Аска-33

Её уже два дня держали в погребе связанной, хотя для неё самой время давно исчезло. Запястья, хоть и не были связаны туго, затекали и чесались под веревкой. «Ну, красная шавка, долго ты еще будешь молчать?» – спросил молодой мужчина с вытянутым лицом, куривший у стены, в голосе его, хоть и негромком, ощущались раздражение и усталость. Она не пропустила этот вопрос мимо ушей, как десятки других до этого, и подняла на него взгляд. Взгляд. Не одного, как уже привыкла, а двух больших синих глаз. «Как вы сделали это?» – слабым голосом, но чистой немецкой речью вопросила она. «Сделали что? Поймали тебя?» – оживился, хоть и немного обозлился, дознаватель. «Нет, нет. Вернули мне мой глаз?» – в интонации явно читалось, что она растеряна и не управляет ситуацией. «Лучше ответь, для чего ты носила эту дурацкую повязку, имея оба глаза?» – смягчился он. Она разочарованно выдохнула и опустила голову. «Ну нет, ты не станешь молчать еще два дня!» – вскипел мужчина и сделав два быстрых шага влепил ей размашистую пощечину. «На кого ты работаешь!? Красные в Германии или… Коминтерн?» – его вопросы больше походили на угрозы. По её щеке разлилась краска в форме ладони с пальцами, и скула начала жалобно ныть и покалывать, но ответом осталась немота. «Верная сука!» – раздосадовался он и посмотрел на зажатый в двух пальцах тлеющий окурок. «Говоришь, у тебя был один глаз до того, как ты попалась к нам? Тогда пора привести тебя в начальный вид, вдруг тогда ты была разговорчивее?» – медленно и уже без пылкостей, довольствуясь своей властью, произнес дознаватель, поднося смрадный запах табака к её глазу. Едкий дым попал ей на слизистую, и она ощутила у глазницы жгучее тепло и захотела отдернуть голову, но лишь апатично склонила её ещё ниже и прикрыла веки. Мужчина держал паузу, как будто размышляя над сомнениями – всё же перед ним была молодая немка с красивой внешностью, а в глубине синих глаз искрился свет, делая их самой бесподобной чертой. Дверь на осевших петлях ударилась об косяк и распахнулась, явив в комнату другого мужчину. Он смело вошел, имея строгую осанку, похожую на военную выправку, и резким жестом приказал дознавателю отстраниться. «Мы не смеем обращаться подобным образом с чистыми арийцами! Уйди прочь!» – властным голосом с присадками глухой хрипоты изъявил он. Первый мужчина затушил окурок сапогом и вышел, приобретя похожую осанку. «Я приношу извинения за этих болванов-штурмовиков, милая фройляйн. Я вас освобожу» – с уходом первого он был любезен и имел робкую слабую улыбку. Когда с её рук спали путы, срезанные перочинным ножиком, она незамедлительно встала и на отсиженных нетвердых ногах повернулась к двери. «Ещё раз примите мои извинения – в штурмовики мы набираем в первую очередь крепких и исполнительных ребят… а всех сообразительных я оставлю для руководства этой партией… этой страной», – его мечтательный голос вмещал в себя ещё спокойствие и уверенность, что так и есть, и это заставило её развернуться и посмотреть на него. Она бросила краткий взгляд и запомнила лишь большой нос с ровной, как полоса аэродрома, спинкой и сильно зачесанные набок волосы. «Вы вольны уходить, но скажите перед этим своё имя», – добавил он вслед, как о забытой фразе, когда она отвернулась и сделала первый шаг к выходу. Перед самой дверью она ответила: «Аска».