История С. В тихом озере

      Следующий день порадовал нас замечательным известием - Лена пришла в себя! Не полностью. Она ещё слаба, но уже может говорить. Узнает окружающих. Но несет какую-то чушь. Никто не может понять. Лена немного поела. На теле нет никаких повреждений. И глаза уже не безумные и не пустые.       Я пошел её навестить. Девушка была в домашнем халатике, она уже самостоятельно переоделась, завязала поясок на необычный манер. Сидела на кровати и о чем-то думала, со своим обычным выражением лица. При моем виде Лена обрадовалась и сказала что-то непонятное. Я сказал, что тоже рад её видеть. Лена заговорила странным щелкающим языком, похожим на те слова из сна - "фхтагн", "р'льех". Поглядела на меня, на медсестру, убедилась, что её не понимают. Повторила то же самое опять.       - Лена, что ты хочешь сказать? Говори по-русски. Я внимательно тебя слушаю.       Бывают же случаи, когда от потрясения люди забывали родной язык, но вспоминали иностранный. После удара по голове, например. Может, и с Леной то же самое?       - Лена, а нас ты понимаешь? Кивни, если да.       Лена не кивнула. Похоже, и вправду забыла. Вместо этого она заговорила помедленнее. Решила повторить то же самое, но более разборчиво? Остановилась, выпила стакан воды, и посмотрела на меня с великой грустью. Вздохнула. Выпила ещё воды.       - Лена, мне грустно видеть тебя такой. Виола Церновна, скажите, пожалуйста, она хотя бы поправится? Или ей придется опять учить русский?       - Конечно, Лена выздоровеет, тут иного быть не может. Все функции организма целы. Подожди немного. Дай ей еще отдохнуть. А, лучше, принеси ей чего-нибудь из столовой поесть.       С радостью я дошел до столовой, взял тарелку с кашей, принес в медпункт. Лена принялась за еду. Было видно, что она не привыкла есть кашу, и не привыкла есть ложкой. Пальцы Лены сжимались в некоторое подобие горсти - словно она пыталась есть китайскими палочками. Через некоторое время, вся измазавшись в каше, Лена освоилась, и не спеша съела всю порцию. Увернулась от моих попыток вытереть её, вытерла следы каши с лица и одежды сама медпунктовским полотенцем. Я было приготовился уносить тарелку, но услышал, как Лена пытается обратить мое внимание. С улыбкой, она показала мне жест, как будто держит в руках кисточку. Помахала рукой, словно что-то писала. Я показал, что понял, изобразив ручку и бумагу. Лена закивала. Я отнес тарелку и столовые приборы на кухню, пошел в домик Лены за бумагой и ручкой.       В домике была Мику. Она помогла найти любимую тетрадь Лены и работоспособные пишущие принадлежности, вызвалась пойти посмотреть, что же Лена такое напишет, интересно же. Мы вместе пошли обратно в медпункт.       Я отдал Лене тетрадь и ручку. Лена повернула тетрадь корешком параллельно полу, разместив лист горизонтально, посмотрела на нас, сказала "А!", потыкала колпачком в бумагу, догадалась снять колпачок и начала рисовать какие-то знаки, располагая их вертикальными столбиками, сверху вниз, справа налево. Мику заинтересованно смотрела.       - Ну надо же, мы иероглифы так же рисуем. Но у нее какие-то непонятные.       Мы смотрели через плечо Лены на знаки. Лена иногда поглядывала на нас, показывала на что-то в тексте, восклицала известные одной ей слова, и опять продолжала писать. Исписала полностью одну страницу, перешла на следующую. Остановилась, показала на строчку в тексте, обвела её овалом, потыкала в обведенное пальцем, повторила несколько раз кучу непонятных звуков, все более и более распаляясь. Мику недоуменно посмотрела. Лена опять продолжила, ускорив темп. Со своего стула на нас глядела медсестра, как бы оценивая - что из этого получится?       Лена закончила писать очередную часть, обвела овалом ещё один кусок иероглифов, развернула к нам листок, стала тыкать ручкой то в первый обведенный овал, то во второй, надеясь увидеть в нас понимание. Словно она описывала что-то такое, что могло быть очень опасным. Убедившись, что мы её не понимаем, и не бежим в указанное иероглифами место, Лена отбрасывает ручку, кидает на пол бумагу, откидывает одеяло, срывается с кровати, бежит к двери, мы встаем за ней, но у двери уже стоит медсестра, преграждая путь. Вот что такое опыт! Лена упирается в медсестру, пытается пройти, проскочить слева в дверь, справа. Но все бесполезно, Виола уже закрыла замок, и уже убрала в карман ключ. Лена забарабанила кулаками по той части двери, куда могла дотянуться, плача, разрываясь в рыданиях. Скоро Лена успокоилась, подняла на медсестру глаза, и в глазах я увидел безумие, желание идти, несмотря ни на что. Лена осторожно отошла.       - Семен! Она хитрит! Она хочет убежать через окно!       Я быстро загородил собой окно. Тогда Лена вдруг как-то поникла, и пошла обратно к кровати.       - Семен, Мику, помогите мне! Я не знаю, как быстро подействует успокаивающее! Возьми ремни из ящика! Так, давайте, подходите! Семен, только аккуратно! Держи ноги! Смотри, лягнет, как козочка! Мику, держи правую руку!       - Виола, она у нас левша!       - Ничего страшного, все равно! Так, пошли!       Втроем мы уложили Лену, яростно вырывающуюся, на кровать, и медсестра пристегнула руки и ноги ремнями, пока я и Мику держали бедную безумную девушку. Виола как следует затянула ремни. Лена злобно на нас смотрела, ей ничего не оставалось делать, как лежать и вращать глазами, даже на крики не было сил, только на злобный, безумный взгляд существа, которого все предали, доведенного до крайнего состояния.       Медсестра объяснила нам, что такой резкий переход из спокойного в буйное состояние не есть что-то необычное. Сейчас Лена отдохнет и успокоится. А потом медсестра ей успокаивающее даст. Надо подождать. Болезнь просто так не проходит.       Лена издала несколько извиняющихся звуков. Посмотрела на нас и опять показала, извиваясь и двигая кистью, что хочет что-то написать.       - Виола Церновна, дать ей бумагу и ручку? Или она ещё не успокоилась?       - Вроде поспокойнее стала. Ну дай, ради эксперимента.       - Но придется развязать одну руку!       - Ничего страшного, никуда не убежит.       Я отвязал правую руку Лены (несмотря на то, что была левшой, писала Лена правой рукой), дал ручку, взял альбом. Чтобы было удобнее, поднял изголовье кровати, и Лена в ней приняла полусидячее положение. Я поднес альбом Лене.       Девушка поглядела на меня, на Виолу, на Мику очень хитрыми глазами. Взяла ручку, ещё раз на нас поглядела. Запястьем перевернула лист на чистый. Я пригладил лист, чтобы не топорщился. Лена начала писать опять те же, или почти те же иероглифы, на этот раз старательно их выводя, и посматривая на нас. Так Лена исписала почти целую страницу, и знаком показала, что надо опять перевернуть. Одной рукой я держал альбом, второй перевернул страницу, и пригладил её, и пропустил момент - Лена перевернула ручку в пальцах, размахнулась и с силой воткнула ручку себе в грудь, пробив тонкую ткань халатика, вонзила до отказа в середину груди. Я тут же бросил альбом, и взял руку Лены, и отвел её, прижал руку к кровати. Медсестра уже бежала, посмотрела на глубоко ушедшую в тело пластиковую ручку, наполовину сломанную, и замялась, повторяя "Только бы не в сердце!", шариковая ручка подрагивала в такт пульса Лены, из раны вытекала струей кровь, на одежде расплывалось кровавое пятно. Девушка беззвучно смеялась, улыбалась, показывая, как она нас перехитрила. Я потянулся к этому куску пластика, чтобы выдернуть, медсестра меня остановила, сказав:       - Не трогай, Семен. Ей уже ничем не помочь - она проткнула себе сердце. Ручка не дает вытекать крови из раны. Вытаскивать должен хирург. Я не смогу. Но хирург не успеет приехать.       Виола всё же попробовала вытащить ручку, очень аккуратно, тут же заткнув рану тампоном. Лена вздохнула, безумное выражение пропало с её лица, будто только теперь она осознала, что же на самом деле наделала. Пульс становился все более слабым. Дыхание стало реже. Наконец мы услышали от неё понятные слова:       - Отпустите... меня... Принесите... меня... в... озеро... Пусть посмотрит... Пусть примет меня хотя бы такой...       Лена закрыла глаза и перестала дышать. Все попытки медсестры оказать помощь ни к чему не привели. Нам с Мику сказали уйти и не мешать.       Мику разрыдалась. Я вывел девушку из помещения медпункта. И меня, и её колотило, перед глазами стоял образ Лены. Мику не захотела возвращаться в домик. Слишком многое напоминало о Лене. Она попросила отвести её в музыкальный клуб, а потом принести из домика некоторые вещи и постельное бельё. Я подчинился. Взял у Мику ключ, открыл дверь клуба, включил свет, открыл форточку. Мику уселась на старый стул у рояля, закрыла лицо руками, опять заплакала, отправила меня за постельным бельем.       - Мику, где ты будешь тут спать?       - А вот здесь, в кладовке, есть кушетка. Тут и буду. Только ты быстрее неси. А потом принеси, пожалуйста, пару булочек.       - Может, позвать кого-нибудь?       - Да кто мне сейчас может помочь? Не надо.       Когда я вернулся с булочками и постельным бельем, в клубе уже была Алиса, она сумела немного развлечь Мику, отвлечь от только что пережитого горя. Мику уже вытерла слезы. Булка была проглочена в мгновение. Алисе тоже немного досталось. Чтобы совсем отвлечься, Алиса предложила что-нибудь поставить. Я, как мужчина, гордо взял на себя включение аппаратуры. Ближе всего к розетке стоял катушечный магнитофон. Но и его требовалось подтащить. Я поднял аппарат, перенес, поставил на пол, включил, запустил бывшую на нем запись - это оказался "Аквариум", песня, неожиданно пришедшая из глубин моего детства. Сначала я подумал, что это "Стоп машина" - "Стирай свой файл, выкинь винчестер в кусты", или "Он нажимает на Save, она нажимает Delete", но это была, конечно же, "Сторож Сергеев", а потом и нарезка из других старых вещей. Мику улыбалась. Алиса начала скучать. Слишком медленно, сказала она. Нет драйва.       Алиса взяла другую катушку, перемотала Гребенщикова на начало, поставила какой-то западный рок - записи Clash, потом Игги Поп, потом пинкфлойдовский The Wall. Теперь возмутилась Мику. Она спросила Алису, понимает ли она, о чем поет в "Mother" Роджер Вотерс. Алиса ответила, что он поет о своей любви к маме. Мику пояснила, что это в корне неправильно, что Алиса не знает нормально иностранного языка. И что на самом деле всё совсем наоборот. Типа, его мама слишком сильно держала под контролем. Алиса остановила музыку, перемотала назад, поставила на паузу, взяла лист бумаги с ручкой, стала расшифровывать и записывать, то выключая, то включая паузу, слова песни. Затем, когда все записала, мы втроем стали разбирать перевод, призывая свои школьные знания английского. Немного поругались в парочке мест. Главное, Мику отвлеклась от тяжелых мыслей.       Алиса закончила переводить текст, стала читать его по-русски. Прочитав, сказала нам, что это ужас, и что у нас, в Советском союзе, такого быть не может.       - Может, Алиса. Такое везде может быть. Ты вспомни, наверняка у тебя в классе был какой-нибудь мальчик или девочка, которого мама всюду водила за ручку. Или бабушка.       Алиса подумала немного и прикусила язык, и нахмурилась.       - Да, наверное, вы правы... Я просто не представляла себе. Я всегда думала, что это счастье - когда рядом мама. Это так для меня... вы, наверное, не понимаете...       Алиса чуть не заплакала, но сдержалась, взяла себя в руки, чтобы не расстраивать Мику. Убедилась, что её помощь больше не нужна, пошла к себе, дескать, нужно проконтролировать Ульяну.       - Мику, ты меня извини - но я не понимаю Алису.       - Семен, не вини себя, она тщательно скрывает это. Она ведь детдомовская.       У Мику появилась какая-то новая идея.       - Послушай. Пусть мы не понимаем языка этого, из озера. Пусть он говорит только свои "фхтагн". У нас есть универсальный язык, язык музыки! Музыка понятна всем.       - Нет, Мику. Наоборот, каждый видит что-то свое. Нужен культурный багаж. Потом, во сне оно говорило со мной на человеческом языке. Я его вполне понимал, а оно - меня.       - Семен, расскажи, пожалуйста, ну расскажи!       Я рассказал. Мику мне не поверила. Она была увлечена своей идеей, и не хотела никого слушать. Для виду Мику согласилась со мной; я был тем не менее уверен, что, лишь я выйду за зверь клуба, как она тут же начнет подбирать музыку для общения с озером.       - Мику, я хочу тебя попросить. Не делай глупостей. Не ходи к озеру! По крайней мере, не ходи одна. Пожалуйста. Ты видишь, что случилось.       - Не волнуйся. Можно сделать вообще так: общаться с помощью колонок и микрофона. Я никуда одна не пойду. Пока пороюсь в партитурах. Если хочешь, привяжи меня, как Лену.       При этих словах Мику попыталась заплакать. Зря она вспомнила.       В дверь постучали. Пришел Шурик, он попросил меня прийти в медпункт, помочь в транспортировке тела Лены. Последние слова он сказал, только закрыв дверь. Он понимал, что незачем травмировать ещё раз Мику. Шурик захватил пожарные складные брезентовые носилки на двух металлических трубах, с ручками зеленой твердой пластмассы, словно снятых с доисторического велосипеда. Носилки использовались для тренировок по гражданской обороне. Сейчас носилки должны быть применены, наконец, по своему изначальному предназначению, они уже перенесли за смену тело бедного Толика, и готовились принять в своё лоно тело несчастной Лены. Мы взяли носилки и пошли в медпункт. Я на всякий случай заглянул в клуб через огромное окно - Мику была ещё с влажными глазами, не плакала, сидела спокойно, перебирала свои записи.       - Ну как, получилось дозвониться до райцентра?       - Нет. Линия неисправна. Нет гудка. Я проверил всю проводку на нашей стороне - обрывов нет. Я добрался до выхода кабеля из-под земли. На клеммах колодки нет напряжения. Похоже, обрыв не на нашей стороне.       - А нельзя как-нибудь пройти вдоль этого кабеля и проверить? С воздушной линией понятно - идешь от столба к столбу и смотришь. Может, по табличкам "Не копать, кабель!" получится дойди до цивилизации?       - Хорошая идея, Семен. Давай после медпункта проверим. Только табличек я не видел. Кабель как будто в катакомбы уходит.       - А если радиопередатчик собрать? Может, получится что-нибудь по-быстрому сделать? Нам ведь только до райцентра надо добить.       Шурику не очень хотелось делать передатчик, было видно по выражению его лица. Только потому, что это предложил не он?       - Хорошо, Семен. Но только с твоей помощью. Посмотрим в книгах. А ещё надо будет антенну натянуть.       - Антенна - не проблема. Просто длинный кусок провода. Между деревьев растянем. Как считаешь, какой диапазон нам нужен? Любительский?       - Какой проще будет... Лишь бы кто-нибудь услышал. УКВ у меня не получится. Я в высокой частоте, если честно, не силен. Скорее, на средних волнах попиратствуем. Да ещё и с амплитудной модуляцией, как самой простой. Я давно тут радио не включал. Не знаю, что тут вообще проходит.       За этими разговорами мы не заметили, как дошли до медпункта. Виола была в растерянности: с одной стороны, последними словами Лены было отнести её в озеро, с другой - надо же сохранить тело для милиции и передачи родителям. Морга здесь не было. В столовой были морозильные камеры для мяса, но в ячейки человеческое тело бы не поместилось. С другой стороны, обстоятельства смерти были ясны и понятны - пионерка сама себя, в припадке сумасшествия, ударила в сердце острым предметом, на глазах трех свидетелей, и дипломированный медицинский работник зафиксировал смерть. В итоге, медсестра всё же приняла решение, проявив несвойственную сентиментальность - пронести тело Лены вдоль берега озера.       Вода всё так же была спокойной, когда мы с Шуриком принесли неожиданно легкое тело девушки на берег. Мы положили его у самой воды, лицом к озеру, и отошли на несколько шагов, оставив Лену наедине с тем, что украло её разум. Появился небольшой ветерок, погнал волну к берегу. Трудно выразить словами, как я почувствовал присутствие в воде у берега кого-то, кроме нас. Невообразимая тяжесть приковала мои ноги к мокрому песку. Я не мог пошевелиться, не мог даже дышать, только наблюдал безмолвным зрителем пустые декорации. Внезапно небо потемнело, причем солнце продолжало светить так же, и с того же самого места, словно потемнело не небо, а я смотрел на него через темный светофильтр, и перестал различать яркие и темные места. С усилием я повернул голову, поглядел на Шурика - ему стало плохо, он закатил глаза, зашелся в крике, хотя я не слышал и крика. Накатила волна темного, невообразимого ужаса, меня скрутило в судороге, я свалился на песок, в голове свистел ультразвуком конец света. Последнее, что я увидел - на меня, Шурика и Лену неслась огромная волна, словно это было не озеро, а море, и ещё я понял, что таких волн тут не может быть.       Когда я пришел в себя, солнце сделало несколько градусов по небу. Пропал ветер, не было воды, рядом лежал Шурик и пустые носилки. Шурик уже очнулся, лежал сандалиями в воде, непонимающе хлопал глазами. Обитатель озера забрал только Лену, хотя у него был шанс утащить в озеро нас троих - двух живых и одну мертвую. Что это было? Обязательство перед человеком, пошедшим с ним на контакт? Особенные способности Лены? Не было ответа.       Мы рассказали медсестре о произошедшем. Виола уже не смогла нас отругать, лишь сказала, что зря она поддалась сантиментам. Дала нам какого-то успокоительного и сказала отдыхать - хотя бы пару часов.       Шурик ушел в библиотеку искать схему передатчика, заодно он забрал из медпункта листы, исписанные Леной, показывать Жене - она же просила побольше материала. Ну а я проспал в домике почти до самого вечера.       Я вышел к самому ужину, наскоро перекусил. Погода обманчиво хорошая, солнышко светит, поют птицы, но как-то вполсилы. Зашел к Жене спросить, как идет расшифровка записей, Женя сказала, что ещё меньше стала их понимать, сейчас подсчитывает частоту использования букв и ищет повторяющиеся знаки. Но до расшифровки ещё далеко.       Шурик нашел какую-то схему радиопередатчика, на лампах 6П3С. На счастье, такие лампы у него были. Радиоприемник ничего не ловит - только треск, как в сильную грозу. Мы сделали на скорую руку антенну - длинный наклонный луч с дерева, росшего возле клуба, в окно. Метров десять провода. Этого должно будет хватить для начала. Шурик быстро рассчитал и сделал катушку генератора. Питание на анод взяли от какого-то старого лампового прибора. Угольный микрофон и переменный конденсатор долго ждали своего часа в ящике с запчастями. Конструкция была сделана на скорую руку, детали лежали на столе, соединенные проводами, без всякой монтажной платы.       Генерацию достаточно быстро удалось поймать. Лампочка, включенная в антенне, радостно засветилась. От длинного "Ааааа" - немного пригасла, как и полагается. Шурик порыскал по всем диапазонам радиоприемника, нашел частоту, где работал передатчик: почти у самого верхнего края средневолнового диапазона. Мы очень обрадовались. Теперь нас обязательно кто-нибудь услышит - или случайный слушатель, или из радиоконтроля. И придут за нами, и спасут!       Шурик сел за микрофон и повторил пару раз текст:       "Прошу помощи! Прошу помощи! СОС! СОС! СОС! Мэйдей! Мэйдей! Мэйдей! Говорит пионерский лагерь "Совенок"! У нас четыре смерти. Погибла вожатая. Не работают другие средства связи! Вызовите милицию! Помогите!"       Это ему быстро надоело. Но тут же у Шурика возникла гениальная идея - записать текст на пленку, склеить в кольцо и пусть повторяет. Так он и поступил. Для упрощения, чтобы не делать модуляционный трансформатор, он просто прислонил угольный микрофон к динамику магнитофона. И, очень довольный собой, пошел отдыхать.       Я же вышел ещё раз посмотреть на озеро, не утянуло ли ещё кого-нибудь. Очень осторожно я подошел к пляжу. Солнце клонилось к закату. Вода была спокойна; и спокойствие это могло обмануть кого угодно, но уже не меня. Я знал, что этой воде доверять нельзя. Не было гнетущего ощущения присутствия чьего-то чуждого разума, возможно, я начал привыкать уже к нему, как к чему-то привычному. Но и новых следов на берегу не появилось. Пионеры были уже осторожны.       Достаточно скоро стемнело. Я услышал странный звук, донесшийся с закрытой деревьями части косы берега, как будто ударили в большой барабан. На фоне темнеющего неба вспыхнул красно-желтый огонь. Я подумал, что это опять балуется Ульяна или Алиса, и решил посмотреть; вряд ли чудище из озера решит погреться у костра.       Я осторожно обошел озеро кругом, подошел к месту кострища, стараясь не шуметь - а то Ульяна испугается, и мне не получится поймать её на месте нарушения тишины. Кусты ещё скрывали от меня обзор, и я ещё не до конца вышел к берегу. Барабан начал ритм. Удивлению моему не было предела, когда я выглянул из кустов, и предпочел ещё дальше спрятаться. Около огня водили хоровод пионеры младшей группы, десятка два мальчишек! Хуже того - это были языческие пляски в честь древних богов, призывающие силы ветра, силы огня! Барабанщик участвовал в ритуальной пляске вместе со всеми, он заводил толпу, ритмично дергался, повторяя увиденные по телевизору фигуры верхнего брейка, подражая звучанию африканского тамтама. Остальные пионеры повторяли движения.       Есть, как известно, звуки, присущие животным, и звуки, присущие человеку; и жутко становится, когда источники их вдруг меняются местами. Разнузданные частники оргии были в состоянии звериной ярости, они взвинчивали себя до демонических высот завываниями и пронзительными криками, прорывавшимися сквозь толщу ночного леса и вибрировавшими в ней, подобно смрадным испарением из бездны ада. Время от времени беспорядочное улюлюканье прекращалось, и тогда слаженный хор грубых голосов начинал распевать страшную обрядовую фразу:       - Пх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'льех вгах'нагл фхтагн!       Опять эта фраза! Она преследовала меня! Неужели демон из озера принял свою власть над этими пионерами младшего отряда! Я ведь только что видел многих из них за ужином, где пионеры весело уплетали манную кашу и запивали чаем! Но вот те же самые человеческие существа, лишь только до них дотянулись ужасные, мерзкие щупальца нашего мучителя, выполняют Его волю, и славят Его во мгла ада, непотребно кривляясь! Как же мало нужно личинке пионера для того, чтобы разменять свою волю и свою совесть и продать душу дьяволу! Лишь сверхсущество может противостоять злу, пришедшему в этот мир!       Тем временем пионеры несколько изменили свое поведение. Танцоры полностью отдались ритуалу, а костер разгорался все ярче и ярче. Всмотревшись, я увидел в огне парочку скамеек с футбольной площадки и пяток матрасов. Пионеры явно не беспокоились, что им влетит за порчу скамеек. Жаркое пламя было уже невозможно терпеть даже тут, в кустах. Каково же было тем пионерам? Как бы в ответ на мой незаданный вопрос, я с ужасом увидел, что пионеры начали раздеваться, бросая одежду в костер!       Вокруг костра прыгала и извивалась толпа настолько уродливых представителей человеческой породы, которых могли представить и изобразить разве что художники самой причудливой и извращенной фантазии. Лишенное одежды, это отродье топталось, выло и корчилось вокруг чудовищного костра; пламя, охватывая скамейки и матрасы, неожиданно приняло вид огромной головы, окутанной щупальцами. Подпрыгивая и вопя, двигаясь в нескончаемой вакханалии между кольцом тел и кольцом огня, бесновалась толпа дикарей. Возможно, это было лишь игрой воспаленного воображения, но мне послышалось, что откуда-то издалека доносятся звуки, как бы вторящие ритуальному пению, и отзвук этот шел из глубины леса, хранилища древних страхов и легенд.       Но и этого пионерам показалось мало. Лишенные страха, после того, как пропала необходимость подчиняться вожатой, все младшеотрядники ужасно возбудились. Все, кроме барабанщика, продолжая петь и призывать Ктулху, стали пристраиваться друг к другу, словно собираясь заняться групповым сексом. Я не мог уже этого смотреть, но и не знал, как им помешать; я словно застыл на месте, не двигался, не знал, что делать. У возбужденных пионеров, похоже, не было иной цели, кроме как соблюдать ритуал. Видимо, получалось у них не очень - советского пионера не учили в школе, как содомировать ближнего своего. Получалось лишь душераздирающее зрелище, не могущее усладить извращенный взор демона из озера. Ктулху надоело смотреть на жалкие потуги пионеров, он отдал им зловещую команду, последнюю в их жизни - идти в озеро, и не останавливаться. Пионеры выстроились в ряд. Их глаза разом потухли, они лишь отражали пламя костра, отблеск управляющей ими силы. Разом они вытянули руки вперед, затянули опять "Фхтагн! Фхтагн!", спотыкаясь на недостатке гласных, и вдруг все разом пошли, и пошли, и пошли в темную воду, и вот уже лидер группы дошел по дну до конца "лягушатника", на участок, где дно резко уходило из-под ног, и скрылся с макушкой под водой, на секунду всплыл, и поплыл к середине озера, и за ним поплыли все остальные, и скрылись из вида, в ночи.       Стало неожиданно тихо. Костер горел, с таким количеством топлива он будет гореть всю ночь. Валялся барабан из музыкального кружка. Цепочка следов уходила под воду. Я заорал со всей силы, лишь сейчас обретя голос, лишь сейчас до конца осознав, что именно произошло. Мои волосы стояли дыбом. Я смотрел на костер и орал. На крик вышел Шурик, сказал, что я мешаю ему спать, я что, жег костер?       На мой рассказ о младшегруппниках он не отреагировал. Завтра, говорит, посмотрим. Сводил меня в медпункт, нашел успокоительное, дал выпить, и увел спать.