Если бы...

— О чем ты думаешь? — спросила Мэри у кузена Мэттью, с грустным любопытством взглядывая на него. — О тебе, — простодушно откликнулся тот.       Был послеобеденный час. Они сидели рядом в прохладе даунтонского сада, почти касаясь друг друга плечами. — Нет, не сейчас. В целом. — Все равно о тебе. О том, что ты какая красивая, а все же не моя, а Ричарда. О Лавинье, ведь только она могла так великодушно меня отпустить. О Даунтоне и его судьбе, — спокойно перечислил Мэттью, не глядя на Мэри. Словно зная, что ему суждено всегда тонуть в этих ярких, необъяснимо прекрасных глазах. — О матери. Она стареет, и неровен час, когда я потеряю ее, а ведь она самая достойная из всех женщин, кого я знал. О твоих сестрах. О работе адвоката. Обо всем, что мне нужно, как воздух. А ты? — О своей свадьбе. И о тебе. И о том, что папа какой-то странный в последнее время. Очень озабоченый, и перестал смотреть на маму так, как прежде. И много о Сибил. Она ведь скоро уедет с Брэнсоном в Ирландию, и об этом шепчется все общество. О мелочах: о лошадях, о выставке цветов, на которой опять победит бабушка, о мебели, которой мы обставим Хаксби. — Мэри вдохнула, словно набираясь смелости, потом выдохнула. — Я его не люблю, Мэттью. Знал бы ты, как я его ненавижу. — Тогда зачем тебе становиться его женой? — Я должна, — спокойно ответила Мэри. — До того, как мы с Лавиньей расторгли помолвку, я тоже думал — надо на ней жениться. Но тебя я все равно не забыл.       Он так сказал это "должен", так болезненно ударил на это слово, что собственное горе предстоящего брака уже не казалось Мэри столь весомым. Она невольно сжалась от приступа необъяснимой ласки и сочувствия к нему.       Мэттью чуть придвинулся, но расстояние между ними сократилось существенно. Или это лишь казалось... Мэри прикрыла глаза, коснулась губами его губ. Это значило куда больше любых слов. Зазвучали другие слова, слова языка влюбленных.       Дул теплый, совсем не осенний ветер, шелестели деревья, шумели в воздухе птицы и самолеты, а они все целовались, пока от нехватки воздуха не защемило в легких. Мэттью остранился первым, но лишь для того, чтобы выдохнуть и снова прильнуть губами к ее губам. — Уйди от него. Вы не женаты и он не может тебя удержать, — шепнул он в перерыве между поцелуями. — Ты ничего не понимаешь. Карлайл — не Лавинья. Он собственник, он будет держать меня подле себя. Всегда.       Мэри попыталась встать, но Мэттью стиснул ей руку, не отпуская. Мэри засмеялась, но смех ее прозвучал как рыдание.

***

      На кухне стоял переполох. Миссис Патмор со скростью грациозной шестнадцатилетней девочки сновала из угла в угол. Салаты, пудинги, супы, жаркое. Вся жизнь этой уже немолодой, но все еще золотоволосой толстушки пролетела здесь, на кухне. Кухонный стол стал ей мужем, а детей отлично заменяли явства, над которыми она колдовала. Казалось, Берил Патмор не жалеет об этой участи, но радуется ей.       Рядом — уныло вздыхающая Айви Стюарт. Ее судьба поварихи наоборот, гнетет. Она юна и недурна собой. Вон и новенький лакей Альфред на нее заглядывается. Если бы ходить в кино и на танцы, встречаться с приятными юношами… Нет, она очень любит готовить, и Аббатство внушает восторг, но здесь от нее требуют невыполнимого: чтобы она похоронила себя среди стопок посуды и горок муки.       Мимо проносится еще один новый лакей, Джимми. Айви с первого дня своей работы здесь не теряет надежды закадрить его, но юный Кент смотрит своими маленькими блестящими глазами совсем безразлично и сухо просит отдать ему тарелку с пюре. Уже пора подавать. Ясно как день — он к ней совсем равнодушен. И как все, верно, думает, что она совсем пустышка.       И в этот жужжащий улей попадает Дейзи Мейсон. Большие наивные глаза оглядывают мир из-под полов серо-коричневой некрасивой шляпки с вишенками на полях. Окидывают до боли родную обстановку. Суматоха, спешка, сплетническая болтовня полушепотом о делах господских. Со всем этим ей пришлось расстаться, когда ее Уильям был парализован и лежал почти при смерти. — Дейзи! — радостно всплескивает руками миссис Патмор и, не удосувшись даже вытереть руки, кидается обнимать бывшую воспитанницу. — Айви, бездельница, присмотри за желе! — Что это за Айви? — Робко интересуется Дейзи, которой, при всем ее полудетском мировоззрении, отнюдь не чужда ревность. — Она пришла на твое место, — отмахнулась Патмор. — Ну, не будем этом! Скажи, как твои дела? Мы так давно не виделись! — Я устроилась работать. Торгую в кондитерской. — Но почему не вернулась к нам?! — Нахмурилась старшая кухарка. — У тебя был прирожденный дар к готовке, да и зарплата тут побольше. — Я бы рада вернуться, но, от фермы Мейсонов кондитерская куда ближе, чем Даунтон. Мы стараемся не оставлять надолго Уильяма одного. — При мысли о причине этой чрезмерной опеке губы девчушки горько дрогнули. — Его отец добр к тебе? — О, больше чем мой собственный в свое время, прости, Господи. Он любит меня как дочь. — А сам Уильям? — Он без ума от меня. Твердит, что я заслуживаю лучшей жизни, и если бы он тогда знал, что выживет, ни за что бы не женился. — Бедняжка моя… — ласково произнесла миссис Патмор. Она сколько угодно могла журить Дейзи за нерасторопность и лентяйство во времена ее работы здесь, но воспоминания о работе этой наивной девчурки у нее остались отличные. Дейзи совсем не похожа на Айви, ту труд напрягает и злит. — Меня не за что жалеть, миссис Патмор. Это мое наказание за то, что врала Уильяму, давала ложные надежды. А теперь я замужем за ним, и не смогу его покинуть. А сейчас я пойду, мне и так чудом удалось вырваться с работы.       Миссис Патмор, всегда очень чувствительная к горьким судьбам других, опустила руки и тоскливым взглядом провожала Дейзи. Бедная девочка! Она не заслуживает такой жизни. Никто не заслуживает.