Явно это чувство появляется неспроста. Ты действительно был здесь. Каждую ночь.
И ты не ошибаешься, если думаешь, что Храм — не сон. Но каждый раз воспоминания об этом «сне» ускользают, как те невесомые призраки.
…Ветер треплет твои волосы, напевая какую-то знакомую песенку: «Ветер перемен…», пока ты читаешь надпись на табличке перед зданием, пытаясь вспомнить, где же видел её.