Цветок на воде

      Талия проснулась с мученическим стоном. Ночные кошмары, преследовавшие ее всю жизнь, никогда не оставляли. Устрашающие видения, смерти твоих близких, крики боли, услышанные когда-то… Привыкнуть к этому сложно, но проживая с ними несколько лет, можно привыкнуть.       Девушка медленно поднялась, держась за голову. Внутри мозга, будто бы молоточком, стучали по коре. Слегка покачиваясь, она подошла к окну, глядя на серый Нью-Йорк. Пасмурная погода особо не радовала, сильный ветер качал деревья и гонял мусор по полупустым улицам. Днем этот город выглядел куда невзрачнее, чем ночью. Именно с наступлением темноты он оживал, сверкая светом фонарей. Талия хмыкнула, отходя от панорамы, и возвращаясь в обычную жизнь, где обычные люди должны были соблюдать утренние процедуры. Умываясь, она с неким пренебрежением смотрела на свое отражение. За эту неделю она знатно побледнела, и скинула пару-тройку килограмм. Если так продолжить, она победит ди Анджело в конкурсе «Мисс Анорексия».       Едкая усмешка пробежала по губам, резко сменяясь болезненной гримасой. Склонившись над раковиной, она судорожно начала откашливать инородный предмет. Вскоре предмет ее мучений был перед ней, вся в крови, лежала белая гардения*. Отдышавшись, девушка резким движением схватила цветок, выбежала на кухню, и выкинула его в окно. В последнее время приступы все чаще и мучительнее. Она уже не может спокойно дышать. Каждый вдох сопровождается болью в легких, и кашлем с каплями крови. Грейс села на пол, прижимая руку к груди. Она чувствовала, как стебли плотно оплетают легкие, как сжимают все сильнее, как пытаются добраться до сердца. Чувствовала зарождение каждого нового бутона, который вскоре в диком приступе будет откашливать.       «Интересно, — безразлично рассматривала она свои ногти. — Какой цветок следующий?»       Еще немного посидев, девушка поднялась. Надо собираться. Сегодня она планирует навестить свой родной лагерь, хотя возможно родным, он ей уже не будет никогда. ***       Ветер ласково трепал ее волосы. Запах свежескошенной травы приятно дурманил. Внезапно выглянувшее солнце совсем не раздражало. Грейс счастливо улыбнулась. Наконец она в своей родной стихии. Оглядываясь по сторонам, она кивала знакомым полукровкам, делая вид как можно более беззаботное. Сейчас ей нужен был Хирон, и как можно быстрее. Вскоре она увидела его, о чем-то ожесточенно спорящим с мистером Ди. Заметив ее приближение он пренебрежительно, и в какой-то степени презрительно, посмотрел на нее и отвернулся. Кентавр же дружелюбно улыбался, приветствуя ее:         — Талия Грейс. Мы давно не виделись.         — Хирон, — как можно приветливее начала Талия. — Я бы хотела вернуться в первый домик. К себе.         — «К себе»? Надо же, ты все еще считаешь его своим? — Дионис даже не взглянул на нее, смотря куда-то вдаль.       Талия его почти ненавидела.       Посмотрев на бога недовольным взглядом, кентавр вновь обратился к полукровке:         — Конечно, возвращайся. Этот лагерь твой дом, как и всегда.         — Благодарю. — Про себя она грустно произнесла: « Пока еще мой дом». ***       В домике ничего не изменилось с ее последнего визита. Он был все так же холоден и неприветлив. Пройдя в свой привычный закуток, она с тоской посмотрела на пыль, которую много лет здесь никто не убирал. Сюда вообще никто не заходил. И хотя пребывание здесь считается честью, девушка чувствовала себя все более неуютно, перед статуей отца. Даже несмотря на нее, она продолжала чувствовать гнев и презрение по отношению к ней. И это было не то что обидно… Скорее это злило и раздражало. Судьбе нравится играть с Грейс шутки, боги обожают издеваться над ней, а отцу плевать. Конечно, какое Зевсу дело до какой-то там дочери, когда у него будет еще миллион таких же? Пусть она задыхается от растений, которые прорастают до самой глотки, пусть мучается, пусть страдает. А они будут смеяться и дальше, свысока смотря на нее.       Талия прижала руку к горлу и сморщилась. Это был самый неприятный момент ее болезни. Растения начинали меняться. Происходило это достаточно быстро, но крайне неприятно. Стебли отваливались вместе с нераскрывшимися бутонами, умудрялись как-то сползти в пищевод, образуя плотный и достаточно большой комок, вызывавший тошноту. Когда он был сблеван, начиналось резкое прорастание другого цветка. Легкие начинало жечь, чесались они невыносимо, хотелось выдернуть их наружу. Если они были с шипами, то начинало казаться, что орган дыхания просто разрывает на кусочки, становилось невозможным дышать. Пару раз Грейс так и правда чуть не задохнулась, но ей повезло. Или нет. Она еще не определилась. Но в этот раз ничего такого. Привычная боль уже не так волновала, как в первые разы. Она с отвращением посмотрела на то, что когда-то было у нее внутри. Туалета в домике не было, пришлось выбежать за дом, чтоб никто не увидел.       Солнце клонилось к закату, начинало темнеть. День прошел слишком быстро. Решив немного прогуляться, чтобы проветриться, она вышла к лесу, пытаясь держаться в тени. Большое внимание ей было не нужно, лучше пройти незаметно. Идя у самого края леса, она заметила впереди мерцающий огонь костра. Приглядевшись, она поняла, что около него достаточно много ребят, но ей они были знакомы. Нацепив наиболее дружелюбную улыбку она пошла к ним. Но на полпути резко остановилась отступая к деревьям. Там сидел он. Темные волосы как всегда взлохмачены, оранжевая футболка чем-то заляпана, губы быстро шевелились, видимо рассказывая что-то интересное, а в зеленых глазах отражалось пламя костра.        Персей.       Грейс резко отвернулась. Как она могла забыть, что он может быть тут?       «А ты и не забывала, — ответил ей внутренний голос. — Ты надеялась, что он будет тут.»       Боль в груди стала невыносимой, когда она увидела, что рядом с ним Аннабет. И она лежит на его плече. И он ее обнимает. И он явно доволен положением вещей.        Она рядом с ним. Не ты. Это никогда не было твоим местом. И никогда не будет. Он не твой. Ты не для него. Ты не она.       Талия даже не пыталась остановить кровь, что стекала подбородку. Не пыталась начать откашливаться, чтобы выплюнуть очередное растение. Не пыталась снова начать дышать. Но тело сработало за нее, без ее воли, и стоя на коленях, она увидела ярко-оранжевые ноготки**, в луже собственной крови. Боже, как символично.       «А вообще, — лениво подумала Талия, проваливаясь в темноту. — какая разница?» ***       Очнулась девушка не в самом лучшем состоянии. Кости ломило, голова болела, легкие горели. Ну, как обычно. Мутный взгляд голубых глаз прошелся по окружающей обстановке. Она вроде у себя. Или нет? Сжав зубы, Талия приподнялась, терпя боль. Нет, вроде у себя. Впереди угадывались очертания статуи Зевса.         — Очнулась?       Голос прозвучал совсем рядом, повернув голову Грейс увидела смутно знакомую тень. Тень? Вглядевшись в нежданного гостя, она смогла, по старой пилотской куртке, футболке с белым черепом узнать старого знакомого, и судя по слухам, собрата по несчастью.         — Привет, Нико.       Он почти не изменился. Сколько они не виделись? Год? Больше? Кажется он подрос, но Талии слишком лень было тратить энергию на сравнение младшей версии Нико, с представшим перед ней человеком.         — Сколько я лежу?         — Где-то час. Может меньше. — ди Анджело подошел ближе, внимательно смотря на нее. — Тебе повезло, что тебя нашел я. Любой бы подумал, что ты уже покинула этот свет, отправившись к моему отцу.       Грейс поморщилась, укладываясь обратно. Да, повезло. Другие бы начали сразу кричать и звать на помощь. Начались бы разборки, выяснения, ненужные вопросы… Дура. Совсем раскисла. Надо было терпеть, не в первый раз. Или хотя бы не стоять столбом, пялясь на Джексона. При мысли о нем, в груди кольнуло, и стало как-то тоскливо. Заметив небольшие изменения, Нико тихо предложил:         — Не хочешь, не рассказывай. Я ничего не требую.          — Меня выгнали из охотниц. — Прервала его Талия. Нико был честным, и ему довериться она могла. Он не будет рассказывать направо и налево историю, в которой нет ни хорошего конца, ни прекрасного сюжета. — Охотницам Артемиды нельзя иметь дело с мужчинами. Нельзя влюбляться. Наказание — смерть. А я нарушила этот запрет. Узнав об этом, меня хотели убить на месте, но вмешался отец. Выяснив имя избранника, он разозлился еще больше чем Артемида.       Нико молча слушал, с неким пониманием в глазах. Глядя на его лицо, Талия осознала, что впервые ей не больно говорить, цветы совершенно не мешали.         — Перси?       Она молча кивнула, вспоминая какой ужас ее охватил, когда до нее дошла эта простая истина. Какое унижение и стыд она чувствовала, стоя перед отцом. Как было больно, когда ее прокляли.         — Мне придумали жуткую смерть. Ханахаки — болезнь неразделенной любви. Определенный цикл ты отхаркиваешь цветы, если твои чувства не становятся взаимными, ты умираешь. Чем ближе объект любви к тебе, тем больнее.         — Знаю. Можешь не рассказывать. Некоторое время в домике висела тишина, нарушаемая лишь шумом с улицы. Наступила ночь, и все должны были уже разойтись, лишь самые отчаянные бегали с места на место. Наконец в темноте раздался чуть хрипловатый голос.         — Я тоже был в него влюблен. Но мне сильно мешали эти чувства. Я сам попросил отца заболеть этим. В этой болезни есть одна лазейка — если любовь недостаточно сильна, то после двенадцати цветов ты выживешь, и уже не будешь беспокоиться. Как видишь, мне повезло.       Талия внезапно улыбнулась:         — Какой же Перси жестокий. Влюбил в себя двоих детей главных богов, и обоих заставил мучиться в агонии.       Нико засмеялся. Затем посерьезнев спросил:         — Какой это цветок?         — Одиннадцатый.         — Хорошо. — кивнул он. — Скоро все закончится.         — Да. — девушка вздохнула. — Но боюсь не так хорошо, как для тебя.       Парень молча пошел к двери. Уже на выходе он развернулся и тихо прошептал:         — Я тоже. ***       Талия провела в лагере еще несколько дней, стараясь не выходить на улицу. Теперь появляться снаружи становилось опасно, если подобное повторится, то не факт, что ей снова повезет. Ее будни скрашивал Нико, который вполне ее устраивал. Лишнего ни он, ни она, у друг друга не спрашивали, говорили на отвлеченные темы. Изредка ди Анджело бросал на нее полный сострадания взгляд, но Талия старалась этого не замечать. На пятый день девушка собралась уходить. Наступало время последнего цветка, который определит, будет она жить, или умрет. Хотя ей было все равно. После того, что с ней произошло, вряд ли она сможет вернуться в привычное русло. Уходя, ее не покидало чувство, что она уже больше сюда не вернется. Она зашагала быстрее, прогоняя надоедливые мысли. Итак хреново.       Еще хуже стало, когда сзади ее окликнул голос старой подруги.         — Талия!       На нее с объятиями накинулась Аннабет. Чейз крепко сжимала ее, показывая, как сильно скучала. Девушка сжала ее в ответ, чувствуя легкий укол вины. Несмотря ни на что, Аннабет все еще ее подруга, и ей Грейс желала только счастья.       Но к ним начал подходить он, и боль в груди начала нарастать с каждым его шагом. Последний цветок, был самым крупным, и казалось, доставал вплоть до сердца.         — Давно не виделись. — все та же глупая улыбка. Он никогда не изменится. Изнутри начинала подниматься волна нежности, которую Талия пыталась погасить. Не время. Не место. — Ты давно здесь?         — Пять дней, Джексон. Будь ты внимательнее, заметил бы.       Легкая грубость в ответ. Забавно. С ним ей невыносимо больно, но только с ним она становится живой, становится собой.       Чейз удивленно отодвигается:         — Пять дней? И ты ни разу не подошла? Даже не поздоровалась?         — Извини, были дела. Я и сейчас тороплюсь.       Да, невежливо. Но ей нужно спешить, нужно бежать. Не может она спокойно смотреть на Перси. Ей хочется быть ближе, хочется обнять его, прижаться к нему.Но она не может. И от этого еще хуже.         — Ладно. — блондинка выглядит расстроенной, но внезапно приободряется. — Тогда дай мне секунду. Хочу чтоб ты первой узнала.       Талия перевела на нее недоумевающий взгляд. И только тут заметила кольцо. Простое такое, наверно позолоченное. На безымянном пальце. Переведя не верящий взгляд на его руку она поняла, что там точно такое же.       «Нет. Не может быть. Это просто ночной кошмар.»         — Он сделал мне предложение. — счастливо прижимается к Перси Аннабет. — Я согласилась.       Тот смущенно чешет затылок, явно не зная, что сказать. У Талии будто землю из-под ног убрали, и по голове огрели. Реальность стала мутноватой, перед глазами все поплыло.         — Поздравляю, — сказала она не своим, чужим голосом. — Я рада за вас.       Кажется, она сказала что-то еще. Идя потом по мосту в город, она вдруг поняла, что действительно не помнит, что говорила. Да и плевать. Какая теперь разница? Долго сдерживаемые слезы полились по щекам, обжигая. Но это не могло сравниться с тем, что творилось внутри. Будто все органы кислотой полили, а больше всего досталось сердцу. Она остановилась посередине моста, сдерживая дикий крик боли. Настолько плохо ей еще никогда не было. И хотя она знала что дело шло к этому, хоть и понимала, ее это не спасло. Соленые капли падали в быстрый поток реки, перемешиваясь в полете с кровью. Надо же, она даже приступа не заметила. Может это из-за него такая боль? Будто внутри все раздирают в клочья, пытаясь вытащить внутренности наружу. Хотя плевать. На все плевать.       «Интересно, — Талия перевесилась слишком сильно, смотря в воду. — если я растворюсь в воде, будет ли это считаться, что я хотя бы частично с ним?»       Небольшое усилие и она полетела вниз. Еще не достигнув воды, ее взгляд стал пустым и безжизненным. Река тихо приняла бездыханное тело, бедной дочери Зевса, укрывая его в своих водах, унося, как можно дальше. На поверхности остался плавать одинокий красный ликорис***.