Побег

      Для конца весны ночь была слишком холодной. Зато ветра не было, и темные деревья по обрывистым берегам стояли неподвижно. Единственным звуком был шум воды далеко внизу под ногами. Высокая ограда моста, через которую было так сложно перелезть, доходила Энди почти до плеч, и он стоял к ней спиной, раскинув руки в стороны, держась за перила. Наслаждаясь ощущением свежего и сырого воздуха, Энди смотрел то на поверхность воды с игрой отблесков света фонарей, освещающих мост, то далеко вперед, туда, где течение реки терялось из вида в ночной темноте. Оставалось совсем немного: слегка наклониться вперед и разжать пальцы. Потом несколько секунд свободного падения. И наконец-то все будет кончено. Да, осталось совсем немного, и хватит ему уже медлить…       — Эй… привет… — Энди вдруг услышал у себя за спиной чей-то голос.       Слова прозвучали тихо и очень осторожно. Энди слегка повернул голову и оглянулся через плечо. Шагах в десяти от себя он увидел какого-то парня или, точнее, молодого мужчину. Энди совершенно не слышал, как он подошел. Взгляд парня был взволнован, но он старался сохранить спокойное выражение лица и он слегка выставлял руки ладонями вперед, словно говоря, что он не собирается приближаться и что Энди не следует его бояться. Но Энди и не испугался. Скорее удивился тому, что видит перед собой совершенно незнакомого человека. Если он и не знал имена всех жителей этого проклятого городишки, то уж все их ненавистные рожи он знал слишком хорошо. А этот парень не только не был ему знаком, но и выглядел совершенно не похожим на местное быдло. Незнакомец был похож на самого Энди: длинные черные волосы, черная майка с каким-то рисунком, узкие джинсы, несколько фенек на запястьях. Только Энди был тощим и бледным подростком, а этот парень, хотя и был безукоризненно строен, но имел атлетическое телосложение, в нем чувствовалась физическая сила.       «Красивый», — подумал Энди, искоса разглядывая его лицо. А следом у него даже промелькнула мысль, не галлюцинация ли он. Слишком уж незнакомец не соответствовал привычной для Энди реальности, да и его появление на этом совершенно пустом и безлюдном в это время мосту было каким-то странным.       Не дождавшись никакого ответа на свое приветствие, парень снова заговорил старательно спокойным голосом:       — Ты, я так понимаю, прыгать собрался?       О, вот только этого не надо! Сейчас начнется! Подумай, что ты делаешь, жизнь так прекрасна… Да что ты вообще знаешь о моей жизни?!       Но незнакомец не сказал больше ничего, словно ожидая ответа на свой вопрос, когда все и так было очевидно.       — Уходи, — наконец-то проговорил Энди, чувствуя, что в нем начинает закипать раздражение.       — Не могу, — незнакомец пожал плечами так, словно вот эта невозможность уйти была очевидной, и он удивлен, что Энди этого не видит.       Постояв на месте еще пару секунд, парень начал медленно приближаться к ограде моста. Но он шел не прямо к Энди, а словно обходил его по окружности, продолжая показывать руками, что он не будет подходить к нему близко, что просто так им будет удобнее разговаривать.       — Меня, кстати, Эшли зовут, — сказал он, уже облокачиваясь одной рукой на перила.       Энди нервно дернул головой и ничего не ответил. Что за нелепость представляться друг другу в такой ситуации? Может быть, им еще и руки пожать? Эшли тем временем старательно всматривался в лицо Энди, пытаясь его разглядеть. Это было не просто. Энди стоял спиной к свету фонарей, и пряди его густых черных волос отбрасывали на лицо темные тени. В какой-то момент Эшли слегка вздрогнул, и Энди догадался, что он различил на его лице все еще стекавшую по подбородку кровь из носа и рассеченной губы. Но Эшли попытался притвориться, что он этого не заметил. Он отвел взгляд и некоторое время смотрел на черную воду реки далеко внизу, а потом снова заговорил:       — Ты, конечно же, понимаешь, что сегодня тебе уже нельзя прыгать…       — Почему? — резко и удивленно спросил Энди с раздражением, уже явно звучащем в его голосе.       — Потому что если ты прыгнешь, то мне придется прыгать за тобой.       — Спятил?! — крикнул Энди, неожиданно для самого себя громко. — Ты что, не в курсе, что тут течение совсем мелкое?! И тут так высоко! Ты по-любому о дно разобьешься!       Неужели ему стало жалко этого своего незваного нового знакомого? Нет, вряд ли. Энди сейчас никого не было жалко, кроме себя. Просто в его путешествии на тот свет, которое он себе наметил, ему совершенно не нужна была компания. Он просто хотел остаться один. Почему его даже сейчас не могут просто оставить в покое?!       — Нет, не в курсе, — ответил Эшли все тем же доводящим Энди до бешенства тоном спокойствия и самоочевидности. — А ты не спятил? Если уж решил покончить с собой, то наглотался бы таблеток или там… вены порезал. И не так болезненно, и хотя бы можно успеть откачать, если что. А так… А что если ты уже падая передумаешь?..       — Хватит, замолчи! — в голосе Энди зазвучали слезы, слезы капризного ребенка, у которого отбирают любимую игрушку и отправляют учить уроки.       Эшли замолчал, сохраняя осторожность и сочувственно глядя на Энди.       Энди посмотрел вниз. Блики света фонарей по-прежнему играли на черной поверхности непроглядной толщи воды, и сейчас река казалась бездонной. Но Энди видел эту реку и днем, когда даже с этого высокого моста можно было без труда рассмотреть каменистое дно. Он прекрасно знал, что прыжок с этого моста означает неминуемую смерть. И он прекрасно знал, на что он идет.       Во-первых, он не собирался передумывать. До появления Эшли он даже не допускал мысли о такой возможности. А во-вторых… Если бы у него сейчас неведомым образом и оказались при себе таблетки или какой-нибудь острый предмет, то и тогда бы он выбрал именно этот способ. Он не был доволен ни единым днем, — нет, он ненавидел каждый день своей жизни. И ему хотелось не просто прервать свою жизнь, а отбросить, уничтожить ее, разбить, непременно разбить, пусть даже вместе с собой, со своим телом. И желание этого разбивающего на части удара было почти физически ощущаемой потребностью, подобной тому, как людям зачем-то необходимо прижимать рукой то место, которое у них болит. И если бы в этом преимущественно одноэтажном городишке и нашлось бы достаточно высокое здание, из окна которого можно было бы выброситься, то и тогда Энди все равно бы пришел именно на этот мост, мост в том месте, где река, огибающая город, неожиданно делает резкий поворот. Он не хотел оставаться в этом ненавистном городе, где прошла вся его ненавистная жизнь, не хотел оставаться там даже в виде мертвого и бездушного тела. Нет, город останется у него за спиной, а он сделает шаг в пустоту, и тьма ночи поглотит его, забрав из реального мира в волшебный иной, а течение реки унесет его тело прочь далеко-далеко.       И в этом образе самоубийства была, хоть и жуткая, но такая совершенная гармония, что Энди даже отдавал себе отчет в том, что он наслаждался чувством своей боли и отчаяния.       Но тут неизвестно откуда появляется этот, как там его, Эшли и в одно мгновение рушит такую прекрасную страшную сказку, говоря так буднично и даже иронично о том, о чем еще минуту назад Энди думал с таким восторгом и мучительным упоением.       По эту сторону ограды моста, где сейчас находился Энди, больше не было никакого иного мира, была только неприятно холодная темнота и возможность нелепой, болезненной, а может быть, и уродливой смерти. И Энди почувствовал, что ему безумно хочется вернуться обратно, на ту сторону, под свет фонарей. И тут же он ощутил, как затекли его руки и онемели пальцы и как его ноги могут соскользнуть в любой момент. Он уже не понимал, как раньше он сумел, не сорвавшись вниз, самостоятельно перелезть через высокие перила и даже развернуться к ограде спиной. Ему стало панически страшно. Он был не в силах пошевелиться, чувствуя, что вот-вот упадет…       Вдруг Энди почувствовал, что чья-то рука легла на его правую руку, с силой прижимая его запястье к перилам так, что даже стало немного больно. Это был Эшли. А Энди, захваченный своими мыслями, снова не заметил его приближения. Держа его запястье левой рукой, Эшли наклонялся вперед через ограждение, протягивая Энди свою правую руку.       — Тише, не бойся, я тебя держу, — проговорил он успокаивающе, а потом добавил мягким, но не допускающим возражений тоном. — Осторожно, дай мне другую руку.       Энди с готовностью подчинился: ему было уже не так страшно, и он снова был в состоянии двигаться. Надежно удерживая, Эшли помог ему развернуться лицом к ограде.       — Так, хорошо, а теперь держись за мои плечи.       Когда Энди выполнил и это распоряжение, Эшли быстро обхватил его обеими руками и одним сильным движением перетащил через ограждение.       Но удержать равновесие Эшли не удалось, и в следующее мгновение они оба оказались сидящими на коленях на асфальте. Энди уткнулся лбом Эшли в грудь, все еще крепко держась за него руками. Слез не было, но Энди била дрожь, и его сердце бешено колотилось от только что пережитого страха, он тяжело дышал. Ему хотелось прижаться к Эшли сильнее, но он боялся запачкать его своей кровью. Эшли тоже обнимал Энди, осторожно успокаивающе поглаживая его по спине.       — Тише, тише, уже всё, всё хорошо…       Но на этот раз собственный голос Эшли прозвучал взволнованно и с придыханием. Теперь, когда главная опасность была позади, им обоим потребовалось несколько минут, чтобы как-то совладать с охватившим их волнением, которое они до этого сдерживали или просто не до конца осознавали.       — Так как всё-таки твое имя? — спросил Эшли, прерывая грозившую затянуться паузу.       — Энди, — ответил он, поднимая голову, но не убирая рук с плеч Эшли.       — Энди?.. Красивое… — медленно проговорил Эшли, внимательно и ласково глядя Энди в лицо так, что Энди показалось, что слово «красивое» относилось не к имени. — А как меня зовут, помнишь?       — Эшли, — усмехнулся Энди, улыбаясь впервые за этот вечер.       Эшли улыбнулся в ответ.       — Точно. Не думал, что запомнишь… Ну, и что же мне теперь с тобой делать, Энди? — Эшли помолчал несколько секунд. — Ты где живешь?       — Нет! Только не туда! — пальцы Энди судорожно вжались Эшли в плечи, его голубые глаза моментально наполнились слезами и устремились на Эшли с отчаянной мольбой.       Эшли сам вздрогнул и даже немного побледнел от неожиданности такого отчаянного крика.       — Ладно, ладно, успокойся. Нет, так нет. Всё хорошо, — Эшли крепче обнял Энди, смыкая руки у него за спиной.       Энди подумал, что Эшли боится, как бы он снова не бросился к краю моста. Энди попытался поскорее взять себя в руки. Ему стало стыдно. А еще ему не хотелось расспросов. Но Эшли, казалось, и так всё понимал. Опять повисла пауза, которую снова нарушил Эшли.       — Тогда мы можем пойти ко мне, если хочешь.       Энди нервно дернулся, отстранился и искоса и недоверчиво поглядел на Эшли.       — Что? — спросил Эшли с усмешкой. — Еще пять минут назад ты собирался покончить с собой, а сейчас боишься идти с незнакомым человеком?       — Нет… просто… — проговорил Энди, запинаясь и краснея от смущения. Никакой опасности Энди не ощущал, даже был рад услышать такое предложение, но причину этой радости, или первоначальной нервозности, или последовавшего смущения он и сам не мог бы сейчас объяснить.       — Слушай, — прервал его попытки объяснения Эшли. — Я всё равно не могу сейчас оставить тебя одного. И не оставлю, не надейся. Я должен либо сам убедиться, что с тобой всё в порядке, и ты не повторишь попытку, либо передать эту ответственность кому-то другому. А поскольку домой ты идти не хочешь, и вряд ли в этом городе найдется служба психологической помощи, то остается только один вариант — полиция. А они, скорее всего, сразу же отправят тебя домой. Так что выбирай сам, куда мы с тобой пойдем: к тебе домой, в полицию или ко мне?       — К тебе, — буркнул Энди, отводя глаза, стараясь не обнаружить слишком большую готовность принять этот вариант.       — Тогда идем, — сказал Эшли, вставая и протягивая руку Энди, помогая подняться на ноги и ему. В этот момент Эшли снова внимательно посмотрел Энди в лицо и наконец-то позволил себе заметить кровь. — А у тебя нос случайно не сломан? Или просто разбит? Может быть, тебе медицинская помощь нужна?       Энди поражала эта рациональная практичность и лаконичность вопросов. Никаких дурацких и бесполезных «О боже! У тебя же кровь! Как же так!» И Энди это нравилось. Эти слова словно отсекали от него его собственные кипящие переживания, связанные с разбитым носом и губой, оставляя только голые факты, которые сами по себе уже не казались такими страшными.       — Нет, не сломан, — ответил Энди, для верности ощупывая нос кончиками пальцев. — Нормально всё.       — Хорошо. Тогда у меня заодно и умоешься. А то я как-то не захватил сегодня с собой ни платков, ни салфеток.       Эшли взял Энди под руку и повел по мосту по направлению к городу. Он крепко прижимал локтем его руку к себе.       «Забавно. Он все еще боится, что я снова попытаюсь прыгнуть», — подумал Энди.       Его губы непроизвольно расплылись в улыбке. Ему было приятно, что кто-то за него беспокоится и оберегает его. Какое непривычное ощущение. Когда они миновали мост и вышли на темный участок дороги, пролегавший между рекой и городом, Эшли ослабил свою хватку, но все-таки продолжал удерживать руку Энди.       — А куда мы идем? — спросил Энди. Не то что бы это его сейчас особо интересовало, но он подумал, что просто об этом надо спросить.       — Да я в вашем единственном мотеле остановился. Приехал позавчера вечером. Уже вчера думал, что сдохну здесь от скуки. И вот сегодня решил, от нечего делать, прогуляться пешком, осмотреть окрестности… — на этих словах Эшли запнулся. — Да… Зато сейчас мне уж точно не скучно!       Последние слова Эшли проговорил с усмешкой, в которой, тем не менее, звучала теплота и нежность. Энди ничего не ответил, он потупил глаза и задумался над проблемами стечения обстоятельств и роли случайности во Вселенной. Но когда они уже подходили к первым стоящим на окраине домам эти философски-отрешенные мысли были прерваны вновь охватившим Энди чувством беспокойства и отвращения. Когда он покинул этот город пару часов назад, он был уверен, что уже никакая сила не сможет вернуть его обратно. И что же теперь? Опять всё то же самое? Вот сейчас ему захотелось вырвать у Эшли свою руку и бежать к мосту.       Но Эшли, словно угадывая состояние Энди, вновь крепко прижал его руку к себе и еще настойчивее потащил его вперед, одновременно начиная задавать ему всякие несущественные вопросы: о назначении того или иного здания, где в городе что-либо находится и прочее в том же духе. Энди, хоть и не хотелось, но приходилось отвечать. И это отвлекало от переживаний, примиряло с необходимость вновь оказаться на этих улицах.       Наконец-то они подошли к мотелю. Естественно, ни в одном из окон не горел свет: мало кто станет добровольно приезжать в эту захолустную задницу мира. Но на парковке возле одного из номеров Энди увидел сразу понравившийся ему автомобиль, явно подержанный, но когда-то бывший весьма дорогим. И, конечно же, к двери этого номера Эшли и направился.       Когда они уже были внутри, и Эшли включил свет, и дверь за ними закрылась, у Энди вырвался вздох облегчения: город остался снаружи, и Энди снова чувствовал себя в безопасности. Сам номер мотеля мог бы напоминать квартиру-студию, если бы не изначальная дешевизна и скудность обстановки. Тут были двуспальная кровать, диван, пара столов, рабочий и кухонный, и что-то похожее на кухню. В самом мотеле Энди никогда раньше не был и сейчас был рад оказаться здесь, он вообще был рад любой, даже самой незначительной, новизне.       Эшли сразу провел его в ванную, а сам вернулся обратно в комнату.       — Ты голоден? — крикнул он оттуда.       — Нет, — ответил Энди, что было абсолютной правдой, сейчас он не мог даже думать о еде.       — Уверен?       — Да.       — Ладно.       Но когда Энди, отмыв кровь и приведя себя в более-менее обычный вид, вышел из ванной, Эшли уже заварил им обоим чай и кивком головы пригласил Энди сесть с ним рядом за стол. Чай был обычный, в пакетиках, но от него шел приятный сладкий запах. Энди с удовольствием принюхивался, наслаждаясь ощущением горячей кружки в своих холодных пальцах.       — Ты ведь не заранее это планировал, ведь так? — заговорил Эшли, бросая взгляд на еще свежую ссадину на губе Энди. — Что у тебя произошло сегодня, что… что ты оказался на этом мосту?       В голосе Эшли больше не было ни следа иронии, а его красивые карие глаза сосредоточенно смотрели на Энди.       Энди задумался. Он ведь и в самом деле это не планировал. Никогда. Да, мысли о самоубийстве были и раньше, но это были самые общие мысли, просто мысли о том, что, да, есть и такой вариант, который у него всегда будет в запасе, — возможность, которую никто не сможет у него отобрать. Ну и пусть остается в запасе. Он никогда не продумывал способы, не назначал даты, не размышлял и не готовился к тому, что будет происходить с ним в тот самый момент… А уж тем более он ничего не предпринимал на практике. До сегодняшнего дня.       Почему именно сегодня в его душе так стремительно расцвел этот черный цветок, с таким дурманящим сознание ядовитым ароматом, что желание, план и осуществление слились воедино, и между ними не только не было никакого временного промежутка, но не было и ни одной мысли. Только желание уничтожения, пьянящий образ этого уничтожения и не рассуждающее неуклонное стремление к желаемой цели. И сам бы он не очнулся до самого конца. А до конца оставались лишь считанные мгновения…       Почему? Что же произошло? Да ничего особенного! То есть… это теперь, когда он уже мог посмотреть на ситуацию со стороны, он сказал бы, что ничего особенного. Ну да, сегодня вечером его отец завалился домой пьяным и уже чем-то взбешенным, что с неизбежностью означало, что виноват во всем окажется он, Энди. Так и появилась разбитая губа. Ну и что? Орущим и распускающим руки по любому поводу алкашом его отец был столько, сколько Энди себя помнил. Ну да, сбежав из дома подальше от не собирающегося униматься отца, Энди нарвался на слишком хорошо знакомую ему компашку из школы. И к разбитой губе прибавился разбитый нос. И что? Такие издевательства для него были не большей новостью, чем побои дома. А в этот раз эти уроды даже и не очень-то усердствовали, они спешили куда-то по своим делам, но просто не могли позволить себе дать ему пройти мимо, совсем уж никак не избив и не обозвав попутно, противно гогоча, «педиком» и «нищебродом».       Да, все это случалось и раньше, случалось постоянно, было его обыденностью… Но — черт возьми! — не в течение же одного получаса! Вот это было уже слишком! Оставшись один, Энди ощутил свое одиночество как никогда прежде. Хуже. Он был не просто один — вокруг него были враги. Или союзники его врагов. Или равнодушные, чье равнодушие было готово в любую секунду стать такой же враждебностью. Он был чужой для всех, и все были для него чужими. Это он чувствовал. А еще он чувствовал, что он слаб, слаб и абсолютно беззащитен. У него не было никакой опоры, чтобы находить в себе силы бороться. Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что он не может сопротивляться, а только прячется. Но и спрятаться, как оказалось, ему негде. Негде и не у кого было искать защиты. Равнодушие, унижения и побои поджидали его везде: и в школе, и на улицах, а дома в первую очередь. Весь город был для него одной большой тюрьмой, в которую он был заключен с рождения, хотя и не был ни в чем виноват. И у него не было надежды на помилование и освобождение. Ну, как? Этого достаточно, чтобы оправдать его желание прыгнуть с моста?       Впрочем, сначала Энди постарался объяснить случившееся как можно более кратко, без эмоций, сообщая только самые, на его взгляд, необходимые факты. Всё это, каждая деталь, было так унизительно. А чувство унижения усиливается, если о нем знают другие. И для Энди была непереносима мысль, что он будет выглядеть совсем уж ничтожным в глазах своего нового знакомого. Но стоило ему лишь начать говорить, как от вновь охватившей его жалости к себе, слезы сами собой полились из глаз, а за слезами полились и слова: большей частью бессвязные, но наполненные болью, которая до сих пор копилась в душе. Ведь раньше о ней некому было рассказать. А Эшли его слушал, внимательно, не прерывая, давая возможность выговориться и выплакаться. Он только придвинулся ближе и взял его за руку, и Энди видел, что в его глазах тоже стоят слезы. Это было так прекрасно — видеть такое живое сочувствие себе. И именно в тот момент, когда поток слов, но не слез, иссяк, Эшли обнял его. И Энди уткнулся лицом ему в плечо, начиная рыдать еще сильнее.       — О, боже, — только и сказал в этот момент Эшли, крепче прижимая Энди к себе.       Но скоро закончились и слезы. И снова нужно было идти умываться. А Эшли заварил два новых пакетика. Когда они вновь уселись за стол, Эшли посмотрел на него серьезно:       — То есть… На самом деле, ты не хотел умирать, ты просто хотел… пытался сбежать из этого города.       От неожиданности Энди чуть не опрокинул стоящую перед ним кружку. Он понял, что это правда, что Эшли смог так коротко и точно выразить то, чего сам Энди до конца не понимал. И от осознания этой правды ему на мгновение стало так же страшно, как тогда на мосту, когда он боялся, что упадет. Он не хотел умирать. Но что, если бы он понял это, уже разжав пальцы?       — Ну, главное, что всё обошлось, — Эшли вновь успокаивающе дотронулся до руки Энди. — А из-за чего это всё? Из-за твоего внешнего вида?       — А, нет, — Энди небрежно отмахнулся. Вот сейчас, выплакавшись, он уже мог говорить обо всём почти спокойно. — Это тут ни при чем. Ну, или почти. Всё началось гораздо раньше, с самого начала школы. Мой отец, да он по жизни неудачник, у которого вечно все виноваты и все ему должны. А отыгрываться он может только на мне. Да тут половина города такие же лузеры-алкаши, не лучше моего отца. Но у меня нет матери, и поэтому наша семья выглядит особенно неблагополучной. И местные мамашки, уж не знаю, какими леди себя мнящие, не хотели, чтобы их деточки водились с такой швалью, как я. В общем, друзей у меня не оказалось. А ведь всегда есть те, особенно в школе, кто может самоутверждаться только за счет других. И я оказался самой подходящей жертвой. Не единственной, конечно, но самой легкой. И все только рады были это поддержать, боясь оказаться на моем месте. А моему отцу и в трезвом состоянии всегда было глубоко насрать и на меня, и на то, что со мной происходит. А внешний вид… Да я не собираюсь ни под кого подстраиваться! Особенно под это быдло. Подлизываться к этому стаду в надежде, что они снизойдут до милостивого признания моего права на существование. Не хочу! Я не с ними, и уж тем более не один из них. Пусть делают, что хотят.       Лицо Эшли выразило удивление, смешанное с чем-то, что, как показалось Энди, было похоже на восхищение.       — Ты всё так ясно понимаешь, — сказал он.       — От того, что я это понимаю, лучше не становится, — ответил Энди с болезненной резкостью.       — Ну, по крайней мере, ты не занимаешься самоедством по поводу того, в чем нет твоей вины. И не пытаешься подстроиться, деградируя, под тех, кого и в самом деле можно только презирать. И ты наверняка понимаешь, что за такую твою гордость тебе должно доставаться еще больше. Чтобы в твоей ситуации оставаться самим собой, нужна настоящая сила характера.       — Перестань, — сказал Энди, наклоняя голову. Ему было приятно услышать такие слова, но он был смущен. И смутился еще сильнее, когда подумал, что его сегодняшний поступок был не самым, мягко говоря, ярким примером силы его характера.       — Я серьезно. И не всегда же все будет, как сейчас. Ты же еще в школе учишься? Сколько тебе, семнадцать, восемнадцать?       — Семнадцать. Восемнадцать будет только двадцать шестого декабря. И еще целый год в этой школе. Да и потом-то что? Здесь учиться вообще негде. А колледж в другом городе мне не светит, потому что у нас все равно денег нет. Да если бы и были, хрен бы отец мне их дал. А в этом городе даже подработку нормальную негде найти. А я мечтал бы уехать в Калифорнию. Нашел бы там какую-нибудь работу, а потом пошел бы, например, на актерские курсы… — тут Энди осекся. — Ладно, я глупости говорю… Забудь.       — Почему же глупости? Я сам туда собираюсь. В Лос-Анджелес или Сан-Франциско. И заниматься творчеством. Я художник. Ну… то есть графический и компьютерный дизайн и всякое такое… — сказал Эшли, и Энди показалось, что теперь уже он сам немного засмущался. — Я могу потом показать тебе свои работы, если тебе, конечно, интересно.       — Да, это супер! Очень интересно! — воскликнул Энди, но тут же почувствовал себя озадаченным. — Подожди. А что ты тогда мог забыть в этом городе? Ради какого черта тебе вообще могло понадобиться сюда приезжать?       — Ну, судя по всему, ради тебя, — усмехнулся Эшли, ласково поглядывая на Энди. — А вообще, тут у вас предприятие… Никак не запомню, чем оно занимается. Но нужно проложить сетку, настроить систему видеонаблюдения и программное обеспечение… Короче, чисто техническая компьютерная хрень. Но за это неплохо платят. Вот я и езжу туда, где есть такие заказы. Хочу скопить достаточно денег, чтобы, когда окажусь в Калифорнии, иметь возможность не хвататься за первую попавшуюся работу, а делать то, что нравится… Да, знаю, сам боюсь, что так и буду всё откладывать этот шаг, и увязну в этой технической работе…       — Ты, по крайней мере, можешь поехать куда и когда захочешь.       — И ты со временем сможешь.       — Как? Когда?       — Не знаю, — честно признался Эшли. — Но ничто не длится вечно. Всё всегда меняется.       «Только не у меня», — подумал Энди. Но его мысли уже не сопровождались тем ощущением отчаяния и безнадежности, которым он был захвачен до встречи с Эшли.       — Ладно, уже поздно, — сказал Эшли. — Ты, наверное, очень устал. Если дома у тебя отец там… Можешь сегодня переночевать у меня, если хочешь.       — Да! То есть… я уже столько хлопот тебе доставил.       — Брось, — сказал Эшли, поднимаясь из-за стола. Пару секунд он в нерешительности переводил взгляд с дивана на стоящую параллельно ему кровать и обратно. — Я постелю тебе на диване.       Энди подумал, что он не предложил ему кровать только потому, что не хотел выглядеть слишком благородным и заставлять его, Энди, чувствоваться себя еще более ему обязанным.       Уже поудобнее устраиваясь головой на подушке, Энди удивлялся тому, что сейчас он чувствует себя почти счастливым. В этом безликом дешевом номере мотеля он чувствовал себя так спокойно, как никогда в жизни. Здесь точно не будет этих придурков из школы, и отец сюда точно не придет. На эту ночь он был в безопасности. И тут был Эшли, который за несколько часов, Энди это чувствовал, стал для него самым близким человеком. Еще ни с кем Энди не ощущал себя так легко. Общаясь, он впервые не чувствовал никакого напряжения: не ожидал окриков или одергиваний, не ожидал пренебрежения или насмешки над собой. С Эшли он не только был в безопасности, он был свободен. И Эшли делал всё так… правильно. Всегда делал именно то, что нужно. Даже в таких мелочах, как этот диван или то, как Эшли, пожелав, уже лежа на кровати, спокойной ночи, повернулся к нему спиной на другой бок. Это тоже было правильно, именно то, что нужно. Энди мог совершенно свободно ворочаться на диване, разглядывать комнату, предаваться своим мыслям. Впрочем, сейчас он предпочитал разглядывать самого Эшли, который был хорошо виден в проникающем в номер через окно свете фонарей на парковке. Он разглядывал его волосы, разметавшиеся по подушке, его оставшиеся неприкрытыми одеялом голые плечи, начиная мысленно дорисовывать картину его тела. Энди подумал, что ему хотелось бы оказаться сейчас на кровати рядом с Эшли, подлезть к нему под одеяло, обнять со спины, обвив руками, крепко прижаться, чтобы насладиться теплом и запахом его кожи… Но Энди не только не успел обдумать эту мысль, но даже удивиться ей — незаметно для себя он уснул спокойным крепким сном.       Когда он снова открыл глаза, было уже светло. Проснувшись, Энди сразу ощутил запах кофе и тостов и увидел склонившегося над ним Эшли, который осторожно тряс его за плечо.       — Эй, просыпайся. Уже пора, — увидев, что Энди открыл глаза, Эшли вернулся к кухонному столу. — И идем завтракать. Ну, типа завтракать. Извини, мои кулинарные способности оставляют желать лучшего. А кулинарные возможности в этом номере еще хуже моих способностей.       Энди не стал говорить, что сам он вообще не помнит, когда в последний раз чувствовал запах еды, просыпаясь по утрам у себя дома. А потому он просто молча наслаждался кофе и тостами с джемом с чувством человека, находящегося в раю, но знающего, что скоро его оттуда изгонят. Изгнание не заставило себя долго ждать.       — Мне уже на работу скоро пора, — сказал Эшли. — А тебе ведь сегодня в школу надо?       — Да, — ответил Энди.       Сегодня ему действительно надо было в школу. Но он опять же не стал уточнять, что в любом случае собирался прогулять занятия. Его лицо еще сохраняло следы вчерашних побоев, а он старался никогда не показываться в школе с такими следами. Да, все и так в курсе, что всё у него в жизни хреново. Уже это всеобщее знание было невыносимым. Он не собирался еще и демонстрировать всем прямые зримые доказательства этой хреновости.       — Но ты ведь заглянешь снова ко мне? — спросил Эшли очень многозначительно. — Пожалуйста, заходи. Я буду тебя ждать. Серьезно. Одному мне здесь будет очень скучно.       «Он такой милый, — подумал Энди. — Говорит так, словно это я сделаю ему одолжение своим визитом».       Когда Энди шел домой, стараясь по дороге никому не попадаться на глаза и надеясь, что к этому времени его отец уже свалил из дома, он думал о том, что непременно снова зайдет к Эшли. Послезавтра, чтобы не быть слишком навязчивым. Нет, до послезавтра он не вытерпит. Завтра вечером. Раньше нельзя. Оставалось только придумать, где взять силы, чтобы продержаться без Эшли больше суток.       Впрочем, отец, находящийся в активной стадии запоя, избавил Энди от столь долгих мук ожидания. Уже вечером того же дня Энди снова пришлось спасаться из дома бегством. Но теперь он знал, куда ему бежать.       — Прости, прости меня, пожалуйста, — с трудом проговорил Энди, не в силах сдерживать рыдания, бросаясь Эшли на шею, когда тот открыл ему дверь. — Можно… можно, пожалуйста, я снова у тебя останусь?       — О, боже, конечно, — проговорил Эшли, обнимая Энди и затаскивая его в номер.       Крепко прижимая Энди к себе, Эшли усадил его вместе с собой на диван.       — Кто? — спросил он.       — Отец, — ответил Энди, продолжая всхлипывать.       Эшли нервно закусил губу.       — А ты не думал… — начал он. — Хотя, что за бред я говорю. Чем тебе поможет полиция? Заберет у отца? Тебе же только хуже будет от этого.       — Да, — отозвался Энди. — Родственников у меня нет. Близких, по крайней мере.       Слезы не отпускали Энди еще некоторое время, но близость Эшли, а потом и горячий чай сделали свое дело. И вполне спокойно засыпая на диване, Энди снова думал о том, что все-таки он предпочел бы спать на кровати, но только при условии, что Эшли будет лежать рядом с ним.       Следующий день был субботой, и Эшли не стал будить Энди. Когда он проснулся, то по звуку воды в ванной он догадался, что Эшли принимает душ. Воспользовавшись отсутствием Эшли, Энди, бродя по комнате, разглядывал его вещи — одежду в шкафу, ноутбук на рабочем столе, — осторожно прикасаясь к ним кончиками пальцев. Он говорил себе, что такие действия выглядят слишком уж маньячно, но не мог ничего с собой поделать.       В столе он увидел какую-то небольшую коробку, смахивающую на строгую деревянную шкатулку, и не смог удержаться, чтобы не достать ее и не заглянуть внутрь. То, что он увидел, когда открыл крышку, его действительно удивило: коробка оказалась специальным кейсом для хранения пистолета и магазина с патронами. И хотя до этого Энди в жизни не приходилось видеть огнестрельного оружия, то, что он видел перед собой настоящий пистолет, не вызывало сомнения. С любопытством он протянул к нему руку.       — Немедленно закрой!       Энди быстро поднял глаза и увидел перед собой в дверном проеме Эшли, с влажными волосами, но уже одетого. Голос Эшли прозвучал неожиданно резко, но в нем была не злоба, а скорее нервозность.       — О, прости, пожалуйста, — быстро начал Энди. — Я случайно. Извини… А откуда у тебя…?       — Не смотри ты на меня так подозрительно, — сказал Эшли уже своим обычным мягким тоном. — Он куплен абсолютно легально. Я, конечно, нарушаю закон, не храня его дома в сейфе, а возя с собой вот так. Но мало ли что может в дороге случиться. А ты закрой кейс и больше никогда не трогай.       — Эй, не бойся, я уже не собираюсь самоубиваться. И вообще, это не мой метод, — попытался пошутить Энди.       — Все равно, закрой и не трогай, — сказал Эшли, подходя к Энди и сам забирая коробку у него из рук.       Весь день они провели вместе в номере. На диване. С ноутбуком. С пивом и большими пакетами чипсов. Эшли показывал Энди свои работы, вызывавшие у него искренний восторг. Они включали друг другу любимые песни, поражаясь сходству своих вкусов. Они оживленно говорили, перебивая друг друга, от желания подхватить тему, или заканчивая друг за другом фразы, понятые с полуслова. Они много и весело смеялись. Энди с удивлением открыл для себя, что он, оказывается, — интересный и остроумный собеседник. По крайней мере, был им в этот день. А еще он отметил про себя, что Эшли не отстраняется, когда он, как бы случайно, чтобы до чего-то дотянуться, придвигается к нему поближе, прижимается плечом. Энди не был уверен, что его телодвижения выглядят такими уж естественными и что Эшли не замечает его ухищрений. Ну и пусть замечает. Должен же Энди был как-то дать ему знать о своих чувствах. Да, Эшли ответных действий не предпринимает. Пока. Но ведь и не отстраняется.       Для Энди день пролетел так быстро, словно это было пятнадцать минут. Энди был готов плакать от досады, когда заставлял себя говорить, что ему нужно возвращаться домой. Но он и правда боялся быть навязчивым. И хотя Эшли не стал уговаривать его остаться, зато предложил следующий день провести вместе тем же образом, что и этот. А еще сказал, что хочет сейчас пройтись вместе с Энди, посмотреть, где он живет, да и просто лучше узнать город.       «Он хочет проводить меня до дома!» — подумал Энди с радостным умилением. Действия Эшли укрепляли его надежды.       И следующий день они действительно провели вместе, ничто им не помешало. И продолжили встречаться каждый вечер, когда началась новая рабочая неделя. И казалось, что с каждым днем им все интереснее проводить время друг с другом. И каждый раз Эшли шел провожать Энди, уже не скрывая, что хочет побыть с ним подольше и не хочет, чтобы Энди снова пострадал от нападения своих быдло-одноклассников. Пару раз Энди замечал их поблизости, совсем не дружелюбно поглядывающими на него, но теперь он был не один, а избивавшие его козлы отваживались нападать только на гарантированно беззащитных жертв.       Энди прощался с Эшли неподалеку от своего дома, не желая, чтобы он подходил слишком близко. Он не хотел их столкновения с отцом, а еще не хотел, чтобы Эшли увидел, каким способом Энди обычно попадает к себе домой — через окно своей комнаты. Этим способом он время от времени пользовался уже много лет, чтобы уменьшить вероятность нарваться на взбешенного пьяного отца. Но Эшли все равно скоро это увидел.       — И часто ты так? — спросил он Энди на следующий день.       — Нет, я вовсе не всегда… — Энди запнулся, краснея от стыда.       — Да, понятно, — Эшли приобнял Энди за плечи, со сдерживаемым негодованием поджимая губы.       Больше они этой темы не касались.       Отец тоже скоро увидел их вместе. Как-то вечером он находился на улице, когда Энди с Эшли походили к дому. Воспользоваться окном было уже нельзя, поэтому пришлось заходить через дверь.       — Это что еще за тип там был с тобой? Я первый раз его вижу, — спросил отец, когда Энди проходил мимо него.       — Мой друг, — Энди постарался ответить как можно более кратко, чтобы поскорее закончить этот разговор.       — Что за херню ты несешь? Нет у тебя никаких друзей.       — Теперь есть, — так же быстро проговорил Энди.       — Эй, ты как с отцом разговариваешь? Отвечай нормально, — отец схватил Энди за локоть.       — Что? Я же говорю, что это мой друг, то есть знакомый. Он здесь недавно, по работе, — Энди уже боялся, что этот разговор обернется очередным отцовским припадком бешенства или что отец станет допытываться об их с Эшли знакомстве, догадается о ночевках Энди вне дома.       Но в этот день отец, судя по всему, был в хорошем расположении духа, а где и с кем сын проводит время, его всегда мало волновало.       — Да, оно и видно, что твой друг, — сказал отец презрительно, отпуская руку Энди. — Выглядит по-идиотски, как и ты. Кто из нормальных-то людей станет с тобой общаться?       Энди предпочел счесть этот вопрос риторическим и, ничего не отвечая, поспешил скрыться в своей комнате. Сами по себе нападки отца в это время его мало волновали.       Энди уже понимал, что влюблен, влюблен по уши. И его волновал только один вопрос: нравится ли он Эшли так, в таком качестве, как Эшли нравится ему. Энди казалось, что да. У него не было доказательств, но он это чувствовал. Это же всегда чувствуется. Но почему Эшли этого прямо не показывает? Черт! Он ведь здесь ненадолго, нельзя же так терять время. Может быть, Энди стоит самому первому признаться? Но это так страшно — вдруг он ошибается и все только испортит.       Энди решил, что на следующих выходных снова напросится ночевать у Эшли под предлогом пьяного отца. Даже если отец и не будет в эти дни бухой. Какая разница? Энди просто слегка соврет. В итоге и врать не пришлось: Энди просто спросил, может ли он остаться, и Эшли не отказал.       Но в течение вечера Энди так и не смог ни на что отважиться. Но, уже ворочаясь на своем диване и понимая, что сон ему не светит, Энди решился: сейчас или никогда. Близость Эшли сводила его с ума, его тело неумолимо требовало соприкосновения с телом Эшли. И Энди осуществил свое желание, возникшее у него в первую же ночь их знакомства. Бесшумно поднявшись с дивана, он как можно тише подошел к кровати и, почти теряя сознание от собственной смелости, быстро подлез к Эшли под одеяло, обнимая его сзади, припадая губами к его плечам и шее…       Эшли вздрогнул как от электрического разряда. Энди и сам испытал чувство, словно ток побежал по всему его телу, когда его губы ощутили тепло и вкус кожи Эшли. От волнения у него перехватывало дыхание.       — Энди, ты что делаешь?! — тоже взволнованно задыхаясь, прошептал Эшли, быстро приподнимаясь, разворачиваясь к Энди лицом и стараясь заглянуть ему в глаза.       Откинувшись на спину, Энди обвил шею Эшли руками, стараясь притянуть его ближе к себе.       — Эшли, пожалуйста, обними меня, — страстно и умоляюще, почти всхлипывая, проговорил Энди.       Лицо Эшли выражало смятение, словно он впервые в жизни не знал, что ему делать. Но в следующую секунду он принял решение. Его рука мягко скользнула вниз по хрупкому белоснежному плечу, размыкая объятия Энди вокруг его шеи. Эшли обнял Энди одной рукой и слегка вдавил его в матрас своим телом. Обе руки Энди оказались прижатыми к бокам, и он не мог ими пошевелить.       — Всё, я тебя обнял, — шеи Энди коснулось обжигающее дыхание Эшли. — А теперь спи и больше не двигайся.       Энди попытался не подчиниться. Нога Эшли тут же легла на его бедро, еще сильнее прижимая его всего к кровати. Энди ощутил, что кожа Эшли стала влажной от выступившего мелкого пота. И хотя они оба были в нижнем белье, Энди ясно ощутил его возбуждение.       — Эшли… — прошептал Энди растерянно.       — Энди, пожалуйста, молчи. Мы завтра обо всем поговорим, — теперь уже голос Эшли прозвучал почти умоляюще.       — Я могу уйти на диван, — едва слышно сказал Энди, чувствуя, что умрет, если Эшли попросит его об этом.       — Нет! — ответил Эшли, резко прижимая Энди крепче к себе и осторожно касаясь губами его виска. — Нет, останься. Просто… спи давай.       «И как, интересно, я должен уснуть в такой ситуации» — с отчаянием подумал Энди.       Но это оказалось гораздо проще, чем он мог предположить. Ему было так хорошо: ощущать на себе тяжесть тела любимого мужчины, быть скованным его объятьями, собственной грудью слышать биение его сердца и чувствовать, как смешивается их дыхание… Пусть это было не совсем то, на что он сначала рассчитывал. Но от того, что он был полностью во власти своего возлюбленного, подчинен и обездвижен им, по его телу разливалось безграничное счастливое спокойствие. И очень скоро он почувствовал, что проваливается в глубокий сон. И мысль о том, а будет ли Эшли легко уснуть в такой ситуации, ему в голову так и не пришла.       Проснувшись, но еще не открывая глаз, Энди довольно потянулся на постели. Он чувствовал себя таким отдохнувшим и полным сил, как никогда прежде. Когда он все-таки открыл глаза, то увидел, что Эшли уже встал и оделся и возится с завтраком. Эшли тоже смотрел на него и улыбнулся смущенно-укоризненной, но нежной улыбкой.       — Ну, с добрым утром, — сказал он, усмехаясь, но тут же быстро отвел глаза, сосредоточив внимание тостах.       — Эшли… — пытливо позвал его Энди, садясь на кровати и обхватывая руками согнутые колени.       — Ммм… — отозвался Эшли, не поднимая глаз.       — Разве я тебе совсем не нравлюсь? — Энди решил говорить прямо. С прошедшей ночи смелости у него существенно прибавилось.       — Нравишься. Даже очень нравишься, — ответил Эшли уверенным голосом, но все еще избегая смотреть на Энди.       — Тогда почему…       — Я не уверен, что я тебе на самом деле так уж нравлюсь, — перебил его Эшли, наконец-то прекращая возиться с едой и серьезно глядя Энди прямо в глаза.       — Нет, не нравишься — я тебя люблю, — Энди произнес свое признание таким тоном, которым говорят о вещах, которые, по мнению говорящего, должны быть всем очевидными.       — Вау… Даже так? — Эшли усмехнулся немного иронично, но Энди заметил, как радостные искорки вспыхнули в его глазах.       — Да, — ответил Энди, словно бросал кому-то вызов.       — А ты уверен, что это не какое-нибудь чувство благодарности или что у тебя тут просто нет особо выбора, кого любить? Я не хочу, чтобы ты себя чувствовал чем-то обязанным, только потому, что у меня к тебе такие чувства…       «Значит, я ему и правда нравлюсь! О, боже, спасибо!»       — Ну, у меня действительно нет выбора, — произнес Энди вслух, стараясь говорить уверенно и спокойно. — Даже если бы можно было выбирать из всех людей на планете, я бы все равно мог полюбить только тебя.       Эшли опустил глаза, но его губы непроизвольно расплылись в широкой улыбке.       — Ладно. Я тебя услышал, — сказал он. — Идем есть.       — Ты меня услышал? И это всё? — Энди готов был возмутиться по-настоящему.       — Пока что да, — ответил Эшли, хитро улыбнувшись ему.       — Ладно, — вздохнул Энди, слезая с кровати.       Он уже научился определять моменты, когда с Эшли было бесполезно о чем-то спорить. Но, в конце концов, Энди же провел в его объятиях целую ночь, и Эшли только что признался в своей симпатии. Не всё же сразу.       День был солнечный. Настроение у обоих отличное. Сидеть в четырех стенах не хотелось. Хотелось гулять. Желая быть только вдвоем, без чужих взглядов случайных прохожих, Энди с Эшли очень скоро оказались за пределами города и, как обычно увлеченные своими разговорами, не заметили, как пришли к тому самому мосту, на котором чуть больше недели назад состоялось их знакомство. Увидев, куда они пришли, Эшли слегка вздрогнул и уже хотел свернуть в другую сторону. Но у Энди, казалось, не было никаких неприятных ассоциаций с этим местом, словно это вовсе не он каких-то несколько дней назад собирался свести здесь счеты с жизнью. Для него это было место, где он познакомился с Эшли, любовь к которому сейчас переполняла все его существо. Он взял Эшли за руку и потянул за собой в сторону моста, говоря, что оттуда открывается очень красивый вид. Энди и в самом деле часто приходил на этот мост и мог подолгу просто стоять на нем и смотреть куда-то вдаль. Хотя открывающийся взгляду пейзаж, по большому счету, был вполне обычным. Главным было то, что с моста было видно очень далеко, до самого горизонта, и все это был мир, находящийся за пределами города, где жил Энди.       — Хочешь посмотреть, куда ты чуть за мной не прыгнул? — весело спросил Энди, когда они были уже на мосту.       — Спасибо, что-то не хочется…       — Да брось ты…       Энди уже хотел сам направиться к ограде. Но в этот момент Эшли обвил его одной рукой за талию, требовательно разворачивая к себе и притягивая его бедра к своим. Другая рука легла Энди на затылок, пальцы жадно погрузились в его волосы. Энди даже не успел осознать происходящее, но его тело отреагировало быстрее, чем его мозг. Оно подалось навстречу Эшли, отдаваясь его объятьям, руки легли на плечи, голова слегка откинулась назад, подставляя губы для поцелуя. Поцелуй, горячий и влажный, не заставил себя ждать. И губы Энди раскрылись сами собой, позволяя языку Эшли проникнуть так глубоко, как только ему захочется. И да, это был фейерверк. И стало невыносимо жарко. И одновременно их кожа покрылась мурашками, как от холода. Возбуждение стремительно нарастало. И скоро стало трудно дышать…       — Да, похоже, что я тебе и правда нравлюсь, — проговорил Эшли, пытаясь отдышаться, но продолжая дразняще целовать Энди у самых уголков его губ короткими поцелуями.       — Я же сказал, я тебя люблю, — ответил Энди с легкой досадой, стараясь снова поймать губы Эшли своими.       — Вообще-то… я тоже тебя люблю, — сказал Эшли, останавливая игру, чтобы его слова прозвучали серьезно.       Энди тут же замер, глядя на Эшли своими большими, а сейчас просто огромными, небесно-бирюзовыми глазами.       — Правда? — спросил он тихо, с трепетом наблюдая, как Эшли утвердительно кивает. — О, Эшли…       Энди прижался к нему щекой. Снова хотел поцеловать… Но тут в его голове пробежала новая мысль, и Энди резко отстранился, и оттолкнул бы Эшли, если бы тот не держал его крепко в объятьях.       — И какого черта ты молчал тогда всё это время? — воскликнул Энди возмущенно-капризно. — И вчера… О, давай скорее вернемся в номер!       В последних словах прозвучало такое отчаянное нетерпение, что Эшли не мог не рассмеяться. Но это был смех полный нежности и любви.       — Я тебя обожаю, — сказал он, целуя Энди в кончик носа и аккуратно убирая прядку волос с его лица. А затем, после паузы, осторожно и мягко спросил. — Ты ведь девственник, да?       — Блин, естественно, — фыркнул Энди, театрально закатывая глаза. — С кем бы я мог тут ее потерять?       — Знаешь, я ведь никуда не тороплюсь… — сказал Эшли, хотя его тело сквозь ткань джинсов сообщало Энди совсем другое.       — Зато я тороплюсь! Столько времени потеряли! Ну, пойдем уже! — это прозвучало почти как приказ.       — Сумасшедший! — снова засмеялся Эшли, ласково глядя на Энди и поглаживая его по бедру. — Смотри, не пожалей. Как только мы окажемся в номере, и дверь закроется, пощады тебе уже не будет.       — Что? Жалеть? Я об этом с самой первой ночи мечтал! — проговорил Энди, слегка краснея, но при этом сильнее прижимаясь к Эшли бедрами.       — Ну, раз такое дело… — протянул Эшли изводяще медленно. Но потом, едва сдерживая смех, быстро прибавил. — Тогда, конечно, идем скорее.       — Ура, наконец-то, блин.       Энди снова схватил Эшли за руку и потянул за собой обратно в город. Он так спешил, что к номеру мотеля они почти подбежали. По дороге Энди думал, что если Эшли будет еще устраивать хоть какие-то проволочки, то он сам его изнасилует. Попытается, по крайней мере.       Но, как оказалось, он недооценил серьезность сделанного ему предупреждения. Как только он следом за Эшли переступил порог номера, Эшли, резко развернувшись, сразу захлопнул за ним дверь, и Энди тут же оказался прижатым к ней лопатками.       — Нет, малыш, это я мечтал о тебе, с самой первой ночи, — произнес Эшли громким шепотом.       Что-то похожее на рычание послышалось Энди в его голосе. И он понял, что роли кардинально поменялись, что сейчас у него уже нет права на инициативу, что он должен лишь подчиняться. Сердце гулко забарабанило в груди, когда Эшли быстро прильнул к его губам, целуя нежно, но жарко, аккуратно, но властно проникая глубже языком, придерживая подбородок Энди одной рукой и пробираясь ему под одежду другой. Первое прикосновение ладони Эшли к голой коже под майкой обожгло, словно огнем. Но рука не стала задерживаться на одном месте. Она жадно прошлась по гладкой спине, нащупывая пальцами косточки позвоночника, по худым бокам с проступающими ребрами, по изгибу изящной талии, — словно Эшли пытался насытиться Энди через прикосновения. Теперь рука на пояснице, ниже, за ремень, пальцы достигают округлостей ягодиц, начала ложбинки между ними. Энди пробирает мелкая дрожь, кожа покрывается мурашками. Что это? Сердцебиение, ощущение ожога, дрожь. Страх? Волнение? Если и волнение, то точно не от страха. Это возбуждение. Возбуждение, сводящее всё у него в животе.       Рука выныривает из-под одежды, другая отпускает подбородок. В следующее мгновение они хватаются за края майки, стаскивают ее одним резким движением, и Энди опять падает спиной на дверь. Эшли снова припадает к его губам, но двигается дальше, к мочке уха, к длинной тонкой шее, аккуратно, чтобы не оставить следов, прикусывая нежную белую кожу. Энди издает протяжный стон. Кажется, это его эрогенная зона. И тут появляется первый страх. Страх того, что для него сейчас всё может закончиться, даже толком и не начавшись. Возбуждение слишком сильно. Губы Эшли переходят на выступающие ключицы, а рука ложится на джинсы в районе ширинки.       Неожиданно Эшли опускается перед Энди на колени, сразу же хватаясь руками за пряжку его ремня. Расстегнув следом молнию и слегка спустив джинсы с узких бедер, Эшли осторожно оттягивает вниз ткань трусов, освобождая возбужденную плоть. Энди, затаив дыхание, смотрит на происходящее. Эшли, крепко обхватив бедра Энди руками, взглянул, улыбнувшись, на него снизу вверх и, не отрывая взгляда, осторожно, но быстро втянул его перевозбуждённый член в рот, облизывая головку языком, забираясь кончиком языка в маленькую дырочку. До этого руки Энди безвольно висели по бокам, но сейчас он рефлекторно вцепился в волосы Эшли, дыхание перехватило, голова откинулась назад, и губы открылись в немом крике. Плотно обхватывая своими губами твердый ствол, Эшли начал двигаться, продолжая ласкать языком равномерно погружаемую в рот плоть. Вдруг Энди содрогнулся всем телом, кончив неожиданно для самого себя. Это было освобождение тела, напряженного до последнего предела. Так сладостно. Но Энди тут же с тревогой посмотрел вниз, боясь, не совершил он какой-нибудь ошибки. Он успел заметить, как Эшли проглатывает его сперму. Эшли ответил его взволнованному взгляду довольной улыбкой и принялся слизывать языком оставшиеся капельки.       — Я знал, что с таким нетерпением ты в первый раз и двух минут не продержишься. А я ни за что не хотел пропустить твой первый оргазм со мной. Считай это разминкой перед главным матчем, — насмешливо проговорил Эшли, нежно целуя кожу на выступающих тазовых косточках.       Он взялся за ткань трусов и потянул их вниз вместе с джинсами, полностью обнажая Энди. Затем он поднялся на ноги и слегка отступил назад, окидывая взглядом прижавшегося к двери Энди. Энди был немного смущен своей наготой, тем более, что Эшли все еще был полностью одет, но одновременно ему и хотелось дать Эшли себя оценить. Сейчас Энди чувствовал себя очень красивым. А Эшли разглядывал его так пристально, беззастенчиво, но с таким восхищением. Энди почувствовал, что возбуждение вновь закипает в нем, словно он и не кончал минуту назад.       Эшли подошел к нему и мягко обнял, прижимаясь очень осторожно, будто он боялся поранить это хрупкое тело, словно собственная одежда казалась ему слишком грубой для этой прозрачно-белой кожи. Он вновь провел руками по спине, изгибу поясницы, округлостям ягодиц, но теперь очень нежно, едва касаясь ладонями. Наклонился и поцеловал в губы так, как будто только сейчас впервые пробуя их нежность и мягкость. А впрочем… их первый поцелуй был лишь какой-нибудь час назад… Энди слабо вздрогнул и расслабился в объятиях Эшли, начиная сам отвечать губами и языком на поцелуй. Эти переходы от страстности к нежности сводили его с ума, кружили голову. Эшли провел рукой по волосам Энди и заглянул ему в глаза.       — Ну как, ты готов? Ты этого правда хочешь?       Энди был не в силах произнести не звука. Он только посмотрел на Эшли взглядом полным преданности и доверчиво обнял его за шею. Еще раз чмокнув Энди в губы, Эшли подхватил его на руки и понес на кровать.       Лежа на кровати, прижав согнутые в локтях руки к груди и покусывая зубами левый мизинец, Энди, затаив дыхание, наблюдал, как Эшли, стоя возле кровати, быстро снимает с себя одежду, как склоняется над ним, вновь гладя по бокам и бедрам, как запускает два пальца себе в рот, испытующе поглядывая на него. Энди не верилось, что этот красивый, сильный мужчина выбрал его, и что сейчас их тела должны слиться воедино. Другой рукой Эшли осторожно взял Энди за коленку, и ноги Энди непроизвольно раздвинулись навстречу пальцам Эшли. Энди почувствовал прохладное, массирующее прикосновение к своему анусу. Энди тихонько простонал, и его руки вновь безвольно упали в стороны. Эшли лег на бок рядом с ним, припадая к губам в долгом поцелуе. Он действовал очень медленно. Его пальцы от массирующих движений перешли к надавливающим, осторожно пробующим упругость и проверяющим сопротивление мышц. Губы Эшли спустились к шее. Энди закрыл глаза от тянущего удовольствия. Его тело само отдавалось ласкам Эшли. И вот он уже чувствует, как один палец Эшли проникает в него, начиная осторожно двигаться внутри. И в это же время губы Эшли целуют его шею, ключицы, возвращаются к лицу, закрытые веки, уголки губ, снова чувствительная кожа шеи пониже уха. Палец покидает его тело, рука проходится, поглаживая, по его яичкам, обхватывает его уже давно стоящий член, большой палец массирует головку. Рука вновь возвращается к узкой дырочке. Теперь уже два пальца входят внутрь, преодолевая все уменьшающееся сопротивление мышц. Губы Эшли опускаются к маленьким соскам, он поочередно прикусывает их зубами. И снова мочка уха. Пальцы продолжают свою работу. Это сладостная пытка. Электрические импульсы пробегают под самой кожей. Хочется глубже, хочется внутрь тела.       — Эшли, пожалуйста… — Энди стонет чуть слышно. Ему тяжело говорить, тяжело дышать.       Эшли глубоко целует его в губы. Затем садится на колени и разворачивает Энди на живот. Еще раз запускает в него два пальца, проверяя готовность его тела. Затем берет его обеими руками за бедра и властно тянет на себя, ставя на четвереньки. Сам Эшли тут же становится на коленях за ним. Не давая Энди времени опомнится и начать зажиматься от волнения, обхватив его одной рукой под животом, а другой — направляя свой член, Эшли резко вошел в Энди почти на всю длину. Энди громко ахнул, судорожно глотая воздух, и изгибаясь всем телом. Эшли остановился. Придерживая Энди, он успокаивающе поглаживал его по спине и бедру. Сильная боль оказалась совсем кратковременной. И Энди снова расслабился, впуская Эшли глубже в себя. Скоро Эшли начал двигаться, постепенно ускоряя темп. Энди вскрикивал при каждом толчке, но это были уже крики не от боли. Энди подавался навстречу движениям Эшли, стараясь слиться с ним воедино. И Эшли входил в него так глубоко, что их тела соприкасались каждый раз. Энди не отдавал себя отчета в том, какие громкие стоны он сейчас издает. Кровь пульсировала у него в висках. Он даже не до конца понимал испытываемое им наслаждение. Ощущений было слишком много, чтобы он мог в них разобраться. Но он инстинктивно, изо всех сил старался прогнуть поясницу, чтобы позволить Эшли войти еще глубже. Наслаждаясь их слиянием, он жаждал его все сильнее. В глазах темнело. Низ живота вновь сводило. Он себя не контролировал, он снова может кончить в любой момент. Энди почувствовал, что пальцы Эшли обхватили его член, усиливая его наслаждение. Эшли сделал несколько быстрых и резких движений… И Энди ощутил, как Эшли вздрогнул всем телом, вздрогнул у него внутри… О, как это восхитительно. И тут же следом разряд острого наслаждения пронзил его самого…       …Энди лежал на боку, прижимаясь спиной к груди Эшли. Эшли обнимал его, накрыв руку Энди, лежащую на простыни, своей ладонью и переплетя их пальцы. Это было время для нежностей. Эшли целовал шею Энди, слегка покусывал его плечо, щекотал носом затылок. Энди время от времени тихо смеялся. Но это было не столько от щекотки, сколько от счастья. Он наслаждался этими милыми ласками, радуясь при этом, что Эшли сейчас не видит его лица. Энди был уверен, что сейчас оно просто до невозможности идиотски-счастливое. Губы Энди непроизвольно расплывались до ушей в улыбке, когда он вспоминал какой-нибудь из только что пережитых моментов. Эти воспоминания жаркими волнами прокатывались по всему его телу, замирая где-то в паху. А следом приходило смущение, заставляющее жмурить глаза. Но это смущение было смешано с радостью и самодовольством. Время от времени Энди, словно желая спрятаться от самого себя, зарывался лицом в подушку, тем самым еще больше открывая свою шею губам Эшли, чем тот незамедлительно пользовался.       — Эшли… — Энди решился подать голос.       — Что? — тут же отозвался Эшли       — А ты меня правда любишь? — Энди так хотелось снова это услышать.       — Еще как правда. Я тебя люблю, — сказал Эшли, крепче сжимая его руку.       — А давно?       — Сложно сказать, — голос Эшли звучал серьезно. — Сейчас мне уже кажется, что с того самого момента, как впервые посмотрел тебе в глаза.       — А за что? — Энди продолжал свой допрос, ведь ему так нравились ответы.       — А вот это уже какой-то нелепый вопрос. Разве можно тебя не любить? — Эшли плотнее прижал обнаженное тело к себе, и Энди вновь испытал ощущение обжигающего электрического тока. — Ты — это маленькое светлое совершенство. Я не встречал никого, похожего на тебя. И мы с тобой явно родственные души.       — Ну да, конечно. — протянул Энди. — Ты такой сильный и независимый, а я… Да тебе только и приходится, что вечно обо мне заботиться.       — А может быть мне нравится о тебе заботиться… — сказал Эшли, снова нежно целуя Энди в шею. Но тут он, видимо, решил, что всё это звучит слишком пафосно и перешел на игривый тон. — А может… Все дело просто в твоей внешности, в том, то ты такой изящный, худенький, невозможно сексуальный голубоглазый ангелочек…       Эшли расцепил их руки и призывно погладил Энди по голой коже бедра. Энди весело и смущенно засмеялся.       — Эшли… — вновь позвал Энди, уже начиная краснеть от того, что он собирался дальше сказать.       — А?       — Я хочу ещё… — при этих словах Энди слегка потерся ягодицами о бедра Эшли, чтобы не оставалось сомнений, чего именно он хочет.       — Да ты просто маленький похотливый монстр!.. — воскликнул Эшли. Но Энди почувствовал, как член Эшли тут же отреагировал на его нахальные движения. И в следующих словах Эшли прозвучало уже знакомое рычанье. — И мне это нравится!       Эшли тут же вжал Энди в матрас своим телом, а его зубы, уже не нежно, а жадно, впились Энди в плечо.       — А! Нет! Я пошутил. Не хочу! Нет, перестань! — начал восклицать Энди самым ненатуральным, притворным тоном, одновременно хихикая от удовольствия.       — Поздно! Ты дошутился… — громко прошептал Эшли ему в ухо с такой же шутливой угрозой в голосе. Но Энди тут же почувствовал, как ему раздвигают ноги, и горячая ладонь ложится на внутреннюю сторону бедра.       — Нет! Нет! Остановись!.. Оу… мм… а…ахх…       …Теперь в жизни Энди наступил период блаженного счастья. Счастливые дни летели стремительно, складываясь в недели, и одновременно каждый день проживался с таким количеством эмоций, которых хватило бы на несколько месяцев обычной жизни. И пусть это счастье существовало только на том уединенном островке только для двоих, которым стал для Энди номер мотеля — это счастье было таким сильным, что позволяло не видеть больше ничего вокруг. Теперь, общаясь, смотря фильмы, следя за творческой работой Эшли, можно было, не ища предлогов, прижиматься к нему, обнимать, целовать и получать в ответ не менее горячие поцелуи. Теперь, когда Энди оставался ночевать у Эшли в номере, он уже спал на кровати, у Эшли на груди. Зато Эшли теперь свой сон, да и просто общение с Энди, должен был сначала заслужить. Потому что почти каждый раз, как только они оставались наедине, Энди набрасывался на него с объятьями и поцелуями и не унимался, пока Эшли окончательно не изматывал его сексом. Который всегда получался разным. То медленным и нежным, то быстрым и грубым. Но всегда восхитительным.       Всё вообще было восхитительно. Нужно было только не думать о том, как это всё и как скоро может закончиться. И у Энди получалось, почти получалось, никогда об этом не задумываться. Также как он не задумывался над тем, почему, когда занятия в школе закончились, начались каникулы, и все дни были у него свободны, он целиком проводил их с Эшли, хотя Эшли, вроде бы, должен был работать. Зачем ломать голову над такими несущественными вопросами, зачем задумываться о том, что будет завтра, когда сейчас все так прекрасно?       Всё и было прекрасно… До одного вечера.       Энди было пора возвращаться домой, и Эшли, как всегда, шел его провожать. Как только они вышли на улицу, Энди, забыв об осторожности, желая вновь ощутить вкус губ Эшли, который он ощущал за полчаса до этого во время жарких объятий на постели, обвил его шею руками и поцеловал страстным и глубоким поцелуем.       — Ох, ни хуя себе! — откуда-то со стороны дороги раздался резкий противный голос. — Ты посмотри, да это же наш Эндрю!       Энди и Эшли быстро обернулись. Энди увидел остановившихся на дороге двух парней, из тех, которые обычно нападали на него. Один из них указывал пальцем в их с Эшли сторону.       — Охренеть, блядь! — отозвался второй таким же отвратительно тупым голосом.       Оба нагло пялились на них и свински мерзко, чуть ли не хрюкая, ухмылялись.       Энди стало не по себе. Не то что бы он почувствовал, что ему угрожает опасность. Но его поцелуй не мог оставить сомнений в характере их с Эшли отношений. И Энди было невыносимо гадко и досадно от того, что эти безмозглые уроды смогли стать свидетелями их чувств и что теперь они своими грязными языками будут обсуждать самое прекрасное и ценное в его жизни.       Опасность, очевидно, почувствовал Эшли. Пристально глядя на непрошеных свидетелей, он, почти демонстративно, обнял Энди одной рукой, при этом сам подаваясь несколько вперед. Он словно отгораживал, заслонял Энди собой, показывал свою готовность его защищать. Затем Энди заметил, как зубы Эшли слегка обнажились, выражение его рта стало напоминать хищный оскал, и это уже была угроза нападения. И этой немой угрозы оказалось достаточно, чтобы те двое решили возобновить свой прерванный путь. Эшли, не отрываясь, провожал их взглядом. Они тоже несколько раз оборачивались, но уже воздерживались от каких бы то ни было комментариев. И только когда они скрылись из виду, завернув за угол одного из строений, оттуда донеслось глупое ржанье.       — Вот, черт! — выругался Эшли. — Мы должны были быть осторожнее. Они же всем расскажут. Что теперь с тобой будет?       — Не знаю, — довольно спокойно ответил Энди. В объятиях Эшли он всегда чувствовал себя в полной безопасности. — Они и так называют меня «педиком» с тех самых пор, как только выучили это слово. Поэтому не думаю, что сейчас что-то изменится.       — Хотелось бы верить, — проговорил Эшли, явно не испытывая этой уверенности. — Ладно, пойдем.       На следующий день, когда Энди сидел за столом в своей комнате, неожиданно раздался громкий стук резко распахнувшейся входной двери. Что это может быть? Еще только полдень, его отец должен быть на работе. И, тем не менее, это был его отец, секунду спустя появившийся на пороге его комнаты. Энди был удивлен, но не испуган. Все-таки его отец был не таким уж жалким пропойцей, чтобы нажираться среди рабочего дня, а физическую опасность он представлял только будучи пьяным. Но в этот раз Энди недооценил угрозу.       — Мразь!!! — заорал отец во всю глотку, подлетая к Энди и с размаху ударяя его по щеке и шее своей пятерней.       Отец вообще был крупным, можно сказать, здоровенным, мужиком, и этот его удар сбросил Энди со стула на пол. Но от неожиданности Энди даже почти не ощутил боли — так он был изумлен произошедшим.       — За что?! Что я сделал?! — закричал Энди, сидя на полу и стараясь справиться с головокружением от удара.       — Что он сделал, гнида?! — отец был весь красный, глаза налиты кровью. — Что он сделал?! Да я, оказывается, шлюху вырастил!       — Что?! — крикнул Энди в еще большем шоке, пытаясь наконец-то подняться на ноги.       — Сидеть, мразь! — отец ударил его наотмашь по другой щеке. — А ну, объясни мне, выродок, почему я слышу от людей, что мой сын служит проституткой при мотеле, мужиков там обслуживает?!       — Что?! Это не правда! У нас отношения!       Энди тут же замер, в ужасе от того, что он только что сказал. Но от услышанного он испытал такую боль, как ни от одного прежнего удара, и он просто не успел совладать с собой, не успел остановить себя. Отец тоже замер, переваривая слова Энди. Но это продолжалось недолго.       — Отношения?! Отношения, блядь?! Пидористическая тварь!!!       Он так замахнулся на Энди, теперь уже кулаком, словно готов был вышибить ему мозги, убить этим ударом. Но на этот раз Энди сумел вовремя увернуться и отскочил в другой конец комнаты. Отец не стал его преследовать, он топтался на одном месте, еще больше краснея и покрываясь потом.       — Ах ты ж блядь! А! Это ж надо! Отношения у него, блядь! Пидорас вонючий! Мой сын — пидорас! Это тот, с которым я тебя видел, да? Ну, я вам покажу, вы у меня оба еще попляшете! Я этого твоего пидора в тюрягу упеку! Я вам покажу отношения, блядь!       Энди было не привыкать к оскорблениям, но слова, содержащие угрозу по отношению к Эшли, заставили его похолодеть от страха.       — Что? Каким образом? — прошептал он.       — Каким образом? А таким, мразь! Я твой отец, а ты несовершеннолетний. А ему сколько? Явно не семнадцать. Да я прямо сейчас иду к копам, они его быстро заберут. Потерпи немного, тварь.       Энди с детства был запуган отцом и боялся с ним спорить, предпочитая просто держаться от него по возможности подальше. Но сейчас, если он и чувствовал страх, то не за себя. Когда он уже после вспоминал этот момент, то удивлялся, откуда у него взялась смелость так говорить с отцом и как он смог найти те самые слова, которые смогли его остановить.       — О, так ты даже помнишь, сколько мне лет? Я удивлен, — начал говорить Энди язвительно-злобным голосом, глядя отцу прямо в глаза. — И ты наконец-то вспомнил и подумал о том, что ты мой отец? Так подумай еще вот о чем, если только ты свои мозги не окончательно пропил. Ты сможешь посадить его в тюрьму, только если докажешь в суде, что я с ним спал. Понимаешь? Сейчас это все только слухи. Но если ты осуществишь свой план, то это будет означать, что твой сын официально будет признан «вонючим пидорасом». Как ты потом собираешься жить в этом городе, как будешь смотреть в глаза своим дружкам-алкашам? Мой позор ляжет и на тебя, дорогой папочка. Одна лишь твоя попытка подать в суд сделает из тебя всеобщее посмешище. Подумай над этим.       Отец, казалось, был ошарашен и словами Энди, и его тоном. Он стоял молча и не шевелясь, переводя дыхание после недавнего припадка и туповато поглядывая на сына. Энди не стал дожидаться, когда его отец опомнится, кинулся к окну, перелез через подоконник и побежал прочь. Он спешил к Эшли.       К счастью, Эшли был на месте. Они сидели рядом на диване, и Эшли держал Энди за обе руки, большими пальцами поглаживая его запястья, пока он рассказывал о случившемся. От переполнявшего его чувства обиды, возмущения, тревоги, злости Энди был не в силах сдержать слез во время своего рассказа. Эшли слушал молча, но Энди видел, с какой силой он закусывает губу и как учащается от кипевшей внутри злости его дыхание. Вообще, Эшли никогда не позволял себе напрямую высказывать свое мнение об отце Энди или как-то оскорбительно о нем отзываться. И Энди в душе был очень благодарен ему за это. Сам он сколько угодно мог называть своего отца козлом и алкашом, но ему всегда было больно и особенно унизительно слышать, когда это при нем говорили другие. Но сегодня Эшли, и это было очевидно, лишь с большим трудом смог сдержать себя.       — Гребаный городишко, — наконец-то проговорил он. — Этого я и боялся. И ведь не только все извратили, но еще и с какой скоростью все распространилось!       — Но ведь это всё только пустые угрозы, ведь правда? — Энди посмотрел на Эшли умоляющим взглядом, желая, чтобы он его успокоил, подтвердил его слова.       — Вообще-то… Дурацкая разница законов. Живи ты хотя бы в соседнем штате, и мог бы уже с шестнадцати лет заниматься сексом с кем хочешь. Хотя и там твой отец имел бы над тобой власть и мог бы многое тебе запретить. Но здесь… Если он подаст на меня в суд и сможет доказать свои обвинения… это потянет на несколько лет.       — Нет, ничего он не докажет! Я буду все отрицать!.. О, Эшли, прости, это всё из-за меня…       — Перестань! За что ты извиняешься? Ты же ни в чем не виноват, — Эшли вздохнул. — Я сейчас больше за тебя опасаюсь…       — Эшли, прости… — Энди заплакал еще сильнее.       — Ну, тише, перестань. Иди сюда, — сказал Эшли, обнимая Энди и усаживая его к себе на колени. — Мы как-нибудь справимся с этим. Непременно, справимся.       Они долго сидели так, прижимаясь друг к другу щекой к щеке, тихо переговариваясь о чем-то постороннем и несущественном. Продолжать говорить о существенном было слишком тяжело. Больше не было того беззаботного взаимного счастья. В этот день номер мотеля казался не островком безопасности, а осажденной крепостью, в которую рвутся их смертельные враги. Но зато и в этой крепости они были вдвоем, любили друг друга, а потому всё казалось не таким уж страшным и безнадежным.       За окном начало темнеть. Энди настоял на том, что он должен отправиться сегодня домой, чтобы не провоцировать отца, который никак еще не мог успеть переварить всё услышанное им сегодня. Энди также настоял, чтобы Эшли не ходил его провожать, чтобы лишний раз их не видели вместе. И он ушел один.       Энди был слишком захвачен собственными переживаниями, чтобы думать о чем-то постореннем и обращать внимание на происходящее вокруг. Он передвигался как будто на автопилоте, машинально сворачивая и переходя дороги в привычных местах. Но вдруг, когда он шел по узкой дорожке, огибавшей небольшой неосвещенный участок растущих как попало деревьев, называемый здесь парком, чья-то человеческая фигура, выскочившая из темноты, встала у него на пути. Вот черт! Хотя этого не случалось с того самого вечера, когда он пытался покончить с собой, Энди слишком хорошо знал, что за этим последует. И не ошибся. Он сразу же заметил другие фигуры, одна за другой окружавшие его со всех сторон.       Энди уже давно перестал пытаться убегать от избивавшей его шайки. Это всегда было бесполезно — их было слишком много, а действовали они очень слаженно. И Энди не собирался доставлять им дополнительное удовольствие, позволяя играть с собой в догонялки как кошкам с мышкой, когда заранее известно кто проиграет. Да и сопротивляться не было никакого смысла. Даже одному против двух — это практически всегда и для всех без шансов. А их было с десяток, а иногда и больше. Эти гады не считали для себя нужным даже создавать хотя бы видимость честной драки: они окружали, нападали одновременно, причем первые удары чаще всего наносились со спины. Всё, что Энди мог поделать, когда его застигали врасплох, так это не унижаться до просьб о пощаде и стонов от боли. Он и сейчас замер на месте, готовясь принять неизбежное.       — Э, бля, да вы гляньте, какая телка тут у нас чешет! — раздалось откуда-то слева.       — Телка? Да, не, бля. Это ж наш Эндрю! — ответил голос с другой стороны.       — Не телка?! — третий голос. — А ведь крашеная. И с мужиками сосется. И не только сосется, но и сосет.       Раздалось общее ржанье: видимо сказанное было сочтено весьма остроумным каламбуром.       — А чё, сёдня без охраны, да? Давно ты от нас за чужую жопу прячешься. Это не хорошо так поступать, — проговорил первым преградивший дорогу, начиная развязно приближаться.       Энди чувствовал, что что-то изменилось, что сегодня всё не так, как обычно, что всё гораздо опаснее. Непривычная и неприятная дрожь пробежала по спине. Хотя это было против его правил, он непроизвольно попытался отступить назад. Но чьи-то руки тут же грубо толкнули его в спину.       — Э, бля, куда собрался? Вечер только начинается.       — Еба, реально, чё это только всякие приезжие нашего Эндрю во все щели используют, а мы чем хуже?       — Точняк, блядь, если у нашей шлюшки сегодня ночью выходной, так может она нам сегодня бесплатно, по старой дружбе.       Нет, Энди должно быть ослышался. Это же не серьезно. Нет. Бежать! Во что бы то ни стало постараться бежать! Энди рванулся в сторону.       — Стоять, блядь, сука!       Кто-то за спиной схватил его за воротник. Другой немедленно подлетел спереди. Удар кулаком в нос. Удар такой силы, что кровь не просто хлынула по лицу, со свинцовой болью она быстро разливалась под кожей, разливалась под глазами. Удар ногой в пах. Его как подкошенного свалило на асфальт. В глазах потемнело. Еще два удара ногами. Один сзади под ребра. Другой, с особой силой, в живот. Судорожно глотая воздух, Энди уже не различал слов, слившихся в единый гогот. Его поволокли по земле в сторону деревьев туда, где было темно. Энди вновь попытался вырваться. Новый удар ногой. Теперь в челюсть. Рот заполняется кровью. Ее приходится отплевывать, чтобы не захлебнуться. Его ставят на колени и удерживают, заламывая за спину, чуть не выворачивая, руки. Энди почти ничего не видит, он не может сказать, кто и сколько человек его держат, но он не в состоянии даже пошевелиться, хотя напрягает мышцы изо всех сил. И ярость бессилия для него невыносимее физической боли. Еще одни руки хватают его за волосы и запрокидывают голову назад, едва не ломая шею. И Энди замечает, что кто-то расстегивает свою ширинку напротив его лица. Нет, это не может быть правдой, не может быть, что это сейчас произойдет.       «Эшли, помоги…» — пронеслось у него в голове.       И в этот самый момент совершенно неожиданно раздался оглушительно резкий звук. Сначала Энди не понял, что это было. Он только почувствовал, что руки, державшие его, тут же разжались, и увидел, что его мучители, как только раздался звук, отскочили от него в стороны и замерли как вкопанные, все неподвижно уставившись в одном направлении. Все еще стоя на коленях, Энди тоже повернул голову в ту сторону. В нескольких шагах от себя он увидел Эшли с лицом, искаженным неистовым бешенством. Одна его рука была поднята вверх, и в ней был пистолет. Да, это был звук выстрела. Эшли выстрелил в воздух, но он тут же, опустив и вытянув руку вперед, начал целиться в стоявшую перед ним шайку. Он мог выбрать любого, и с такого расстояния не было шанса, что он промахнется. Оцепенение ужаса повисло в воздухе, окружавшем Энди.       — Э, чувак, послушай… — один все-таки нашел в себе силы заговорить прерывающимся голосом, вдруг ставшим тонким от страха.       — За-ткнисссь… — не сказал, а хрипло прошипел Эшли.       И в одном этом слове прозвучала такая душившая его ненависть, такая рвущаяся наружу жажда крови, что не только больше никто не осмелился издать ни звука, но все непроизвольно задержали дыхание.       — Не надо меня нервировать, — продолжил шипящим голосом Эшли. — А то у меня и без того сейчас руки трясутся, я ведь могу и нечаянно выстрелить…       Энди перевел взгляд с лица Эшли и увидел, что его рука, сжимавшая пистолет, действительно, слегка дрожит. Но это было не из-за волнения. Это была почти не поддающаяся укрощению ярость. И Эшли не боялся, напротив, — он из последних сил удерживал себя от того, чтобы не начать убивать.       Энди с восхищением смотрел на своего возлюбленного, который пришел ему на помощь, защитил, спас его. Он так гордился им. Он переживал сейчас чувство подлинного триумфа. Наслаждался смертельным страхом тех, кто всю жизнь пытался держать в страхе его. И ему даже хотелось усилить это наслаждение местью, хотелось, чтобы Эшли начал стрелять…       Но Эшли все-таки смог удержать себя.       — А теперь, уёбки, слушайте меня очень внимательно, — начал Эшли после паузы, когда почувствовал, что в состоянии говорить. Он говорил сквозь стиснутые зубы, но слова звучали ясно и четко, как у профессионального оратора. — Если хоть кто-нибудь, хоть один из вас, ублюдков, еще раз его тронет хотя бы пальцем… Я клянусь, я вас всех, всех до единого, хоть из-под земли достану. И я убью вас так, что вы успеете пожалеть, что когда-то вообще родились на свет. Вы меня хорошо поняли? Я думаю, да. А сейчас… Съебались отсюда. Быстро!       Но никто не осмеливался пошевелиться первым.       — Я сказал, быстро! — уже рявкнул Эшли, пальцами демонстрируя готовность нажать на спусковой крючок.       Этого оказалось достаточно, чтобы на этот раз все мгновенно, как один, рванули с места и бросились бежать прочь. Эшли смотрел им вслед, сохраняя выражение животной жестокости на своем лице. Но как только они скрылись из виду, его состояние тут же изменилось. Быстро убрав пистолет за спину за пояс, он взволнованно бросился к Энди. Энди попытался подняться ему навстречу, но на мгновение ему сделалось дурно, и Эшли едва успел подхватить его в объятья, садясь вместе с ним на землю.       — Энди, Энди, малыш, — быстро шептал Эшли. Он убирал волосы с его лица, пальцами и губами старался стереть кровь с его щек, судорожно и крепко прижимал его к себе.       — Эшли… — только и смог проговорить Энди, тоже пытаясь его обнять.       — О боже, ты… Ты как?       — Нормально. Всё хорошо. Почти. Как ты здесь оказался?       — О, Энди… Ради меня ты хотел пойти домой один. Но я чувствовал, что тебе угрожает опасность, и решил всё-таки проводить тебя, но на расстоянии. Я видел, как эти ублюдки увязались за тобой. Видимо, специально выслеживали, гады. Но я понял, что один с ними не справлюсь. Пришлось сгонять за оружием. Надеюсь, я не слишком сильно опоздал?       — Нет. Ты снова появился вовремя, как и всегда, — Энди улыбнулся слабой улыбкой, любовно глядя на Эшли.       Эшли аккуратно и нежно чмокнул его в губы.       — Ты можешь идти?       — Да.       — Тогда идем скорее. Нам нельзя здесь оставаться. И медлить сейчас тоже нельзя.       Эшли поднял Энди на ноги и, взяв его за руку, быстро, почти бегом, потащил его за собой в направлении мотеля. Энди не понимал причину такой спешки, но беспрекословно следовал за ним. В мотеле Эшли, как и в первый вечер их знакомства, отвел Энди в ванную, а сам, что немного обидело Энди, быстро ушел в комнату, оставил его там одного. Энди постарался поскорее привести себя в порядок, чтобы снова оказаться рядом с Эшли. Но как только он решил выйти из ванной и открыл дверь, то тут же замер на месте. Он увидел, как Эшли, торопливо передвигаясь по комнате, скидывает свои вещи в дорожную сумку. За столь короткое время он почти успел закончить свои сборы.       — Эшли, что ты делаешь? — прошептал Энди, от страха не в силах заговорить громко.       Он почувствовал, как внутри у него все похолодело. Но он отказывался понимать происходящее или просто не в силах был это сделать. Эшли тут же бросился к нему и положил свои руки ему на плечи.       — Энди, послушай… Только, пожалуйста, постарайся выслушать меня спокойно. Сейчас я должен как можно быстрее отсюда уехать и…       — Что?! — голос Энди сорвался.       — Энди, эти уроды, они по-любому сейчас бросились звонить в полицию, или сначала побежали к своим родителям, которые тут же бросятся звонить в полицию или сами туда побегут. И надежда только на то, что местные копы не отличаются особой расторопностью. Энди, то, что я сейчас сделал, это же вооруженное нападение. Это могут классифицировать и как покушение на убийство…       — Что?! Нет! — глаза Энди наполнились слезами, губы дрожали. — Ты же ни в чем не виноват! Это же они на меня напали! Ты просто меня защищал! Это самозащита!       — Да кто нам с тобой поверит? Сам подумай. Они будут все заодно. А меня здесь никто не знает. Но при этом у меня найдут пистолет, из которого только что стреляли. А потом еще твой отец подключится со своими обвинениями… Я даже представлять не хочу, сколько это будет лет по совокупности. Но если я сейчас успею отсюда уехать, уехать из этого штата, то все может и обойтись. Это будет уже другое полицейское ведомство. И никто не захочет связываться с чужими проблемами, гоняться неизвестно за кем, когда нет ни реальных улик, ни пострадавших… ну, кроме тебя самого.       Энди не мог вымолвить ни слова, он, не моргая, смотрел на Эшли, и слезы катились по его щекам. Выражение глаз Эшли, хоть он и старался, как всегда, сохранять максимальное спокойствие, не оставляло сомнений, что и он сейчас страдает.       — Энди… да, хорошо, я сейчас сбегаю. Но Энди… Какая тебе польза будет от меня, если меня упекут за решетку?       — Тогда я поеду с тобой! — воскликнул Энди, обвивая шею Эшли руками с явным намерением ни за что его не отпускать.       — Господи, Энди! Ты хочешь еще и похищение несовершеннолетнего на меня повесить… — проговорил Эшли с болезненной иронией, крепко прижимая Энди к себе.       Энди уже рыдал во весь голос.       — А как… А как же твоя работа? — сказанное было очевидной глупостью, но в отчаянии Энди был готов хвататься за любую соломинку.       — Да она закончилась еще недели две назад. Энди, я оставался здесь только ради тебя, — Эшли не без труда слегка отстранил Энди от себя, но следом очень нежно взял его заплаканное и уже опухшее от ударов лицо в обе свои ладони. — Энди, посмотри на меня, посмотри. Я люблю тебя. Я, правда, люблю тебя. Ты слышишь? И я обещаю, я клянусь, что я вернусь к тебе, обязательно. Ты веришь мне?       — Когда? Когда ты вернешься?       — Не знаю, как только появится такая возможность. И да, когда будешь говорить с полицией, постарайся по возможности всё отрицать. И, поскольку неизвестно, как все будет складываться, нам лучше до моего возвращения вообще никак не связываться и не общаться друг с другом…       При этих словах Энди почти застонал, начиная рыдать с новой силой.       — Энди, клянусь, я вернусь к тебе, — Эшли уже крепко сжимал в своих руках обе его руки. — Только ты тоже должен мне кое-что пообещать. Обещай мне, что дождешься меня. Что бы ни случилось. И умоляю, береги себя и будь осторожен: с отцом, с этими козлами, со всем… Ты должен. Ради нас. Ради меня. Я люблю тебя, я не смогу жить, если с тобой что-то случится. Обещай, что ты меня дождешься. Обещаешь?       — Да, — сказал Энди, всхлипывая.       — Поклянись.       — Клянусь.       Положив Энди руку на затылок, Эшли с силой притянул его лицо к себе, судорожно зарываясь пальцами ему в волосы, и крепко поцеловал его губы. Но он очень быстро и резко оборвал поцелуй и даже слегка оттолкнул Энди от себя, одновременно отворачиваясь от него. Энди показалось, что по его лицу пробежала судорога боли.       — Ну, всё, мне надо ехать, — сказал Эшли, глядя в сторону. — Останься сегодня здесь, номер оплачен на неделю вперед, здесь ты будешь в безопасности.       С этими словами Эшли направился к входной двери.       — Эшли! — Энди с криком вновь бросился ему на шею, останавливая и стараясь поцеловать.       — Энди, пожалуйста… — сдавленно прошептал Эшли, стараясь оторвать его от себя. По его щекам сбежали две слезы. — И пожалуйста, не выходи за мной на улицу. Я не смогу уехать, если ты будешь смотреть на меня.       Продолжая рыдать, Энди подчинился. Когда за Эшли закрылась дверь, он прижался к ней спиной, стараясь заставить себя не слышать шума заводимого мотора. Но скоро все стихло, и тогда Энди выглянул в окно. Освещенная фонарями стоянка перед мотелем была совершенно пуста.       ***       Рождественский день, двадцать пятое декабря, подходил к концу. Энди уже долгое время лежал на кровати в своей комнате, снова и снова прокручивая в своей голове один и тот же набор мыслей, вспоминая все то, что он пережил, перечувствовал и передумал за те полгода с лишним, что прошли с момента их расставания с Эшли.       Эшли оказался прав. Эти гады действительно заявили о сучившемся в полицию. Причем представили все так, словно они были невинными овечками, которые шли, никого не трогали, встретили своего одноклассника Энди, решили с ним поболтать о том, какая прекрасная стоит погода, и тут на них напал какой-то вооруженный психопат, и они, несчастные, лишь чудом избежали ужасной смерти на самой заре их юной и такой многообещающей жизни. Ну, или что-то в этом роде. Энди были неизвестны точные формулировки обвинения.       Но зато оправдались и надежды Эшли на нерасторопность и сомнительный профессионализм местной полиции. Двое полицейских явились к Энди, чтобы «побеседовать» о случившемся, уже тогда, когда он утром вернулся из мотеля к себе домой. Энди сказал им, что, вообще-то, жертвой нападения является именно он, в доказательство указывая на свое лицо, хранившее следы вчерашних побоев, и что напали на него те самые мнимые пострадавшие, и да, ему помогли, но никакого огнестрельного оружия не было и в помине, что за бред. Когда же его спросили о характере его отношений с предполагаемым нападавшим, то Энди, чтобы ничего не отвечать, поинтересовался у спрашивающих, а имеют ли они право задавать ему подобные вопросы без адвоката, особенно учитывая то, что он несовершеннолетний. Полицейские переглянулись.       — А он ведь прав, — тихо сказал один другому.       — Да, надо говорить с ним в присутствии его родителей, а то потом сами проблем не оберемся.       Энди захотелось вырвать себе язык за то, что, как ему казалось, он только все испортил и усугубил. Он дрожал от страха, когда полицейские явились вечером вновь, чтобы поговорить с его отцом. Он боялся, что отец теперь непременно осуществит свою угрозу и обвинит Эшли в совращении несовершеннолетнего.       Но неожиданно для Энди, отец оказал им с Эшли такую помощь, какую больше никто бы не смог оказать. Не успели полицейские начать задавать свои вопросы, как отец, на весьма повышенных тонах заявил им, что его сын, конечно, размазня, слабак и вообще полное недоразумение природы, и что школьная шпана, выродки его козлов-соседей, постоянно избивают этого его недоноска, который не может ни дать отпор, ни поставить себя как надо в коллективе, и потому вечно ходит с разбитой рожей, но что гомосеков в их семье отродясь не было и не будет, и что ни про каких мужиков из мотеля он ничего не знает, потому что ничего не было и быть не могло, и он не позволит, чтобы полицейские лезли к его сыну с разговорами о том, о чем ему даже знать еще не положено, и что полиции лучше заниматься настоящими проблемами, а не беспокоить честных жителей этого города, и что он американский гражданин, платит налоги и знает свои права, и что он сам подаст на полицию в суд за клевету на их семью и за злоупотребление своей властью, если они еще раз явятся к нему в дом со своими подлыми вопросами… Короче, отец по полной программе изобразил перед полицейскими тупого истеричного мужика, с которым никто не захочет лишний раз связываться, каким, собственно, и являлся на самом деле. Не испытали желания продолжать с ним связываться и полицейские и вскоре, пробормотав какие-то дежурные фразы о благодарности за сотрудничество, ушли и больше уже не возвращались, занявшись опросом более приятных в общении потенциальных свидетелей.       И хотя Энди прекрасно понимал, что отец так старается не ради него, он впервые в жизни был готов испытать чувство признательности к своему отцу. И испытал бы, если бы сразу после ухода полицейских, отец не обрушился на него с непрерывной получасовой речью, состоящей из отборного трехэтажного мата, сутью которой было то, что Энди, мразь такая, так его позорит, а отдельные фрагменты этой речи он продолжал воспроизводить в течение еще нескольких дней.       В общем, поскольку никаких улик и сторонних свидетельств против Эшли не было, да и самого Эшли тоже, а проблем с этим делом, включая агрессивного отца и всплывающие факты вины самих обвинителей, было навалом, то в полиции это дело очень скоро предпочли просто убрать в долгий ящик. Видимо, в ожидании того, что Эшли сам снова явится в этот город и направится прямиком в полицейский участок с готовым признанием своей вины.       Но то, что официальное дело было фактически замято, вовсе не означало, что в городе забыли о случившемся. Что касается избивавших его одноклассников, то угроза Эшли подействовала на них так хорошо, что с той ночи они не просто больше не осмеливались подходить к Энди, но и всегда старательно обходили его стороной по широкой дуге, переключив свое внимание на более «безопасных» жертв. Более того, и вот чего Энди никак не ожидал, сам его отец, до которого доходили какие-то слухи о произошедшем, стал его побаиваться и уже практически не распускал руки, за исключением тех случаев, когда бывал пьян настолько, что мало что соображал. Впрочем, что же тут удивительного? Если вспомнить, что в этом городе Энди меньше чем за сутки и просто из-за того, что его увидели обнимающим другого парня, в разговорах жителей превратился в проститутку, и разговоры эти распространились так быстро и широко, что успели дойти до его отца, то какие же вещи могли говорить о нем и о его отношениях сейчас? Но об этом Энди мог только гадать. Потому что он оказался в полном вакууме. Если раньше с ним близко никто и не дружил, то кто-то хотя бы разговаривал. Теперь с ним не общался никто. Даже люди, которые не были его врагами и сочувствовали ему, хотя Энди всегда и бесило такое жалостливое сочувствие, — все теперь смотрели на него с боязливой неприязнью, все избегали общения с ним. Он чувствовал, что люди на улицах, а потом и в школе, когда начался новый учебный год, смотрят на него так, как если бы он был болен очень опасной и очень заразной болезнью — все старались держаться от него подальше. Он так долго хотел, чтобы этот ненавистный ему мир оставил его в покое. И вот он оставил его в покое. И именно тогда, когда ему тяжелее и опаснее всего было оставаться наедине со своими мыслями и переживаниями.       Наверное, не прошло и двух недель с момента отъезда Эшли, как Энди начал ожидать его возвращения. Ведь всё же было, как ему казалось, нормально, и значит, Эшли мог вернуться, ничего не опасаясь. Почему же он не возвращается? Через месяц Энди уже с нетерпением ждал возвращения Эшли так, словно это могло случиться в любую минуту. Он надеялся узнать его в каждой показывающейся вдалеке человеческой фигуре. Он не мог не проходить по несколько раз в день мимо мотеля, надеясь увидеть на стоянке его машину. Эшли же обещал, Эшли должен вернуться. Но каждый день снова и снова обманывал его ожидания. Почему же Эшли так медлит? Неужели он не понимает, как Энди плохо без него? Он дал ему впервые в жизни почувствовать, что такое счастье и взаимная любовь, а потом оставил его одного среди ненависти. Человек, слепой от рождения, может спокойно переносить свое состояние, потому что не знает другого, не знает, что такое иметь зрение. И вот ему дают возможность видеть, но потом снова погружают в темноту. Это как заключенному пообещать свободу, а потом оставить гнить в тюрьме. Неужели Эшли этого не понимает? Хотя… Он-то ведь не в тюрьме. Откуда ему знать это чувство?       Эти ежедневно обманываемые ожидания возвращения, новой встречи породили сомнения, которых не было вначале. А что, если Эшли не вернется? Нет, этого не может быть, он же обещал. И он любит его, Энди в этом уверен, он это чувствовал. Но… Ведь любовь может и пройти, забыться. По крайней мере, у Эшли. Ведь он где-то там, в большом мире, у него своя жизнь, свои дела, свои планы, свои интересы. И его там окружает множество людей, которые, уж конечно, будут поинтереснее, чем какой-то там школьник из маленького городка. Эшли забудет его. Может быть, уже забыл.       Такие сомнения, однажды возникнув, уже не покидали Энди. И всё чаще они оборачивались уверенностью, сопровождавшуюся таким отчаянием, от которого хотелось выть, как от страшной физической боли. Конечно, он не вернется. Зачем Эшли возвращаться в этот городишко, где ему уже нечего делать и где его ждут лишь проблемы? Ради Энди? Да это Эшли, а вовсе не Энди, тут больше некого было любить и нечего больше делать. Энди для него был лишь одним из приключений в его поездках, которое само на него случайно свалилось. Да, Эшли им увлекся, может быть, даже слегка влюбился. Но они не провели вместе столько времени, чтобы Эшли успел сильно к нему привязаться. И как бы могли развиваться их отношения? Эшли что, остался бы здесь жить? Или стал бы ездить сюда черти откуда, только чтобы провести с ним пару дней? И как только Энди не понимал этого с самого начала? Но обещание! О, это же не серьезно. Нет, Эшли все сделал правильно, он хотел как лучше. Он думал, что, благодаря этому, благодаря надежде на новую встречу, Энди не впадет в отчаяние сразу, а потом, постепенно, когда боль расставания уже не будет такой острой, сможет его забыть и жить дальше. Он думал, что Энди сможет его забыть. Но Энди не может. И Энди готов был бы сделать все, чтобы и Эшли полюбил его сильнее. Если бы только у них было больше времени вместе!       И ведь у них могло, должно было быть больше времени. Эшли же собирался остаться с Энди дольше. Если бы только не эти козлы, которые напали на Энди, если бы только не отец с его угрозами. Это они во всем виноваты! Как же Энди их ненавидел! Плевать на то, что они всегда отравляли ему жизнь, но сейчас они лишили его единственного счастья, надежды на то, что он сможет когда-нибудь быть счастливым. Он желал им всем поскорее сдохнуть. Нет, он сам хотел их всех убить, одного за другим. Он представлял это. Способы были разными, но всегда весьма садистскими. И всегда в его воображении у него было время, чтобы успеть сказать перед самой их смертью, за что он их убивает. Чтобы они это знали!       Это воображаемое упоение кровожадной ненавистью приносило облегчение, позволяло на время утопить свою боль в образах жестокой мести. Но этот эффект был таким кратковременным, а расплачиваться за него приходилось новыми и еще более тяжелыми душевными мучениями. Эти мысли, они, Энди чувствовал это, словно разъедали его изнутри вместе с внутренними органами, заставляли пугаться самого себя, делали противным ему его собственное сознание, жгучая, едкая сила которого делала непереносимым продолжение этого агонизирующего существования. А главное, и именно это было для Энди особенно болезненным, мысли эти были абсолютно бессмысленны и бесполезны. Слишком ясно и слишком быстро он каждый раз осознавал, что даже если бы он решился поджечь и спалить ко всем чертям весь этот чертов город, — а такие мысли у него тоже были — это бы никак не помогло ему вернуть себе Эшли. А только это имело для него смысл, только это было нужно ему.       И тогда его мысли устремлялись в другое русло, стремительным течением неслись в другом направлении. К саморазрушению. К самоубийству. Да, теперь он это обдумывал. Да, той ночью, когда в его жизни появился Эшли, он на самом деле не хотел умирать, а просто хотел сбежать, пусть так. И пусть сейчас он тоже не хотел умирать, а просто снова хотел быть с Эшли. Но ведь Эшли не вернется. И что делать со своей болью, которая с каждым днем становится только сильнее? Разве есть способ избавиться от этой боли иначе, как вместе со своей жизнью? Нет, это будет не самоубийство — это будет просто ампутация. Подобно тому, как людям ампутируют руки и ноги, пораженные гангреной. Что поделаешь, если очаг его болезни гнездится в самой его душе?       Но ведь Эшли же обещал, клялся, что вернется. Эта мысль всегда приходила следом. Что за пытка надеждой! Вроде бы решение уже было принято. И опять всё заново. От «На что ты надеешься, идиот? Смирись» к «А может быть, всё-таки…». И ведь Энди сам обещал Эшли дождаться его, чтобы ни случилось, сколько бы ни пришлось ждать. Он не имеет права покончить с собой. Но ведь уже очевидно, что Эшли он больше не нужен и что Эшли не вернется. Ага, заходим на новый круг. И так по несколько раз в день и день за днем. Да от такого можно просто однажды психануть и убиться с разбегу об стенку, ничего не обдумывая и не планируя. Хорошо, что у него в доме нет огнестрельного оружия. А иначе… к херам бы всё!       Впрочем, так долго продолжаться не могло, и мозг всё-таки подсказал, какое смог, решение. Если каждая сила таит в себе слабость, то и наоборот — и в слабости можно найти опору и силу продолжать. Вернувшись к своим старым мыслям о том, что самоубийство — это запасной выход, который всегда открыт, а потому нет необходимости спешить им воспользоваться, Энди пошел в своих размышлениях дальше и решил назначить дату. Пускай этот запасной выход довольно жалкий, и нечистая совесть из-за плохо выполненного обещания будет все равно его мучить, но он назначит очень отдаленную дату. Энди решил выбрать первое января, первый день нового года, хотя до этой даты оставался еще не один месяц. Тогда уж точно будет понятно, что Эшли не вернется и ждать уже нет никакого смысла, да и нечего. Окей, Энди и сейчас уже ни на что не надеется, ничего не ждет, просто он должен, насколько это в его силах, соблюсти данное обещание и выстрадать свое до конца. А переносить страдания гораздо легче, когда нет этой бесконечной неопределенности, когда страданиям положен конкретный предел и точно известно, когда всё должно закончиться. И с каждым днем этих дней душевной боли будет оставаться всё меньше. А когда придет назначенный срок, Энди просто вернется на тот самый мост и завершит то, чему Эшли помешал полгода назад. И в тот самый момент он будет думать о том, что, благодаря Эшли, он все-таки был в своей жизни счастлив, а значит, умирать будет не так уж обидно. Да, отличный план.       Странным образом эти мысли дали Энди ту меру спокойствия, которая позволила ему продолжать свое существование. Это существование сопровождалось однообразной и непрерывной тупой болью в сердце, и в нем уже не было ярких вспышек надежды, зато не было и следовавших за надеждой припадков беспросветного отчаяния, грозящих раздавить его или разорвать изнутри на куски. Всё уже было решено. Он смирился. Оставалось только еще немного потерпеть.       И Энди даже немного удивился, когда обнаружил, что уже наступило двадцать пятое декабря, Рождество, и ему, согласно его собственным планам, оставалось жить ровно неделю.       Энди всегда любил рождественские праздники. В эти дни он был гарантированно свободен не только от школы, но и от отца, который, как всегда в это время года, пребывал в своем грандиозном праздничном запое. И хотя сейчас он находился дома, но был мертвецки пьян, и Энди знал, что его пробуждения можно опасаться не ранее обеда следующего дня, да и тогда он должен был сразу отправиться из дома продолжать свое празднование.       Но Энди все равно в этот день почти не выходил из своей комнаты, если только чтобы заварить себе свежий чай, а возвращаясь обратно, на всякий случай, всегда запирал за собой дверь. Его мысли требовали полной тишины и одиночества, хотя он старался думать о чем-то постороннем. Он говорил себе, что он абсолютно спокоен. И верил в это. По крайней мере, внешне оно так и было. Вечером он ощутил гнетущую усталость, которая, тем не менее, не давала ему надежды на то, что ему удастся сегодня забыться сном. Не раздеваясь, он лег на заправленную кровать, свернувшись калачиком. Глядя в стенку перед собой, он лежал совершенно неподвижно, словно искалеченный человек, которому каким-то образом посчастливилось лечь так, что боль затихла или стала неслышна, и теперь было страшно пошевелиться, чтобы все не возобновилось снова.       Погруженный в свои размышления, он сначала, хоть и услышал, но не воспринял сознанием тихий стук по стеклу окна своей комнаты. Но стук повторился более настойчиво. Энди вздрогнул и прислушался. Стук повторился в третий раз, еще более громко. Энди был в полном недоумении. Но он быстро поднялся с кровати и направился к окну. Резко отдернув штору, он стал пристально всматриваться в темноту за стеклом.       — Эшли!!! — не помня себя от мгновенно захватившей его радости, закричал Энди, распахивая настежь окно.       Это был лишь один громкий возглас, и лишь одно мгновение, но за это мгновение в душе Энди словно родилась новая Вселенная…       …Потому что за окном действительно был Эшли. И Энди, перевалившись через подоконник, повис на его шее. От волос Эшли пахло морозным ночным воздухом, и щеки его были холодными, зато губы были горячими, и Энди тут же бесстыдно настойчиво и жадно стал требовать своими губами их поцелуя. И Эшли с готовностью отвечал его губам, крепко обвив Энди руками.       — Эшли, Эшли! Это ты, правда ты?! Ты здесь!       — Я здесь… С тобой. Наконец-то… — проговорил Эшли, и Энди послышались слезы радости в его голосе. — Только тише. Твой отец дома? Он может услышать.       — Что? Нет! Он сегодня весь день бухал с самого утра. Так что можешь хоть всю ночь трахать меня в его комнате — он все равно не проснется! — выпалил Энди, от радости не вполне соображая, что за чушь он несет.       — Эээ… Предложение, конечно, интересное, — усмехнулся Эшли. — Но знаешь, мы с тобой еще не двадцать лет женаты, чтобы мне требовались такие радикальные способы для поддержания страсти — мне вполне хватит и твоей комнаты. И кстати, может, уже пригласишь меня войти, пока сам не замерз.       Никакого холода Энди не ощущал, но после слов Эшли заметил, что его голые руки уже покрылись гусиной кожей, да и обниматься через подоконник было не очень удобно.       — Конечно, заходи, — со смехом воскликнул Энди, нехотя выпуская Эшли из своих объятий и освобождая для него оконный проем. Мысль о входной двери ему в голову не пришла.       Но, судя по всему, такой мысли не было и у Эшли: без малейших колебаний он перелез через подоконник. И Энди, нетерпеливо быстро закрыв за ним окно, снова повис у него на шее, теперь уже старясь прижаться к нему всем телом.       — Эшли, Эшли! Мне было так плохо, я так скучал без тебя! Я думал о тебе всё время!       — Я тоже думал о тебе всё время. Я еще никогда в жизни так много не работал, как в эти месяцы, почти без перерыва, чтобы хоть как-то отвлечься и не сойти с ума от этих мыслей.       — Тогда где ты был так долго?! И почему именно сегодня? Ты мой подарок на Рождество?       — Вообще-то я планировал быть подарком на твой День рождения.       — Ты запомнил, когда у меня день рождения?! Но он завтра.       — Уже где-то через час.       Они замолчали, почувствовав, что оба говорят какую-то ерунду, а вовсе не то, что им хотелось. Но сказать хотелось так много, и эмоции от встречи были так сильны… На секунду пристально заглянув друг другу в глаза, они одновременно резко подались друг другу на встречу и слились в глубоком, но, от переизбытка чувств, хаотичном поцелуе. И Энди уже стянул с Эшли куртку, и забрался руками к нему под майку, намереваясь стащить с него и ее…       — Подожди, подожди, — с трудом произнес Эшли, стараясь освободиться от губ Энди, не дававших ему говорить. — Подожди, я должен тебе кое-что сказать.       — Нет, нет, не сейчас. Потом. Позже скажешь, — своевольно-капризно проговорил Энди, подталкивая Эшли к своей кровати.       Эшли не мог противиться такой настырной страсти, и его тело слишком охотно отзывалось на близость и все движения Энди.       — Окей, — улыбнулся Эшли, опуская свою руку существенно ниже уровня поясницы Энди и крепче прижимая его к себе, ощущая при этом их взаимное возбуждение. — Но твой отец точно не проснется?       — Точно, — нетерпеливо ответил Энди, резко толкая Эшли на кровать и тут же забираясь на него верхом. — И дверь точно заперта. Доволен? Может, уже примешься за дело?       — Как скажешь, мой маленький монстр, — рассмеялся Эшли. — Ты сам напросился.       Эшли обеими руками схватил Энди за бедра и, одним резким движением скинув с себя, уложил спиной на кровать, отчего Энди радостно взвизгнул. Эшли накрыл его своим телом, а дальше всё — поцелуи, срывание друг с друга одежды, нежные и грубые ласки, их тела, укусы, до боли сладостные разрядки, — всё слилось в единый поток, и на это время окружающий мир перестал существовать. Только у Энди еще в самом начале успела мелькнуть мысль, что впервые в этой его комнате, где он прожил всю свою жизнь, происходит что-то столь восхитительное. А Эшли не забывал, вернее, инстинктивно накрывал губы Энди поцелуем или ладонью, когда тот начинал слишком громко стонать от его проникновений. Им потребовалось три раза. Только после этого они стали изнуренными настолько, что оказались в силах прервать свою любовную игру.       Лежа у Эшли на груди, Энди даже на несколько секунд провалился в сон. Но он тут же, вздрогнув всем телом, проснулся, охваченный каким-то паническим ужасом.       — Что, малыш?! — быстро спросил Эшли, крепче прижимая Энди к себе.       — А, нет, ничего, — еще испуганно проговорил Энди, но уже начиная приходить в себя. — Просто… Наверное приснилась мысль, что это только сон, что тебя здесь нет.       — О, Энди, я правда с тобой, — Эшли погладил его по спине.       Затем он, продолжая обнимать Энди одной рукой, другой потянулся к своей валяющейся рядом с кроватью куртке, выудил из кармана телефон и взглянул на экран.       — Кстати, уже третий час, — сказал Эшли и посмотрел на Энди так, словно собирался сказать что-то очень важное. — Твой день рождения уже наступил. Знаешь, что это значит?       — Что? — спросил Энди, не понимая, что имеет в виду Эшли, но начиная опасаться, что это окажется чем-то, что будет означать новую необходимость расстаться.       — Ты свободен, — ответил Эшли.       — В смысле? — Энди недоумевал еще больше.       — Теперь ты официально совершеннолетний. И ты можешь делать всё, что ты хочешь. Любить, кого хочешь, спать, с кем хочешь. И поехать куда и с кем захочешь. И если ты хочешь, то мы можем уехать отсюда прямо сейчас.       — Что?! — Энди не мог поверить своим ушам, осознать весь смысл сказанного Эшли. Он приподнялся на руках, испытующе заглядывая Эшли в глаза.       — Энди, я приехал за тобой, — сказал Эшли очень любовно, но с не допускающей сомнений серьезностью.       — И ты заберешь, увезешь меня отсюда? — губы Энди начали дрожать, сердце бешено заколотилось.       — Да.       — Прямо сейчас? — Энди был уже готов зарыдать от счастья, которое не умещалось в его сознании и для которого у него не хватало эмоций.       — Да. Моя машина в пяти минутах ходьбы отсюда: я, на всякий случай, не стал подъезжать слишком близко. И я сам с таким нетерпением ждал этой возможности приехать за тобой. Сначала я думал, что дела не позволят мне вырваться раньше нового года, но в итоге я приехал даже раньше, чем наступил твой день рождения. Зато мы сегодня многое успели, — Эшли улыбнулся хитро-нежной улыбкой.       Но от этих слов Эшли Энди вздрогнул, и по спине у него пробежал такой жутко неприятный, липкий холодок — он впервые с момента появления Эшли вспомнил о своих планах насчет самоубийства. А что, если бы Эшли не приехал до нового года? А что, если бы он сам по каким-то причинам выбрал датой не первое января, а Рождество? Что было бы с ним? И что тогда было бы с Эшли? От этих мыслей у Энди даже на мгновение потемнело в глазах и ему показалось, что его сейчас стошнит.       Но надо было взять себя в руки. Сейчас нельзя, да и не нужно, было об этом думать. И уж тем более нельзя было говорить об этих своих планах Эшли. Уж точно не сейчас. Да и вообще, сейчас мысли о самоубийстве, несмотря на то, что Энди вроде бы еще помнил, что обдумывал их несколько месяцев, и вплоть до самого появления Эшли, казались ему такими далекими и совершенно чужими. А если они и были его, то всё это было несерьезно. На самом деле он бы никогда не покончил с собой. Ведь правда же? Конечно, правда.       — О, Эшли, — сказал Энди и вновь прижался к его груди, ища там успокоения. — Я так хочу уехать с тобой прямо сейчас.       — Тогда собирайся.       — Мне ничего не нужно, — проговорил Энди. — Давай уже уедем побыстрее.       — Ну, может что-нибудь из одежды или ноутбук там…       Энди обвел глазами комнату. Его эмоциональные американские горки продолжались. Теперь он ощутил прилив до тошноты непереносимого отвращения.       — Мне ничего не нужно, — повторил Энди. — Не хочу…       Голос его прозвучал сдавленным, он словно готовился закричать, если Эшли еще раз предложит ему взять с собой какие-нибудь вещи. Но Эшли и так уже понял его состояние, его ненависть ко всему, что окружало его, распространявшуюся и на неодушевленные предметы, и его непримиримое нежелание брать с собой хоть что-нибудь, что будет связано с этой его прежней жизнью.       — Ладно, это не важно. Но ты хотя бы документы возьми. И просто оденься. Хорошо? Ты же не можешь ехать голым, хотя бы потому, что там холодно.       — Хорошо, — Энди улыбнулся виноватой улыбкой и быстро поцеловал Эшли, словно извиняясь за свою нервную вспышку.       Затем он соскочил с кровати, давая и Эшли возможность встать и начать одеваться. Энди же охватило нетерпение, за которым пришло беспокойство. Теперь он сам старался двигаться как можно тише и говорить шепотом, опасаясь, что его отец может проснуться, хотя еще недавно доказывал Эшли невозможность такого поворота событий. Тревога из-за отца навела его еще на одну мысль:       — Мне, наверное, стоит оставить отцу записку… — произнес он вслух.       — Слушай, если тебе нужно время, чтобы там… попрощаться… Я ведь тебя не тороплю. Хоть несколько дней. Я могу пока остановиться в каком-нибудь близлежащем городе. Здесь-то мне лучше не светиться…       — Нет, нет, ты меня неправильно понял. Не хочу я с ним прощаться и вообще разговаривать. Я просто хочу объяснить ему ситуацию, чтобы он не дергался и не попытался бы дергать нас, что всё это будет для него бесполезно… И ты самый настоящий псих, если думаешь, что я еще хоть раз позволю тебе уехать куда-то без меня.       Эшли улыбнулся. А Энди, отыскав чистый листок бумаги, стал торопливо сочинять свое послание. И странное дело: сначала Энди думал, что его письмо получится язвительным, ядовитым, что он хотя бы на словах постарается отыграться за прошлые обиды, — но письмо выходило спокойным и даже нежным. В своей душе он не находил не то что ненависти, но даже простой злости на отца. Сейчас он чувствовал, что готов простить и полюбить весь мир. Хотя, скорее всего, ему уже просто не было до этого никакого дела. В конце письма Энди даже написал, что постарается как-нибудь впоследствии связаться с отцом и сообщить ему о своей жизни. Энди перечитал письмо и, подумав о том, что из-за своего запоя отец может и дня три не замечать его отсутствия, поставил в конце письма дату — двадцать шестое декабря. Положив листок на стол, он прижал его кружкой с недопитым чаем.       — Всё? — спросил Эшли, сидевший в это время на краю кровати.       — Всё.       — Тогда идем.       Энди подошел к двери своей комнаты, отпер ее, но даже не подумал открывать и быстро направился к противоположной стене. Да, двери определенно не пользовались сегодня популярностью. Энди и Эшли выбрались на улицу через окно. Притворив рамы, Энди пошел прочь быстрым шагом. Он не знал точно, куда ему надо идти, но это его не смущало, он только ускорял шаг. Эшли приходилось почти гнаться за ним, чтобы успевать жестами корректировать направление его движения. Оба сосредоточенно молчали. Нетерпение и беспокойство не оставляли Энди, напротив, они даже усиливались. Словно его свободу, до которой оставалось рукой подать, кто-то мог попытаться отобрать, словно ворота его тюрьмы, сейчас отворенные, грозили вновь захлопнуться перед самым его лицом.       К машине они почти подбежали. Энди боязливо вжимался в сидение автомобиля, когда они проезжали по улицам города. Освещенные фонарями, они были совершенно пусты в это время суток. Но Энди все казалось, что за углом каждой стены может таиться нечто, способное преградить им путь. Но скоро улицы и дома остались позади.       Их дорога пролегала через тот самый мост, на котором состоялось их знакомство, а затем и первый поцелуй, и куда Энди еще несколько часов назад собирался вернуться спустя несколько дней. Проезжая по мосту Энди и Эшли непроизвольно и одновременно взглянули друг на друга, но тут же отвели глаза в стороны: это место у них обоих вызывало слишком много ассоциаций и воспоминаний. Но для Энди мост оказался той самой границей, которую надо было пересечь, чтобы наконец-то почувствовать себя в безопасности и свободным. Он продолжал еще некоторое время сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой на дорогу и ощущая, как в его душе постепенно разливается чувство спокойствия.       Вскоре дорога пошла несколько в гору. У них за спиной, на востоке, небо уже начинало быстро светлеть, и Энди оглянулся, чтобы бросить взгляд на оставленный город, который сейчас был виден как на ладони. Он показался ему таким крошечным, далеким, чужим и теперь уже совершенно неопасным. Сейчас он даже не распознавал все эти строения, среди которых жил столько лет. Какое значение всё это могло теперь иметь для него? Он выбрался оттуда, и уже никакая сила не сможет его догнать и вернуть назад.       Энди повернулся обратно и больше уже не оглядывался. Он то увлеченно смотрел перед собой и по сторонам, с жадностью вбирая в сознание новые для себя картинки огромного мира, который сейчас открывался перед ним, то искоса поглядывал на Эшли, любуясь им и упиваясь его близостью. Он не произносил ни слова, ощущение полного счастья переполняло его.       Эшли, следя за дорогой, тоже иногда бросал на Энди быстрые взгляды, но, как и он, молчал. Только легкая улыбка, не перестававшая играть в уголках его губ с того момента, как они, миновав мост, полностью выехали за пределы города, при этих взглядах на Энди делалась чуть шире. Он тоже был счастлив.       Энди продолжал еще около получасу взволнованно и возбужденно вертеться и ерзать на своем сиденье. Но так как беспокойство, державшее его в напряжении, уже давно и бесследно исчезло, то скоро бессонно проведенная ночь, с ее каскадом сильнейший эмоций, дала о себе знать. Энди почувствовал, что его голова становится тяжелой, глаза начинают слипаться — его неудержимо клонило в сон. Эшли, угадывая состояние Энди, придвинулся ближе, насколько позволяло сидение автомобиля, подставляя Энди свое плечо. Энди тут же положил на него голову, все еще стараясь продолжать смотреть на дорогу.       — А куда мы едем? — нарушив молчание, спросил Энди.       У него промелькнула мысль, что это забавно, что такой вопрос возник у него только сейчас. И не то что бы ответ так уж сильно его интересовал, но просто вроде как надо было об этом спросить.       — Ты, кажется, мечтал о Калифорнии, — с улыбкой ответил Эшли, наклоняя голову и слегка прижимаясь щекой и губами к волосам Энди. — Но мы можем поехать куда угодно, даже на Аляску, если хочешь.       — Не, Калифорния меня вполне устраивает… Классно… — тихо пробормотал Энди, поудобнее устраиваясь у Эшли на плече и уже закрывая глаза.       Не прошло и минуты, как он уснул спокойным и глубоким сном…