Прощание

Теплое весеннее солнце едва пробивалось сквозь пыльные окна каменной клетки, которую Dh’oine упорно именовали комнатой. В его неверном, рассеянном свете помещение выглядело максимально отвратительно, буквально наваливаясь на грудь отчаянием и безнадежностью. Слишком серые стены, слишком мало воздуха, все вокруг отравлено пылью и смесью лекарственных трав. На кровати – единственном предмете мебели в этой чертовой усыпальнице – едва виднеется тело, окутанное слабым магическим свечением. Седые, полностью выцветшие волосы, запавшие глазницы с разбегающимися и перечеркивающими лицо морщинами, стянутые в нитку бесцветные губы. Глаза, когда-то ореховые, смотрят прямо и немигающе, уже не на мир, а куда-то намного глубже. Он смотрит, не в силах оторвать взгляда от высохшей мумии человека. От некогда красивого, сильного тела, от высохших рук, комкающих простынь, от этих бесцветных, умирающих глаз. Смотрит, и не может отвернуться, хотя все внутри кричит «Беги!». - Что, Белка, пришел попрощаться? – голос глухой, треснутый, с хрипом вырывается из глотки. - Ты умираешь, Dh’oine. - И ты решил лично засвидетельствовать это событие? – сухие, впалые губы искривились в усмешке из-за чего морщины пришли в неприятное движение. Какое-то время они смотрели друг на друга. – Ты ничуть не изменился, Йорвет. С момента нашей последней встречи. Ты все такой же остроухий засранец, старец с телом юноши, мой главный, единственный враг. - Вернон, - это имя перекатывалось на небе, но с таким трудом сорвалось с губ. Казалось – назвать, значит признать очевидное, то, что признавать не хотелось. - Я, подыхаю, Йорвет. Подыхаю, как чертов смердящий пес, самым, мать его, паскудным образом. От старости. В одиночестве. - А где…? - Никого не осталось. Никто не дожил. Только я и ты, но не над тобой сейчас гремит костями проклятая старуха, не ты не можешь даже отлить самостоятельно. Зачем ты пришел? – вопрос повис в воздухе, нуждающийся в ответе, настолько, насколько мечу нужно знать, кому нанести удар. На самом деле он не знал ответа, просто делал то, что было важным. Холодные пальцы сжали сухую ладонь, переплетясь как побеги. Холодная же рука легла на морщинистый лоб. Человек умирал, человек сражался со смертью в битве, которая уже была проиграна, а он мог только стоять в стороне и до боли сжимать сухую ладонь, в которой больше не было жизни. - Помнишь Флотзам? Мы гонялись друг за другом как бешеные, не в силах по-настоящему убить. Как отводили клинки в последний момент. Тогда мне казалось, что, если не выстоишь ты, сломаюсь и я. Слишком похожие, слишком разные, разделенные временем, войной и кровью. Помнишь Сады Памяти? Как в исступлении срывалась одежда, тела вгрызались друг в друга, нанося не ласку – удары, один за другим, пока от стонов не становилось тесно. Как синяки сходили неделями, только для того, чтобы их место заняли другие. Укусы, засосы, до кровавой корки, до шрамов, переплетающихся с перекрытым кислородом, до боли в суставах, до каждой клеточки тела, раня куда-то намного глубже. Помнишь, как сминалась под пальцами кожа, рвались мышцы, проверяемые на прочность? Как мы оба проверяли друг друга на прочность, стирая колени, дрожа руками, царапая там, где все покрывалось трещинами. Впечатывались друг в друга, запечатлевались в памяти, сохранялись отметками на телах как кольцами на деревьях. Как дышали болью и отчаянием. - Еще есть время. Еще можно исправить. - Черная магия? Продать что, душу? Мое время пришло, Белка. Я рад, что ты пришел попрощаться. Человек уходил. Человек бросал его навсегда. Человек умирал. Эльф провел рукой, закрывая застывшие в вечности когда-то ореховые глаза.