Пернатое проклятье

Когда-то, в далеких зеленых лесах, жил мотылек, и был он прекрасен. Его крылья были совсем не такими, как у остальных его собратьев. Черные, словно сгусток мрака в лунном свете, переливались зеленью листвы. Даже прекраснейшие из бабочек завидовали ему, а гусенички томно вздыхали, закатывая крохотные глазки. Ведь если сильно захотеть и присмотреться к чудо-крылышкам, можно было заметить крохотные черные перышки, так плотно прилегающие друг к другу, что и не понять, они это или нет. И совсем никто не знал, как на самом деле тяжелы были крылья маленького мотылька. И вот, однажды, в один солнечный день, кто-то спугнул нашего друга с его удобного убежища и погнал к бурной реке. Лишь чудом мотылек не попал в лапы жуткому чудовищу, лишь чудо помогло ему преодолеть бушующие воды и невредимым опуститься на горячий камень, не повредив тяжелых крыльев. Когда обессиленный мотылек горько заплакал о несправедливой судьбе, над ним раздался чей-то шепот: - Как ты красив, – восхитился кто-то. – Даже моя белоснежная чешуя не может сравниться с мерцанием мрака твоих крыльев. Но маленькому мотыльку стало только обидней, так что он резко развернулся, но тут же, как загипнотизированный уставился на Большего Белого. - Ты хотел возразить, крошечный дружочек? – чуть насмешливо прошипел Змей. Мотылек, поняв, что терять ему в любом случае больше нечего, решил высказать этому гаду все что накипело. -Да, – нерешительно пискнул он, – они тяжелые, поэтому мне трудно летать, - уверенней продолжил. - И слишком красивые, поэтому со мной никто не хочет дружить. Я ненавижу свои крылья, и ненавижу тех кто их хвалит!!! Тут вы должны понять маленького мотылька, он так устал, а рядом еще и тот, кто сможет прихлопнуть тебя ради забавы. Сорвался. Но тогда мы должны понять и Змея. Все свое существование он считал, что нет ничего красивее его чешуи. Нет ничего желаннее покоя взлелеянного в одиночестве. А тут мелкая букашечка. Белый змей неподвижно наблюдал за медленно умирающей «пташкой» с оторванными крыльями. Без них он был таким мерзким, что сам факт того, что мгновение назад был признан прекраснее его, приносил просто физическую боль. Черная прелесть, делавшая букашку чем-то эфемерно-прекрасным, медленно переваривались в желудке, и волшебство черных крыльев готовилось стать частью Большого Белого Змея.