Бракованные

Бракованные. Он с раздражением не сильно, но достаточно для ответного тихого недовольного металлического скрипа, пинает мусорное ведро, попавшее под его внезапную волну гнева. Шум в ушам, гулкий и неприятный, раздражающий слуховой орган от кончиков до кончиков нервов, невыносимый шум. Бракованные. Наушники. Рука тянется выдернуть проводок из потрёпанного, облупленного некоторых сторон старенького красного плеера. Он, былушный и дешёвый , уже перенёс на себе возможно тонну таких же бракованных недотёп, как эта чёрная пара шумящих сорванцов. Работать те не хотели, шум отдавался в ушах с переодичными перерывами на тихое скрипое поскуливание и вновь так же оглушительно шумели. Парень тихо выругался под нос, пытаясь вытащить проводок из гнезда плеера. Тот намертво застрял в доисторической ободранной железной ямке. Наушники всё так же продолжали настойчиво шипеть в ушные раковины, неприятно сочетаясь с атмосферой сегодняшнего необыкновенного лунного вечера. Шум вдруг неожиданно оборвался. Руки, нервно теребящие проводок в надежде вытащить его из плеера, мгновенно замерли. Парень медленно поднял голову вверх, как бы по шестому, неведомому чувству. Про себя он заметил, что луна необыкновенно яркая. "Ах да, сегодня же полнолуние." -Хэй. Он обернулся на тихий шелестящий голос, но улица была пуста. Мигающий секунду назад фонарь позволил тьме поглотить улицу. Хотя луна была достаточно яркая для того, чтобы не врезаться в случайного прохожего или в каменный шершавый угол дома. -Жаль, что ты не видишь меня. Парень ещё раз испуганно крутанулся вокруг себя, пытаясь удостовериться, что рядом точно никого нет. Зрачки непроизвольно сузились от появляющегося в груди животного страха. Расчёсанные каштановые отросшие до уровня острых скул волосы зацепились за очки и те бесшумно упали на асфальт. -Может, это и к лучшему. Голос был тихий, настолько тихий, чтобы можно было вообще разобрать только слова. Никак не звуки. Никак не тембр, интонации, только тихие, как шум осенней, опавшей на тротуар кленовой листвы, бесцветные звуки. Парень в панике наклонился, шаря в поиске очков по мокрому асфальту руками. Всё расплывалось. Тьма поглотила остатки света. Расплывчатая, как у всех так же безнадёжно близоруких, тьма. Неведение приносит страх. Но надо было ли бояться? -Можно я тебя поцелую? Он резко поднял голову, тихо скуля от невыносимой паники, огромным комком подступающей к горлу. -Мне так одиноко... Он почувствовал шевеление рядом, тихий шелест и шлёпанье ступающих по асфальту босых ног. -Не бойся, я не хочу, чтобы тебе было страшно. Его голову кто-то приподнял, держа в тёплых маленьких ладонях. Он уже перестал соображать от ужаса, постепенно превращаясь в огромный неуклюжий ком животного страха. Нежно, естественно, совсем по-детски, его губ коснулся горячий, обжигающий, как полыхающий огонь, поцелуй. Он закричал и дёрнулся в сторону, как ошпаренный, прикасаясь кончиками пальцев к израненным, покалеченных ожогами, губам. Кожа горела, воспламенялась, это было больно. Это было очень больно. -Прости,я не хотела причинить тебе боль. Но мне уже не так одиноко, правда. Ты очень красивый. Шлёпанье удаляющихся босых ног, тихий смех, может, даже не смех, а звук соприкосновения холодного осеннего ветра с орошённым недавним ливнем асфальтом. Фонарь вновь замигал и подарил улице капельку света. Где-то громко и жалобно мяукнула кошка. Парень нащупал свои очки и, неуклюже поёрзав, сел на тротуар. Сознание частично помутилось, всё происходящее было как в тумане. Сквозь пелену странных ощущений, смешанных с физической огненной болью на губах, краешком сознанья он понял, что всё также сидел в наушниках. Неловко стянув их из ушей, он в какой-то прострации уставился на них, как впервые. Затем дрожащей рукой нажал наугад на песню в плеере и, зажмурившись от мимолётно проскользнувшей паники, вновь вставил наушники в ушные раковины. Звуки лились чистые. Красивые.Безукоризненные. Он всё так же сидел на асфальте, одной рукой прикоснувшись к израненным губам, а другой сжимая до побелевших костяшек жёсткую красную крышку былушного плеера. Он просидел так довольно долго, а затем, поднявшись и отряхнувшись, немного покачиваясь на длинных тощих ногах с висящими на них джинсами, подошёл к мусорке и выбросил туда бракованные наушники.