Осенние листья

      Этой осенью город спит, словно никак не может отойти от жаркого лета. В полусне двигаются маршрутки, бредут на занятия сонные студенты, выползают спросонок пьяницы во дворы и, потоптавшись, тянутся к ларькам; в маленьких офисах зевают после отпуска служащие.       Правда, бодрствовать город перестал несколькими десятилетиями раньше, когда закрылись заводы, а большие носатые баржи так и остались ржаветь в порту. Городской институт ещё жив, несмотря на ежегодные сокращения, и его массивное здание, кажется, удерживает вокруг себя весь город.       Окна одной из аудиторий выходят на пустырь, где свалены старые парты и растёт огромная груша. От бетонной стены, которой огорожен пустырь, отражается солнце, потому в аудитории мягкий и жёлтый свет. А за допотопной кафедрой, спиной к этому свету, стоит тёмным силуэтом Мария и читает лекцию о Самайне.       ...– Переходное время, время окончания жатвы. Перекрёстки, пороги, сумерки, межсезонья всегда зыбкие и опасные, потому что привычное уходит, а новое ещё не пришло – между ними неизвестность, и кто знает, что в этой неизвестности водится. Люди пытались от неё защититься – договориться с ней, как с живой, поэтому рядились в маски духов. Отсюда – Хэллоуин...       Студенты слушают. Кто-то смотрит на Марию, кто-то – в окно, на то, как кружатся листья. Кто-то записывает с пустым взглядом, как кукла. Мальчик со второй парты глядит большими глазами и думает не о кельтских обычаях, а о том, какое у темноглазой Марии лицо, когда она улыбается.       ...– Определялось, кому жить в новом времени, а кому быть срезанным, как колосья. У славян смерть женского рода, но у европейских народов это мужчина. От Самайна к нам в массовую культуру пришёл образ чёрного жнеца, собирающего души.       Мальчику со второй парты показалось, что глаза Марии странно сверкнули. С ней такое бывало, когда она увлекалась, хотя сейчас она была скорее отрешённой.       – Время Самайна – битва. Но между не добром и злом, как мы привыкли сейчас, а между природными началами. Им чужды человеческие понятия о морали. Но вот логика у них человеческая: люди наделили их этой логикой...       Осенний лист царапнул по стеклу и полетел дальше, к земле.       – Тема следующего занятия – городские легенды. Прочитайте статью...       – А про контракторов будет? – подал кто-то голос с последней парты.       – А про контракторов в додзинси прочтёте, – невозмутимо ответила Мария, убирая так и не раскрытый конспект.       «Как же я устала. Чтоб вам всем...»       Мария сидела в опустевшей аудитории, помешивая пластиковой ложечкой кофе.       – Можно? – в дверь робко заглянул студент, который сегодня был за второй партой.       – Нужно. Рассказывай.       Он протянул зачётку, сел перед Марией и слегка покраснел.       – Ну? Результаты есть?       – Результат... есть, он удачный. Я взломал архив четвёртого отдела... Там, – он кивнул на раскрытую зачётку. В ней лежала узкая продолговатая флешка со шнурком. Мария хмыкнула.       – Там что-то об Идзанами, и о звёздах, и...       – Ты делаешь доброе дело, – Мария посерьёзнела. – Может, ты сам пока этого не понимаешь: для тебя всё это загадки, шпионские игры и прочая ложная романтика, но...       Он резко взглянул на неё.       – Нет. Это не ради... Я делаю это для вас, Мария-Иван.       – Знаю, – она грустно кивнула и накрыла его руку своей. Снаружи светлый день перешёл в осенние сумерки, наполненные шорохом и кружением.