We Found Us

Вип-кабинки в этом клубе располагались на втором этаже и, когда он запер дверь, шум танцпола остался где-то далеко. Мягкий диванчик, столик с шестом и что-то вроде ширмы, огораживающей угол. Тарьяй хотел направиться туда, но Хенрик перехватил его за запястье. - Тарьяй? Вышло, наверное, совсем безнадёжно, потому что Му улыбнулся, едва не растеряв весь свой сомневающийся вид, легко поцеловал и подпихнул в сторону диванчика. - Сядь и закрой глаза. Хенрик послушно устроился на мягком сиденье, опустив веки. Он немного нервничал, не зная, чего ожидать, причём не за себя. Ему-то понравится точно, ведь речь идёт о Тарьяй, но останется ли доволен представлением сам Му? С его перфекционизмом он привык выкладываться по максимуму, не позволяя себе где-то схалтурить, а здесь всё-таки была новая территория. И лишь в кончиках пальцев растекалось острое предвкушение. Тарьяй и стриптиз – от одной мысли об этом сочетании вставали волоски на коже. Судя по звукам, Му что-то искал в своём телефоне. Не «Стриптиз для чайников» случайно скачивал? От этой мысли у Хенрика вырвался сдавленный смешок, и он почти физически ощутил убивающую мощь взгляда Тарьяй. Тот, впрочем, промолчал, а через несколько секунд зазвучали первые аккорды какой-то незнакомой Хенке песни. Хенрик выждал пару мгновений, пытаясь вернуть себе хотя бы относительное подобие покоя, и открыл глаза. Дыхание перехватило тут же. Холму были знакомы разные версии Тарьяй. Тот безумно любил свои маски, не позволяющие посторонним пробраться внутрь и разложить на составляющие его эмоции, но Хенке входил в ограниченное число тех, кому Тарьяй доверял и открывался. Тот Тарьяй, который двигался в центре комнаты, был Холму ещё незнаком. К сожалению. Насмотревшись на танцы Му в антитеатре, он ожидал чего-то подобного: хаотичного, резкого и больше похожего на разминку на уроке физкультуры или на выход скопившейся энергии, чем на попытку соблазнения. Оказалось, гадёныш умеет такое, что лелеющие образ невинного ангелочка поклонники по всему миру не поверили бы увиденному ни на секунду, заявив, что это пиздёж и провокация, а кудрявый просто рядом уроки учил. Хенрик и сам повёлся, несмотря на то, что они были вместе уже полгода. Знал ведь, что если Тарьяй задастся целью обвести кого-то вокруг пальца, то ничто не способно остановить его манёвры, а актёрский талант вкупе с вредным характером – взрывоопасная смесь. Знал – и не смог устоять. Поверил смущённому взгляду, скованной улыбке, чуть ссутуленным плечам. Даже хотел предложить, мол, проехали, Давид всё равно на утро не вспомнит о споре, но Тарьяй так на него посмотрел, что слова с губ так и не сорвались. Какая-то часть Хенке уже предвкушала, как он будет утешать своего мальчика и до утра доказывать самыми проверенными способами, что он великолепен в любом случае. Как же. Утешать, кажется, придётся его самого. Тарьяй больше не выглядел ни неуверенным, ни смущённым. Он приближался неторопливо, покачивая бёдрами в такт мелодии, и с уверенностью смотрел в глаза. Знал ведь, как хорош, и не стеснялся включать своё обаяние на всю мощь. Хенке, павший однажды его жертвой, иммунитетом так и не обзавёлся и сейчас просто физически не смог бы отвести взгляд. Тарьяй двигался изящно и так плавно, что Хенрик даже позавидовал: сам он всегда не ходил, а «рвался в бой с саблей наизготовку», как выразился однажды Марлон. Тарьяй же спешка в принципе не была свойственна. Тем более, когда он решал довести Хенрика до грани. Его развели просто мастерски. Пальцы Тарьяй скользнули по груди, едва задержавшись на виднеющихся сквозь белую рубашку сосках, погладили ключицы, щекоткой прошлись по открытой шее. Бёдра, обтянутые плотной тёмной тканью, покачивались в ритме играющей песни, и у Холма зачесались ладони от желания впиться в них пальцами. Му запрокинул голову, и Хенрик залип на движении кадыка. Тарьяй завораживал. В его продуманных движениях не было ни капли пошлости. Только тщательно скрываемая сила и страсть. Он откровенно кайфовал, отдаваясь музыке и жадному взгляду Холма. Его любимый мальчик, так нуждающийся во внимании и одобрении. И в том, чтобы его выдрали прямо у этого шеста. И, словно тоже придя к этому выводу, Тарьяй двинулся к возвышению. Он же не рискнёт? Рискнёт. Конечно. Тарьяй, хренова дива, взошёл на столик как на престол. Прижался спиной к прохладному шесту и проехался по нему вниз, не отводя тёмных глаз от Хенрика. Развёл колени, дразняще пробежался кончиками пальцев по внутренней стороне бедра и резко поднялся. Повернулся к Хенрику спиной, вынуждая взгляд Холма застопориться на двигающихся по кругу ягодицах, провёл ладонями по бокам вверх, пока не вытянул их над головой, ухватившись одной ладонью за запястье другой. Выгнулся так сладко, что Хенрик едва не застонал, невольно подавшись навстречу. Тарьяй заметил, засранец, и, повернувшись, нарочито небрежно принялся расстёгивать мелкие пуговицы на рубашке. И ни разу не сбился с выбранного ритма в танце, хотя Хенрик видел, что он и сам завёлся. Блять, Холм испортил этого ребёнка и теперь расплачивается. Хотя этот долг он готов отдавать до конца жизни. Снова и снова. Хенрик бы не удивился, если бы Тарьяй сейчас взял и запрыгнул на чёртов шест, прокрутившись вокруг и не потеряв при этом равновесия. Его длинные ноги наверняка смотрелись бы на шесте просто крышесносно. Но Хенке уже слишком долго дразнили. Когда Тарьяй вновь опустился на колени и приблизился, закусив губу и выгибаясь, Хенрик привстал и, не церемонясь, стянул его со столика к себе в объятия. - Я ещё могу на шпагат… Остаток фразы потерялся у Холма во рту. Потому что видеть это великолепие и не касаться его – личное «невозможно» Хенрика Холма. Тарьяй застонал, отвечая, но не позволил поцелую продлиться дольше считанных секунд, отстранившись. Хенрик разочарованно выругался, крепче стискивая чужие ягодицы и вжимая его в себя, чтобы не сходить с ума в одиночку. Стояло так, что было уже больно, но Му, кажется, ещё не наигрался. - Я ещё могу на шпагат сесть. Хочешь? - Хочу нагнуть тебя над этим диваном и выдрать. Потом – отшлёпать, поставить на колени и заткнуть твой развратный рот своим членом. Му улыбнулся и поёрзал, устраиваясь удобнее и вырывая из Хенрика сдавленный стон. Зрачки Тарьяй давно перекрыли радужку, и весь его вид – растрёпанные волосы, распахнутая рубашка, красные щёки, безумный взгляд – притягивал, заставляя одновременно хотеть и вытрахать из него всё самодовольство, и поклоняться ему как божеству, не смея даже прикасаться. Тарьяй тем временем с трудом, но отцепил его ладони от своей задницы и прижал их к спинке дивана по обе стороны от головы Хенке. - Смотреть, но руками не трогать. Нежно коснулся губ, словно в противовес скопившемуся между ними напряжению, и, не позволив Хенке углубить поцелуй, чуть отстранился, чтобы в следующую секунду начать двигаться. Хенрику хотелось вырвать руки из крепкой хватки, стянуть с Му штаны и оказаться внутри него, заставляя вскрикивать и отдаваться, словно в последний раз. Хотелось вылизать его всего, довести до невменяемого состояния и заниматься любовью до полной отключки. Но Тарьяй смотрел так, что Хенке только беспомощно подавался бёдрами навстречу и умирал в глазах напротив. Холм был настолько возбуждён, что даже этих толчков сквозь слои одежды оказалось достаточно, чтобы он, дёрнувшись, кончил. Тарьяй словил его стон губами и, перестав двигаться, ласково вылизывал расслабленный рот, пока Холм отходил от оргазма. Его потряхивало, поэтому он не сразу заметил, что Му так и не кончил. Тарьяй тяжело дышал, но, прежде чем Хенрик успел прийти в себя окончательно и довести его до несдержанных криков одними губами, слез с его коленей и отошёл к двери. - Время закончилось. Продлевать будете? Тогда запишитесь у администратора. И выскользнул из комнаты, захватив телефон и оставив ошарашенного, разбитого оргазмом Хенке пялиться в закрытую дверь, чувствуя, как липко и неприятно становится в испачканном белье. Засранец обыграл его по всем фронтам, но следующий раунд останется за Хенриком. Ну, держись, Тарьяй.