Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! — а видеть её никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! — а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет.
Т.Толстая, "Кысь"
После обеда Ульяна спросила меня: — Пойдёшь сегодня с нами на пляж? Я спросил её: — Когда? — После завтрака. Вообще говоря, развлечения сегодня не входили в мои планы, но в то же время отчего бы час-два не поваляться на солнышке и подумать? Я согласился: — Пойду, почему нет… Ульяна засмеялась. — Вот и отлично! Я насторожился: — Опять небось что-нибудь замышляешь? — Нет, ты что! Ульяна замахала руками. Как будто бы она могла ответить что-нибудь другое. Алиса тоже улыбнулась. — Наверняка! — сказала Алиса, — Она такая! — А вот и нет! — возразила Ульяна. — Я склонен с ней согласиться, — сказал я. — Да никто и не сомневался! — парировала Ульяна, взяла поднос с грязной посудой и встала. — Приятного аппетита! Она сказала это так, что я полностью уверился в том, что ничего хорошего сегодня на пляже меня не ждёт. Мы остались наедине с Алисой. — Знаешь, я всё же, наверное, с вами не пойду, — сказал Алисе я, — предчувствие у меня нехорошее. Алиса нахмурилась: — А что так? — Ну, дела кое-какие… — И что же у тебя за дела? Она заглянула мне в глаза так, что я не нашёлся, что соврать. — Ну, у меня и плавок даже нет… — У Ольги Дмитриевны попроси, у неё были запасные для таких разгильдяев, как ты. Я пошел к домику вожатой просить плавки.Ольга Дмитриевна была в домике, я спросил у неё про этот важный предмет одежды пионера, втайне надеясь, что запасных плавок не окажется. Ольга Дмитриевна сказала мне: — Сейчас, подожди. Она подошла к шкафу и открыла ключом запертый ящик. Через мгновение у вожатой в руках были обычные мужские плавки чёрного цвета. Как раз моего размера. Я поблагодарил Ольгу Дмитриевну, переоделся за домиком и пошел на пляж. Там уже собралось много пионеров, но из знакомых — только Алиса и Ульяна. Ульяна замахала мне рукой: — Иди к нам! Я подошёл и сел рядом с ними на песок. Алиса уставилась на мои плавки и ехидно улыбнулась. Ульяна задорно закричала мне: — Пойдём плавать! Я ответил: — Не хочется что-то. Может, попозже… Я не был большим любителем купаться. — Ну, как знаешь, — улыбнувшись, сказала Алиса. И девочки убежали к воде. Зачем я вообще сюда пришёл? Почему не ищу ответы, разгадки?.. Но волнует ли это меня сейчас? «Совёнок» казался нормальным. Конечно, за эти три с половиной дня со мной произошло много всяких странных событий, но ни одно из них само по себе, взятое отдельно, не казалось чем-то чересчур фантастичным.Тем более, я совершенно не приблизился к разгадке. Напротив, всё, что случалось, только больше запутывало ситуацию. Да и какие у меня альтернативы? От местных обитателей правды не добиться. Если они вообще её знают… Попытаться уйти отсюда? Но далеко ли я дойду пешком при том, что даже не знаю, где точно нахожусь?.. Получается, что мне остаётся только ждать. Через некоторое время девочки вернулись. Ульяна что-то держала в руках. — Смотри! — сказала она мне, победно протянув свою ношу, доставшуюся явно нелегким трудом. Я поднял глаза и увидел рака. Обычного речного рака. Ульянка легла рядом со мной и принялась его мучить. Я не мог просто так на это смотреть: — Оставь бедное животное в покое! Ульяна возмутилась: — Ты что! Это же рак! — Ну и что, что рак? Он тоже имеет право на жизнь! — Вот сейчас я ему клешни поотрываю, а потом попрошу повариху его сварить на ужин! — Как будто больше есть нечего… Я посмотрел на Алису. Похоже, Ульянкины забавы с бедным членистоногим её совсем не интересовали. Но Ульяна явно слушалась Алису, и я попробовал обратиться к авторитету Алисы: — Хоть ты ей скажи! Но Алиса лениво отмахнулась: — А что такого? Он же рак — так ему и надо! Кажется, эти девочки прогуливали уроки природоведения в начальных классах, и бережное отношение к окружающей среде им было чуждо… Я выхватил рака у Ульянки. — Да ради бога… — Ульяна спокойно отдала мне рака. Меня немного удивило, что она не стала сопротивляться. Я посмотрел в глаза бедному животному. Они совершенно ничего не выражали, но, думаю, если бы он умел разговаривать, то обязательно возмутился бы, возможно, даже сослался бы на конвенцию ООН о правах человека. Правда, не уверен, что это бы помогло… Я отнёс рака к реке и отпустил на волю. — Ничего, ещё наловлю — тут их много, — сказала Ульянка. — Кто бы сомневался… — пробормотал я себе под нос. И дальше остался лежать на песке. Тем временем Ульяна действительно пошла ловить раков. И вскоре поймала ещё одного, солидного, крупного, больше предыдущего. Девушка хитро посмотрела на меня: — Семен, я знаю, что ты мне скажешь. Поэтому не буду к тебе даже приближаться. Сейчас я его, действительно, сварю. Заодно костерок разожгу, весело будет. И побежала в сторону домиков. Я вскочил, побежал за ней, но не догнал. Алиса с улыбкой следила за моими попытками: — Она такая. Пока не сделает, не успокоится. Чего гоняться. Оставь её в покое. — Алиса, но ведь она животных мучает! — Дался тебе этот рак. — Я не про рака, а про немотивированную жестокость Ульяны. — Да какая жестокость, просто идет всем наперекор. Ей говорят «Стой на месте» — она специально убегает. Ей говорят «Беги» — она стоит на месте. Ты сказал ей «Прекращай мучить рака» — она будет издеваться над раками в противовес тебе. Лучше бы ты ничего не говорил. Психология такая. Алиса лениво встала с песка, отряхнулась и пошла переодеваться. Я тоже ушел. Вечером со стороны леса доносился слабый запах дыма, и над лесом, над озером, над водной гладью витало ясное предчувствие, пока ещё несформированное, но различимое на фоне тихого летнего леса. Но настал момент, когда тело выбранного Ульяной рака было опущено со всеми церемониями в кипящую воду в котелке; и рак издал неслышимый, но ощутимый на уровне подсознания вопль, ужасный, леденящий, от которого стыла кровь в жилах невольных наблюдателей, кто не побоялся бы застать Ульяну на поляне, у костра. Вопль разносился все дальше, и дальше, до домиков на главной аллее лагеря, до площади, до спортивной площадки, до озера, и там, в озере, он как раз произвел необходимые действия, которых бы не произошло, если бы по неимоверно редкому, невозможному совпадению звезды не выстроились бы определенным образом в этот день. Славя на площади бросила метлу, повинуясь минутной слабости; повариха в столовой порезала палец остро заточенным ножом для мяса и была вынуждена обмыть порез водой, а потом замотать; Электроник в кружке обжегся перегретым паяльником; Лена поставила кляксу на холсте. Ульяна перевернула на себя котелок с кипятком, успела вовремя отскочить, и не обожглась, но рак был загублен, и не годился для еды, его оставалось только выкинуть в мусорное ведро. Как-то по-особенному начала плескаться вода в озере, перестали квакать лягушки. Со дна стали медленно подниматься тяжелые пузыри, и лопались на поверхности, принося дикий смрад, скрытый до сей поры в самой глубокой впадине, недоступной прежде человеческому взору, и, наконец, из глубины воды, из самого средоточия раздался звук, до сих пор не появлявшийся в «Совенке» — мощное кряхтение, будто бы одна гигантская коряга терлась о другую, не менее гигантскую, размеренно и тяжело, как бы пробуя на вкус холодную озерную воду, но все сильнее и сильнее осваиваясь в этом мире. Разъединенная, молчащая прежде, гигантская тень в озере собирала воедино свои части, поднимаясь из бездны ада. Уже темнело, и не было никого из пионеров на озере, и никто не увидел пузырей, никто не слушал эти колдовские звуки, но, несомненно, в лагере что-то почувствовали, и никого не обрадовало то, что он почувствовал, а, скорее, наоборот, были бы счастливы вовсе не знать, что такое вообще возможно на свете, и скоро придет и поглотит их. Верующие люди вспоминали свои молитвы, но таковых было немного; молитва их едва ли утешила, поскольку сущность в озере была несоизмеримо древнее и могущественнее, чем все их боги. И верующие, и неверующие узнали на своей шкуре, что такое потаенный мистический ужас. Ульяне было лень нести зверски замученного, обваренного, наполовину красного рака к мусорному баку. Еще более лень было нести и выкидывать его обратно в озеро. В кусты же его выбрасывать не хотелось, потому что тогда бы его быстро нашли шныряющие повсюду пионеры младших отрядов, и нажаловались бы вожатой, а Ульяне вовсе не нужно было нагоняя. Ближе всего оказался лагерный туалет; туда, в выгребную яму, к отходам и отправилась недоваренная тушка рака, продолжая молить о пощаде, пока смрадные воды не поглотили бедное животное целиком. Мне ночью снился странный сон, тревожный. Я бежал куда-то по берегу озера. Я был в одних плавках; куда я бежал или от чего бежал — было непонятно. Вместо песка в ступни мне впивались острейшие камни. Сохранилось лишь то, что бежать было безусловно надо. В озере моего сна что-то было. Сон сменился другим, об огромных циклопических городах из титанических блоков и о взметнувшихся до неба монолитах, источавших зеленую илистую жидкость и начиненных потаенным ужасом. Стены и колонны там были покрыты иероглифами, а снизу, с какой-то неопределенной точки звучал голос, который голосом не был; хаотическое ощущение, которое лишь силой воображения могло быть преобразовано в звук, утробный глас, вещающий непонятные звуки «Фхтагн, фхтагн, фхтагн», то затихая, то продолжаясь, но все сильнее и сильнее подступающий ко мне. Надвигающийся, неотвратимо поглощающий совершенно подавленного пионера, отбирающий саму суть, сам признак жизненной силы, и уносящий в свою мерзкую потаенную обитель, чтобы насладиться во мраке ночи самым ужасным извращением, недоступным смертному существу. Я проснулся в поту.