***
Лекция о нейроотличных, необходимо зайти, Такер пошел. Антипсихиатрия: долой таблетки и злых докторов. Белобрысый поцик, член группы угнетаемых меньшинств, несет ересь словами Иуды. Он совершенно грязен, нечист. Его гладят по плечу, усаживают, убаюкивают, разве что сиську в рот не суют. Крэйг ощущает себя как на сборе овуляшек, странно, ведь вокруг фемки, ЛГБТ и рекуррентные шизофреники. Впервые за долгое время он замечает, как давит духота Калифорнии. У левого уха звучит пропеллер. Такер мечтает о путешествии с Карлсоном. Все уходят и он идет к маленькому комку противоречий. Тот смотрит на него отрешенным взглядом собаки, ловящей крыс у бара Скиттера. — Чего хотел? — хрипяще отзывается поцик, собирая свои конспекты. — Я тебя раньше не видел, а ты такое выступление устроил. Зачем тебе? — Нормальные люди представляются, Такер, не заваливают вопросами, — лицо Такера на мгновение теряет свою статичность: никто еще так резко к нему не обращался. — Откуда меня знаешь? — Да твое имя и рожа по тэгам универа везде мелькает. Главный поборник морали. — Ты не ответил на вопрос. — А я не обязан тебе отвечать, Такер. Ты мне противен, — с этими словами белобрысый удаляется из аудитории. Крэйг впервые за долгие годы услышал нет.***
Поцик стоит у кабинета историка Дрю. Вокруг жжужат даты, определения и точки зрения — верный признак комиссии. Такер замечает у белобрысого в руках кипу бумаг. — Че, завалился? — Тебе какое дело? — Альтруистичное. Прогнать тебя? — пацан прижимает к груди конспекты, перебирая их пальцами. Он вцепляется в них так, что рвет последние несколько листов. Кажется, у него дернулось веко. — Я все помню. — В чем проблема? — Дрю просто не ставит выше. — Чувак, говори так, как говорит Дрю. О злобных колонизаторах, великих морских выкупщиков рабов, и он схавает, — проще и безопаснее подчиняться преподавателю — негласная истина всех бывших училищ, ставших внезапно колледжами, выдающими ученые степени. Крэйг живет по ней и сейчас, и он выдает легкий смешок. — Но это же неправда. Британцы их выкупали для перепродажи, а не освобождения. — Плевать, ты че, вылететь решил? — голос пацана на время приобретает старые рэднековские нотки, чему удивляется сам Такер. — Н-нет. — Ну вот завались, и говори так. — Твик, твоя очередь, — говорит девчушка из аудитории, отчего Твика передергивает. Крэйг от этого зрелища чуть не разрывается от ржача. — Дерзай, Твик. Через двадцать минут дверь открывается и оттуда вылетает встрепанное недоразумение. Вздох облегчения смешивается с мокрыми глазами, взгляд которых отображает совсем не тревогу. — Зачет, — кидает Твик и несется к жилым кампусам. Вкус победы оказался гранатовым.***
— Эй. Ты как? — Спрашиваешь? — Твик тыкает вилкой в еду и стучит пальцами по крышке ноутбука рядом с собой. Подлодки под глазами берут новую глубину, а волосы еще больше наэлектризованы. Такер думает, что если до них дотронуться, можно сдохнуть от заряда. — Для тебя так важно было сказать по-своему? — Да. — Почему? — Потому что в истории очень редко все бывает однозначно. Все имеет разные перспективы, все по сути есть комплексные вещи. Университет должен давать такое понимание мира, такие преподаватели как Дрю идею не отражают, — Крэйг потягивает колу из стакана, заглатывая с ней заготовленную фразу, с которой он сам не согласен. — Ну, слушай, только Дрю такой упрямый. — Нет, Такер, не только он. Ты разве не понял? — Что? — на его лице появляется человеческое недоумение, отчего Твик мелко дергается. — Ты мудак. Такер улыбается. Твик такой же как ребята из Колорадо: прямой и матерящийся. Впервые мелькает мысль о доме, только не перекрытая мерзким холодком безнадеги. Он отмахивается от нее тут же — не хватало только ностальгии в его двадцать один. — Тебя не зашкварят за общение со мной? — Твик оглядывается, как в фильмах ужасов, и Крэйг еще раз сдерживается, чтобы не заржать. — В смысле? — Ну, я явно не вхожу в твою тусовку, да и Франческа… — А в чем проблема с моей девушкой? — Только в ее резкости. Хотя, может, это просто внешнее. Ты выглядишь как наждачка, но на деле лишь так, женская пилочка. — Последнее сейчас к чему было? — Такер хватает вилку и замечает, что держит ее как ножичек в шестнадцать. Твик даже не дергается. — Ну, а ты подумай, — он улыбается, отчего Крэйг хочет вмазать ему по довольной роже. — Нахер иди. — Взаимно, Такер. Взаимно.***
В голове снова крутится ревущая рожа Клайда. Донован — тот еще дурак: взять и сделать дреды себе в калифорнийском университете. На него кидается черная девушка, тряся своими кудряшками, возмущаясь его поведению, крича об апроприации. Клайд мямлит о вкусах, стойкости в нем как в заборе на ферме у дома — эффективности ноль. Он обращает взгляд на Крэйга, а у него язык не поворачивается. Ситуацию спасает Токен, просто показавшись с камерой за спиной Донована. Дама переключается на него, затихает и уходит ни с чем. Клайд потирает предплечье. Такер впервые хреново себя чувствует. — Почему ты ничего не сказал, Крэйг? А Такер не знает, что ему ответить. Все ответы кажутся одинаково отвратительными.***
Фран и компания нацепили темную одежду и анонимной стенкой идут на миттинг. Бастовать против спикера — дело привычное и допустимое, думает Такер. Демонстрация презрения в инстаграме как норма выбита на подкорке, для него сейчас это не более чем удачный и нужный пост. Они стоят у входа и скандируют лозунги с типичным содержанием, расист, сексист, белый супрематист, гомофоб. Когда-то эти слова оставляли острый привкус на языке, но сейчас — это всего лишь очередные лейблы, которые наклеиваешь на вещи при переезде. Крэйг и Фран стоят с плакатами и скандирует. Внезапно в толпе кто-то поджигает петарду и кидает ее в кампус. Стекла лопаются как новогодняя хлопушка, и как конфетти разносятся крики ужаса с восхищённым визгами. Все несутся кто куда: к себе домой, либо к центру. Фран, не спрашивая, тащит его к центру. — Фран, куда мы? Здесь погромы, нас же точно повяжут. — Ну так, а ты думал, революция без этого обойдется? — она выдает это как простую истину, закономерность игры. Крэйг явно что-то упустил. — Какая нахуй революция, о чем ты? Мы вроде митингуем, а не ебашим! — А какой в этом смысл?! Они должны понять, что с нами надо считаться, что мы — сила, не меньшинство, которое можно оскорблять. — Так? — в голове скандируют голоса всей их тусовки активистов, кричащих о мире без насилия, достатке и торжестве любви. Ничего из тех правил, которые предлагает Фран, — Ты себя слышишь? — А что такое, Такер? Ты ничего дальше своего члена уже не видишь? Какие мирные протесты, этот мудак уже год как над ними смеется. Надо показать, что мы здесь власть и такое дерьмо хавать не будем. — Поэтому ты так себя ведешь? Нет, Фран, в пизду все это, — Крэйг снял с себя шапку и кинул ей в руки транспарант. — Я домой. — Долбоёб! Говорили мне, хуйня твой Крэйг. Действительно, годишься только на пиздёж. Урод! — Фран разворачивается и уходит. Такер даже не вздыхает, а пытается уйти вбок, подальше от центра движения. Он доходит до кофейни, как вдруг в стекло летят снаряды и от взрыва его обдает искрами и стеклом. Крэйг кричит от боли и падает. Он тихо стонет и почти ничего не понимает, но чувствует, как к нему кто-то подходит.***
В бессознательном происходит сдвиг тектонических плит, разум — это целый планетный пласт. У Крэйга в голове плоский мир, его любимое произведение Пратчетта. Ему эта бредовость больше по душе, чем омерзительная искаженность реальности. — Крэйг! Ты очнулся! — вскрикивает Клайд и Такер морщится. Донован стоит уже без своих дред и ему идет это куда больше того недоразумения. — Нашел тебя у кофейни. Уроды разбомбили витрину — чуть не обоссался. Потом услышал, ты кричишь. Смотрю, лежишь на земле в крови. Ну вот и потащил тебя с ребятами, норм, что смогли довезти, — спокойно цитировал Твик. Крэйг поднял взгляд на него. Глаза Твика горят, губы поджаты, а руки сжимают ремни сумки у колен. — Неплохо. — Что ты там делал, Крэйг? — голос Токена скользит по словам так, будто ничего не произошло. Единственный адекват среди этого странного собрания. — Ну, был на демонстрации. Потом начался пиздец, Фран кинулась участвовать, я ее послал. Пока шел к себе не заметил этих ублюдков. И вот я здесь. — Звери ебучие, — цедил Твик сквозь зубы. — Твик, спокойно. — Слушай, не тебе тут нервы выебали по полной. Витрина, говнометание начальства, это, — он указывает на Крэйга, — Нихуевый такой стресс. — О, а что за меня волноваться было? — Тебя на улице в следующий раз оставить? — игнорируя сарказм, продолжает Твик. Токен и Клайд тихо посмеиваются над ним. — Ладно тебе, что, уже и самолюбие себе не почешешь? — А не лопнет? — Врач скоро появится, подождите еще минут пять, — объявляет медсестра и Токен тянет Твика за капюшон его худи. — Спасибо. Твик, пойдем, не хватало еще стекол в него вбить.***
У Такера третий день болит голова и он не понимает, почему. Виски сдавлены, в горле сухо. Он не выходит из квартиры, сковородки плавают в раковине, на полу пыль — Фран уже не убьет его за это. У кровати стакан с теплым бурбоном, воняет алко и пердежом. В блокноте под кроватью как бабайка лежит тетрадь, где красуется его интроспекция. Там его лозунги, его речи, доносившиеся из мегафонов на демонстрациях, огрызки статей, подписанных его фамилией. Снабжено все фотографиями с фейсбука, на которых Крэйг не видит себя. У него есть друзья, морда, чтобы подцепить еще одну Фран, им просмотрены фильмы, картины, книги, есть съемная квартира и доля в наследовании дома в далеком Южном Парке, статьи и репутация «хорошего парня». Но, смотря вперед, Такер видит не свой гроб. Крэйг не может уснуть. Хороший минет мог бы заткнуть мысли о дерьмовости его жизни, но новую Фран он пока не нашел. Такер достает телефон и набирает номер, выпытанный чуть ли не насильственным способом. Они стоят на крыше его квартирного комплекса с двумя термосами кофе и ликером, который забыла Фран. Такер говорит не останавливаясь, говорит как старик при смерти в надежде собрать свою жизнь по кусочкам правильно. Твик похлебывает свою плату за должность внимательного слушателя. Он иногда спрашивает подробности, угукает и эмоционально восклицает, как игрок на Твиче. Крэйг останавливается, достигая уровня дна ниже, чем у себя в квартире. — Слушай. Я не хочу отказываться. — Такер, тебе не нужно отказываться, если тебе это так невыносимо. У тебя есть соглашающиеся с тобой люди. Да, это не совсем я. И что? — Твик дергает плечами и наливает себе еще ирландский кофе. — Я… не знаю. Я понятия не имею, чего хочу сам. — Исследуй. Такер, тебе двадцать один, это нормально. У тебя все еще впереди, найди ответ на свой вопрос, — Твик чешет затылок и быстро добавляет, — Слушай, а у тебя еще такой ликер есть? Это явно лучше, чем моя обычная бадяга. Такер кидает ему бутылку и Твик расплывается в улыбке. Она у него кривая, ребяческая, будто сошла с обложек детских книжек Астрид Лингренд. — Почему ты помогаешь мне? — от холода горят уши, Крэйг сильнее кутается в свою куртку, а Твик стоит в одном худи, будто на улице не февраль. Он замечает, что Твик в целом имеет привычку одеваться легче, чем по погоде. Только раньше таких деталей он не отмечал. — Ты меняешься, говоришь честно с собой, — Твик смотрит на Крэйга так, что у того сдавливает горло. — Это твоя правда. И это ценно. — Меньше в людях разочаровываешься? — Отчасти.***
Такер больше не ходит на митинги, не пишет статьи, вторящие лозунгам и пустому гневу, не шьёт розовые шапочки и не распространяет петиции о запретах. Он останавливается на мгновение и это мгновение становится прекрасным. Не надо бежать куда-то, выставлять себя на показ и дергать хвостиком, искать соратников и формировать мнение по каждому поводу, сверяя их с авторитетами. Можно просто быть Крэйгом, который приехал в ЭлЭй из задрищенского Колорадо покорять заплесневелую силиконовую долину. И это покорение становится не результатом тоталитаризма цвета его кожи, а закономерностью его собственного пути. Только жизнь в квартире кончается гаражной распродажей и бумажной волокитой на общежитие. Такер встречает Твика и тот ехидно улыбается ему: — Че, с небес на землю? — Заткнись, бля. — Ладно-ладно. Заходи, как со столпа своего выдуманного позора слезешь, — от снисхождения хочется блевать, но Твику он этого не показывает. Достаточно на сегодня.***
— Эй! Такер, проснись! Микроволновка орет на весь этаж! — А? — Крэйг врубается, а перед ним стоит раскрасневшийся Твик. Кажется, он вот-вот погнет ложку. — Писк этой штуковины говорит, что все готово, — шипит Твик и Такер достает свою еду из микроволновки. Твик варит себе кофе в турке, таская макароны из открытого контейнера. Странная картина. — Почему ты все еще по фамилии меня зовешь? — риторически задается Крэйг, но его не понимают. — У тебя сразу кислое лицо. Мне нравится, — Твик достает чашку и закидывает очередную макаронину в рот. — Меня мать так звала каждый раз, когда злилась. — О, мама злой полицейский? — Отчасти. — Моя очень любила допытываться до каждого события в школе, — Твик поднимает турку и убирает ее на холодную плитку. Он облокачивается на панель и продолжает пальцами есть макароны. Мерзость. — Видимо, хотела быть идеальной матерью, работала много, вот и пыталась участвовать. — Что, до сих пор пытается? — Нет, — Твик смотрит на макароны, открывая ящик, чтобы взять в руки вилку. — Почему? — Сейчас только личные посещения, но скоро выпишут, — говорит Твик, и Такер вспоминает событие, на котором они встретились. Все сразу встает на свои места, и за прошлое желание поугарать становится некомфортно. — Извини. — Да ничего, — бормочет Твик, стоя спиной к Крэйгу. — Как твой месяц поиска прошел? — Будто из болота вылез, — говорит Такер, а потом сыпет словами как мишурой. Впечатления слетают с его языка легко, конструируя события, как во времена его первых статей, когда ему еще была интересна его работа. Он впервые за долгое время слышит стук своего сердца в висках, желание проходиться по комнате аки корреспондент и демонстрировать свой безнадежно гнусавый голос. Из-за него его и не взяли в репортёры, но сейчас ему плевать. Когда Твик его подхватывает и несется в этих воспоминаниях вместе с ним, через старых приверженцев Канта, чокнутых TERF, обиженных на мир MGTOW и пидорирующих ребят, боящихся н-слова. Если раньше эти слова имели какой-то неподъемный вес, то теперь они не тяжелее мема, идей переплетения человеческих взаимоотношений. Крэйг больше не фильтрует слова в формате красивых статей и вдохновляющих инстаграм-постов, поэтому говорит больше, чем когда-либо позволял себе сказать. И теперь ему отвечает не коллективный разум в лице бесконечных одинаковых комментариев, а живой человек. Может, теперь он обыватель, но его это уже не беспокоит.***
Твик спит у него на кровати в россыпи попкорна. Они смотрели фильм Куросавы и уснули во время одной из протяжных черно-белых сцен. Крэйг не помнит, кто уснул первым, но было бы забавно, будь это Твик, с пеной у рта восхвалявший «Трон в крови». Волосы Твика расползлись по пледу и сложились в острые пряди. Блонд отражает тусклый свет в комнате, что напоминает Такеру о звездах на потолке его старой комнаты. Единственные, до которых он мог тогда достать. — Здрасьте, — говорит спросонья Твик, потягиваясь, отчего попкорн разлетается по всей кровати. — Больше не позволю тебе тащить эту хрень в свою комнату, — Крэйг берет несколько хлопьев и бросает их в лицо Твику. Тот вскакивает, собирая в ладони снеки и кидается ими в ответ. — Заткнись! — вскрикивает Твик, и Такер заваливается на спину, пожирая попкорн, пойманный ртом. — Ещё, — довольно ухмыляется Крэйг, но Твик направляется к нему, растопырив ладони, в попытках защекотать. Только жертве поебать, и Твик хохочет от своего же оружия. Руки у него сдают, отчего он падает на Такера, посмеиваясь. Твик похож на какого-то грызуна, судя по состоянию его рук, по тому, как сердце упирается в его ребра и насколько он теплый. Щеки у него периодически надуваются от смеха, отчего лицо перестает быть квадратным, а крупные черты не заставляют в подозрениях закатывать рукава худи. Крэйг не двигается, разглядывая его дальше, однако на него в ответ смотрят выпученные глаза. Свет в них отражается, отчего они похожи на две лампы, а взгляд настолько выжидающий, что Такер невольно отворачивается. Ему не хочется объяснять. — Давай, соберем это говно, — Твик встает и тянется за миской, загребая руками разбросанный попкорн. Крэйг присоединяется к нему. За вечер они больше не произносят ни слова.***
Они сидят с Твиком на лавочке в парке неподалеку от общаги. Твик тщетно пытается доказать, что видел светлячка, но это пригород самого грязного города Западного побережья, поэтому его существование невозможно в принципе. Крэйг лениво слушает его доводы, смотрит, как Твик размахивает своими ободранными руками. Деталь новая, появившаяся не так давно вместе с пространными разговорами ни о чем для заполнения тишины. — Крэйг? — Да? — имя, произнесенное Твиком, щекочет ему уши, и он усмехается. — Ты нашел ответ на свой вопрос? — Твик смотрит на свои ладони и сдирает с них кожу. Такер цокает и берет его за ладони. — Перестань. У тебя такие руки, а ты их уродуешь. — Что? — Твик замирает и смотрит на Крэйга, пока тот достает дезинфицирующие салфетки и пластыри. Он держит его ладони, будто они фарфоровые, и обрабатывает ранки перекисью с аккуратностью часовщика. — Ты не ответил! — сквозь зубы процеживает Твик. Такер убирает все в свой рюкзак, и переводит взгляд на Твика. — Да. — Ты доволен ответом? — Твик затаивается как зверёк в ожидании. — Вполне. Твик собирается сказать что-то, но ему хватает одного взгляда, чтобы наконец заткнуться. Крэйг целует его и наслаждается этим редким моментом покоя. Когда они прерываются, то замечают пролетевшего мимо одинокого светлячка.