Покажись мне!

- Покажи мне свое лицо, - просит он. - У отражения нет собственного лица, ты это знаешь… - тихо прошелестел голос. - Почему же ты просишь? Сложно верить тому, кого не видишь. Кто показался тебе всего лишь однажды, после оставаясь всего лишь голосом. И запах… Странный запах — персики и скошенная трава. Или… никак не понять, что это за запах, просто однажды он решил, что пусть это будут персики и трава, что бы там ни было на самом деле. Она соглашается — это хороший выбор, и ждет, чтобы рассказать новую сказку, когда он придет... - Какое лицо показать тебе на этот раз? - голос уже не тихий, а уверенный и властный, и в водах озера угадывается смутное отражение… слишком неопределенное, чтобы узнать, кто это. - Почему ты так добиваешься этого? И запах — солоноватый. На этот раз пахнет не персиками, а кровью. Она не возражает — напитываясь его жаждой, она сама становится бездной, в которой тают звезды. Провести ладонью по озерной воде, разбив отражение неба. Кувшинки на озере как будто стеклянные. Они разобьются, если сжать их рукой? Будет ли больно от осколков, и кому? Да пусть все разобьется, превратится в пыль… Разве можно верить глазам? Разве можно верить вкрадчивому голосу, шепчущему столько лет лживые слова? Все они прогнили… Лица искажаются, превращаясь в одинаковые маски с нарисованными улыбками, стекают, плавятся, изменяются… Правильное слово — застывают на месте, одинаковые. И он знает, что там, внутри, гниль и труха. Все. Они все такие. Она молчит и показывает то, что он хочет — гниль и разложение. - Покажись мне, - приказывает он. - Я должен видеть тебя. Покажи свою маску, если не хочешь показывать лицо, - предлагает он компромисс. - Неужели тебе достаточно маски? - снова тот же голос. На этот раз — шелестящий, как звук ветра, как шорох песка под ногами. - Зачем тебе то, что легко разбить? Луна в небе, но озеро осталось в воспоминаниях. И ветер, бесконечный ветер, поющий свою бесконечную песнь. Снова запах, на этот раз — снега. Откуда ему здесь взяться? Это память услужливо подсказывает сама, выбирает нужную иллюзию из завалявшихся на чердаке, отряхивает и вот уже кажется, что холодный воздух пахнет снегом, хотя на самом деле он не пахнет вообще ничем. Верить… Какое смешное слово! Вонзить меч в грудь врага, пока он сбит с толку, смотреть, как течет кровь. Не верить — знать. Знать то, что в этом мире он один, и мир — в нем. Пока существует он, существует и мир. - Ты так же хочешь остаться голосом без лица? Поздно, - усмехается он. - Ты помнишь мое имя? - голос едва различим — и свет. Сиреневый свет вокруг. Больше ничего не нужно, и прошлое рассыпается в прах, а прах уносит северный ветер. Спокойствие и тишина. Он не слышит крик, безмолвный крик сорванного голоса. А она — не остановит его. Имя… Имеет ли оно значение, если искушения не избежать? Нужны ли имена вообще? Да, он помнил ее имя и что оно значит. И называл его, срывая очередную маску. - Неужели ты не хочешь сорвать свою маску? - он пытается воздействовать хитростью. - А как же ты? Ты думал о себе? - хриплый, низковатый голос задает вопрос, самый банальный и потому неожиданный из всех. Но во тьме и он — радость. Чувства как будто застыли — не ощущается никакого запаха, и полная темнота мешает разглядеть то, что находится вокруг. Да и нужно ли это? Смешно. Нельзя оставлять его в одиночестве. Она соглашается, и не говорит, что он никогда не был одинок. Что это единственная иллюзия, которой он подвластен. Она показывается — на одну секунду, прекрасная, в белых одеждах, напоминающих арранкарскую форму. Точное его отражение. - Ты знаешь, что у отражения нет своего лица, и чье лицо я тебе показываю. Он знает. Немного непривычно смотреть на собственное лицо, чьи черты чуть смягчены в угоду стандартам женской красоты, но такое же холодное, с застывшей презрительной улыбкой. Она — смеется. Потому что она никогда не покажет ему свое собственное лицо. И дело не в отражении. Просто она знает, что будет, если он заглянет в свою душу, и бережет, как может, не отвечая на единственный вопрос из всех. Она знает — и потому молчит.