I'd swallow the moon and the stars To follow the beat of your heart*
Когда Отабек пишет длинное сообщение, что любит Плисецкого, Юра зажмуривается до белых танцующих точек перед глазами. Юра зачем-то вспоминает, что пустой и бестелесный белый – некогда цвет траура у славян. Ему не противно от признания, он просто не знает, как реагировать на это. Они же друзья, чёрт возьми, они что-нибудь придумают. Когда Отабек за чашкой чая с чабрецом спрашивает, что будет дальше, Плисецкий кусает губы и утыкается лбом в плечо Отабека. -Всё будет хорошо, - выдыхает Юра. Перед глазами оранжево-красные пятна. Юра зачем-то вспоминает, что этот огненный – цветёт среди различных опасностей. Хорошо, что они в темноте, и Отабек не видит всего, что происходит с Плисецким. Всё будет хорошо – самая откровенная ложь, придуманная человечеством. Отабек не предпринимает никаких попыток после признания, всё идёт своим чередом, как и было до тех слов. Как будто никто ничего не говорил. Как будто Юре просто послышалось. До января. Когда в один из вечеров за просмотром телевизора Отабек, не отводя глаз от экрана, предлагает встречаться, у Юры шумит в ушах, а внутри неприятно сжимается. -Ничего не изменится, - дёргает Юра плечом. Их дружба всегда была на каком-то странном уровне, что некоторые, в шутку, конечно, говорили, что они как супружеская пара с двадцатилетним стажем. Юра старается не замечать, как губы Отабека сжались в тонкую полоску, а глаза чайного цвета стали практически чёрными. Когда спустя несколько лет Отабек устаёт ждать чего-то, он начинает встречаться с Милой. С одной стороны Юра облегчённо выдохнул, что Отабек перестал как-то страдать из-за него, а с другой Плисецкий в который раз чувствует ревность к Отабеку и Миле. Хотя бы просто из-за того, что Мила для Юры – своеобразная старшая сестра.Oh, baby it's just your body Go, let in everybody**
Когда Отабек целует, всё происходящее можно было списать на алкоголь, но Юра понимает, что абсолютно трезв. В этот вечер Отабек говорил что-то странное: что всё ещё любит и всегда будет, что Милу он тоже любит и без неё уже не сможет. Господи, зачем Мила куда-то уехала. Юра признается себе, что не испытывал ничего, когда Отабек целовал его, кусал шею, водил руками по груди. Юра не испытывал ничего, когда Отабек запустил руку в его джинсы. Да, он отвечал на поцелуи. Да, он сжимал волосы Отабека, оседлав его. Да, блять, его член встал. Но никакого удовольствия от происходящего Юра не испытывал. Грёбаное ни-че-го. Когда после всего они сидят на кухне и Юра прячется в кружке с чаем, Отабек говорит "спасибо". Юра лишь улыбается, что-то говорит и собирается домой. На улице ливень, кеды моментально мокнут, как и рюкзак за плечами. Земфира, поющая в наушниках про пропасть, лопасти, глобусы, фокусы и то, что люди прощаются, но не возвращаются***, настроения не прибавляет, обвивая колючей проволокой рёбра с лёгкими и сердцем. Юра искренне не понимает, чем провинился в прошлой жизни, что в этой у него, как пел когда-то Летов, «всё летит в пизду». Уже после, когда спустя два часа Юра сидит в своей комнате и разбирает всю ситуацию по полочкам, он понимает, что не видит в Отабеке большего, чем очень близкий друг. Раньше Юра пытался представить их вместе, но картинка никак не хотела складываться. И сейчас Юра не жалеет, что тем тёмным вечером не допустил никаких ошибок, последствия которых могли бы быть непредсказуемыми. Считать ли ошибкой то, что было буквально часов пять назад? Юра не знает. Он совсем перестал понимать происходящее вокруг себя. Проблема в том, что вместо Отабека Юра видел Виктора. На той вечеринке после очередной победы у Юры губы со вкусом амаретто с колой и яблочных леденцов, чуть расфокусированный взгляд всматривается в голубые глаза напротив, в лёгкую улыбку. На той вечеринке после очередной победы Юра поёт вместе с Милой Земфиру и Арбенину, поглядывая на Виктора и считая его родинки в вырезе футболки в огнях свечей – единственном источнике света в комнате вместе с огнями зажигалок. На той вечеринке после очередной победы Юра выпил около шести стаканов амаретто с колой и пару чистого мартини. И, конечно, Юре не показалось, что Виктор его поцеловал. Юра не хочет задаваться ненужными вопросами, почему, когда Виктор целовал в губы и шею, хрипло посмеивался, когда Юра хватал ртом воздух и говорил "господичёртвозьми", Юре было больше, чем хорошо. Он до сих пор помнит, как внутри всё сладко и волнующе сжималось, когда они сидели большой компанией, и Виктор, не стесняясь, сжимал его в своих руках, шептал на ухо, от чего Юра краснел. Юра помнит, как тогда внутри всё горело огнём, приятно разливаясь теплом по венам. С Отабеком были лишь их холодные тела и попытки уверить себя, что ему хорошо. Они оба были без одежды на разворошённой кровати. Голые и влажные, Юра чувствовал только прохладу. С Виктором было наоборот. С Виктором всегда всё наоборот. Там стоны, там жар, возбуждение и жадные поцелуи, дальше которых не зашло. А тут зажмуренные глаза, образ Виктора на оборотке век и хриплый голос Отабека в реальности. Юра понимает, что безнадёжен со своей влюблённостью в одного фигуриста, который разменял уже четвёртый десяток. Тихо любить человека бесконечные семь с лишним лет сродни мазохизму, - как обычно говорит Мила.I would've told her then She was the only thing That I could love, in this dying world****
Юра думает, что до пятнадцати у него была относительно спокойная жизнь: тренировки с Яковом, частые звонки дедушке, вечерние поглаживания Баст, поиск и скачивание новой музыки, походы с Милой и Георгием в кино/музеи, школьная программа и попросту одинокие вечера за просмотром очередного сериала. Его жизнь была простой и чёткой, строго по расписанию, которому можно было иногда не следовать. А потом в его эту спокойную жизнь слишком резко вклинился Виктор, который продолжительное время держался в скромной роли наставника. У Виктора Никифорова опасная острая улыбка, об которую можно легко порезаться, едва прикоснувшись. Он будет купаться в твоей крови, пока ты будешь умирать, выблёвывая лёгкие. Но нет, Юра надеется, что Никифоров в этот раз так с ним не поступит. Это же Виктор, тот же, что и семь лет назад, когда улетел в Японию. Только масок стало в два, а то и три раза больше. И Юра даже знает, какого конкретного японца нужно благодарить за это. Сейчас Юре двадцать два, и он просто мечтает о той относительно спокойной жизни. Теперь он ходит по музеям с Отабеком, а после они сворачивают в какое-нибудь кафе, где Отабек берёт для них уже ненавистный чай с чабрецом и медовик. По дороге домой Отабек рвёт ромашки с ярко-зелёного газона. Юре, если честно, всё равно на ромашки, чай с чабрецом и медовик. Как и на походы по музеям. Юра сейчас очень хочет пройтись по двору, останавливаясь у парадной, пока Виктор шёл бы следом, неся в руках пакет с пышками и маминым пирогом с малиной. А потом они сидели бы на кухне и пили черный кофе, Виктор протянул бы Юре бутон шиповника, что растет во дворе. Юре, если честно, всё равно на белые ромашки, чай Greenfield с чабрецом и медовик. Ему нравятся цветы шиповника, растворимый кофе на кухне и домашний пирог. И Виктор. «когда я вернусь, мы с тобой вновь пройдём от восстания до адмиралтейства навстречу солнцу», - написал Виктор в последнем сообщении. Юре кажется, что солнце здесь больше не сдвигается с места, замерев над горизонтом.