* * *
Конечно, тот, кто ждал в зале, был в маске — как и говорил Авр. — А. Наглый раб, — в голосе врага была усмешка. — Ты всё-таки добрался досюда? Я разочарован. Был уверен, что Эш справится. — Меня нелегко убить, — нарочито-неопределённо ответил Реут. — Но ты остался один. — Да, я здесь один. Поэтому я ещё раз прошу вас: давайте поговорим. — Поговорим? — Да. В конце концов, как вы, несомненно, видите, я вам не противник. Что вы потеряете от того, что согласитесь поговорить сначала, а убить меня уже потом? — Время? — Разве вам его не хватает? Враг недовольно дёрнул плечом. Читать его было сложно: где он не закрывался сам, там его экранировал доспех. Утешало лишь то, что здесь они были на равных — духи предоставляли прекрасную защиту, столь прекрасную, что в Силе Реут казался покойником. — Ты вообще представляешь, во что вмешался? — яд в его голосе не мог скрыть даже вокодер. — Ну как сказать... я послан от имени Тёмного Совета и Общества Сознательных Граждан Лехона и Белсависа... — Кого-кого? — Сознательных граждан Лехона и Белсависа, — невозмутимо ответил Реут. — Это гражданское объединение раката, если что. Борются с тяжким наследием предков, всячески искупают их преступления и так далее. — Раката, — враг недоверчиво усмехнулся. — Нет, погоди, погоди. А почему они послали сюда тебя? — Полагаю, потому, что я примелькался на Белсависе? Я имею в виду достаточно, чтоб они начали отличать моё лицо от... от всех остальных не-ракатанских. И перестали путать меня с моей ученицей Ашарой Заврос. А она, между прочим, тогрута. — Заврос? Ты сказал — Заврос? И тогрута, притом?! — Да. Правнучка Калатоша, — Реут улыбнулся, хотя улыбаться тут было нечему. Фальшивому Ревану неоткуда знать об Авре, фальшивый Реван не станет радостно удивляться упоминанию его фамилии. — Старина Авр, надо же... точно, я ведь помню, какая-то мутная история с детишками у него была, — хмыкнул враг. — И на что похожа его правнучка? — Умница, красавица, истинная джедайка и мастер двуручного боя. К сожалению, дедова таланта к целительству она не унаследовала вообще. Ну, или не к сожалению, ведь это позволяет мне её обучать. — А ты, значит, чародей? И по чему специализируешься? — По целительской части, — развёл руками Реут. — И немного по духовной. Лечить и ходить по Грани он и правда умел лучше, чем всё остальное. — И правда, не противник. Какой только идиот тебя сюда послал, на верную смерть? — Я уже сказал: Тёмный Совет и Общество Сознательных Граждан Лехона и Белсависа. Выбрав камушек поудобнее, Реут присел на него. Дышалось тяжело, внутри всё было дважды перенапряжено: и от нервов, и от необходимости ходить, говорить и действовать в довольно протеевом состоянии. «Если... нет, когда закончим — не меньше трёх дней буду валяться в колто, и акка с два меня кто оттуда вытащит!». — Почему ты не боишься смерти? Ты ведь сит. — Спросил Реван. — А чего её бояться? Бояться имеет смысл того, чего можно избежать. Бояться неизбежного — нерационально. Это была любимая идея Тала Дреллика. Покойного Тала Дреллика, как бы странно ни было произнести это даже мысленно. — Чего ты добиваешься от меня? Зачем хочешь говорить? — Как сказать... ну, во-первых, я надеюсь отговорить вас от этой дурацкой идеи с геноцидом. А во-вторых, я просто хочу вас понять. Знаете, вы ведь были нашим учителем. Нашим светочем, я бы даже сказал. — Вашим? — Тех, кто искал выход из тенетов ригидной ситской идеологии и кого не устраивали тенета идеологии джедайской. Кто не хотел превращаться в бездушное убивающее чудовище — ни в то, которое ведомо бездумными страстями, ни в то, которое ведомо бездумным бесстрастием. Реван горько усмехнулся: — Болван. Купился на мои юношеские бредни о ложных дихотомиях и двух крыльях души. Реальность, она, знаешь ли, совсем иная. — Иная? — Да, в реальности есть Тьма, жаждущая поглотить этот мир, — ответил тот. — И есть Свет, который готов на всё, чтобы её остановить. — Даже стать во всём подобным ей? — Даже, — жёстко ответил тот. — Если другого пути нет. А его нет, чародей. — Не может такого быть. — Ты наивен. Что ты знаешь о Тьме? Ты, который хвастал, что тоже сражался с ней? Я сотню лет был заточен в разуме того, кто есть она во плоти! Я сражался с ним — каждый миг, каждый вздох. Сто лет без единой передышки, без права сложить оружие. Потому что на кону стояла Галактика. Всё живое в ней, всё дышащее — всё, что он хочет поглотить без остатка! — Он? — Ваш император, чародей. Император, которого вы так любите. Он питается смертью, видишь ли. Каждая война для него — пир, возможность восстановить силы. Но ему мало этой пищи. Он хочет большего. Как алкоголик или наркоман, он просто не может остановиться. — И поэтому вы решили уничтожить всё живое в Империи? Оставить двоих из каждой сотни человек? Смею сказать, это довольно много смертей. Реван сел напротив, подпёр рукой подбородок. — Наглый раб ты и есть, чародей. И ничего не понимаешь, как это вообще свойственно наглым рабам. Джедаи освободили меня, видишь ли. Я больше не могу его остановить. Мы больше не единое целое. — Значит, гибель неизбежна? Не может такого быть! — Почему неизбежна? Я искал ответ, я смотрел в будущее, пока почти не ослеп. И я увидел: если я паду во тьму, то спасу мир. — Но это же бред. — Это пророчество, болван. — И что? Все пророчества — ничто, пока мы ими пренебрегаем. Это люди заставляют их сбываться, не наоборот. — Люсьен Дрэй тоже верил в это, и знаешь, к чему он в итоге пришёл? К тому, что нельзя отменить пророчество — но можно пережить его. Можно смириться и вынести тяжкую ношу, которую на тебя возложила судьба. — Если я не ошибаюсь, он был в состоянии аффекта и скорее всего тяжёлой реактивной депрессии, когда это говорил. — А я не сказал, что ориентируюсь на него, чародей. Я учился у его матери. Люсьен — всего лишь пример, куда заводит попытка сражаться с пророчествами и отрицать их. — Если у одного человека что-то не вышло, это не значит, что другим не надо даже и пытаться! — страстно возразил Реут. — Это значит, что он где-то ошибся, вот и всё. — Ты наивен. — Может быть. Но я уверен, о великий учитель: если ты останешься в здравом уме, если ты поведёшь людей против Императора, как водил их против Наивысшего... — он покачал головой. — Сотни, тысячи пойдут за тобой. Ты же Реван! Если кто-то и может быть противником Императору, то это ты. — И снова неверно. Моему... другу Скорджу было видение: это не я. — А восским мистикам было видение, что гормаки никогда не покинут их планету, и знаешь что? Они стали народом космических кочевников! А воссы, поверь мне, куда круче Кринды, когда дело доходит до непротивления пророчествам! — Значит, они просто ошиблись в толковании, — отмахнулся Реван. — Учитель, я прошу тебя. Пожалуйста, не бросай нас. Ты ведь знаешь, без тебя нам не преуспеть. Мы не выиграем эту войну, если ты будешь на другой стороне. Ведь ты всегда побеждаешь, учитель. — Я не учитель тебе, чародей. Реван тяжело поднялся с камня, снял с пояса меч. — Ты будешь сопротивляться, или обойдёшься без бессмысленных трепыханий? — Может быть, лучше ты отпустишь меня, позволив хотя бы рассказать другим об опасности? — Нет. Нельзя. Это нарушит... нарушит ход событий. Реут тяжело вздохнул. Он не хотел этого — видел бог, не хотел. Но разве у него был выбор? — В таком случае исполни хотя бы мою последнюю просьбу, о Реван. Позволь увидеть тебя без маски. — Зачем? — Хочу уйти в смерть, зная твоё истинное лицо, — пожал тот плечами. — Моё лицо — маска. — Но ведь был же когда-то кто-то, у кого оно было другим? — Зачем он тебе? — Неукротимое любопытство, наверное. Всегда мечтал посмотреть Ревану в глаза. — Ты будешь разочарован. Это совсем не то зрелище, которого ты мог бы ожидать. — И всё же я хочу увидеть. — Надеешься, что без маски я буду сговорчивее? Наивный. Впрочем, мне несложно, — он начал расстёгивать крепления и между делом сообщил: — Не будь ты так зануден и уверен в своей правоте, знаешь, я отпустил бы тебя. Ну, и не будь ты членом Тёмного Совета, конечно. Пусть ты и попал туда по случайности, это даёт тебе слишком много власти...* * *
Усталый немолодой человек, стоявший перед ним, не был похож на Ревана. Он был похож на сезонного рабочего, приехавшего с Татуина в Каас-Эвр на сбор персиков и слив. Или на скромного иммигранта с Тариса, одного из тех, что просят милостыню в корускантских подземных переходах. Этакого интеллигентного бомжика, отягощённого высшим образованием и застарелым алкоголизмом. — Почему ты смотришь на меня так, будто я — экспонат в музее? — Потому что ты смотришь на меня точно так же, — ответил Реут, и это была чистая правда. Хотя нет. Даже не как на экспонат или занятную зверушку; скорее, как на неучтённый аспект, рушащий многолетнюю работу, на жука, заползшего в недра компьютера и замкнувшего собой контакты, на результат пробежки кошки по клавиатуре. А потом Ревана, точно в основание длинного тонкого носа, ударил бластерный выстрел. Он удивлённо вздёрнул брови, поднёс к лицу руку в перчатке, коснулся ею раны и всё так же растерянно уставился на кончики пальцев. — Почему я ничего не ощутил? — успел он сказать, прежде чем начать медленно оседать на пол. — Потому что стреляла в тебя сит-леди в теле робота, — грустно ответил Реут. — И она была далеко отсюда. На такой дистанции никто, даже ты, не сможешь считать намерения убийцы... А Реван, всё ещё удивлённый, упал на пол. Его заколотило судорогой: мозг в его черепе сейчас превращался в жареную кашицу. Это была победа, полная и безоговорочная. Он не сможет выжить, он не сможет продолжить... Реут захлебнулся всхлипом. Он сам не знал, что на него нашло — наверное, осознание бесповоротности содеянного. Вот, на полу — Реван, и он умирает. И умрёт. И его не станет. И будет мир без Ревана, будет мир, где им, одним, беспомощным, сражаться с Тьмой. А вот он сам, и он только что убил Ревана. Подло, исподтишка, обманом вынудив раскрыться. Не дав договорить, не дав шанса всё-таки передумать. — Нет, погоди... погоди, не надо... Реут рухнул на колени рядом с ним, кончики пальцев запульсировали рождающимися из отчаянного желания спасти, вылечить, не отпустить в смерть молниями. Он вцепился в умирающего, пронизывая того этими молниями, вырывая из рук смерти... но поздно. Только звякнула об каменный пол пустая кираса. Реут подобрал с пола маску — это была другая, не та, которая хранилась на Каасе у реванитов. Более мандалорского фасона, и не бронзовая, а серо-лиловая. — Я не стану носить её, — тихо сказал он. — Но я обещаю, я закончу твоё дело. Я докажу тебе, что вовсе необязательно было устраивать идиотский геноцид. Что пророчества можно отменить.* * *
Дарт Марр был недоволен. Дарт Малгус был недоволен немногим меньше, и только потому, что его люди успели забрать со станции НК-47 и ещё несколько интересных чертежей. — Я настаиваю, что взрыв станции "Литейная" был единственно правильным выходом в данной ситуации, — спокойно отвечал на их претензии Дарт Нокс. — Подобное оружие не должно быть не только используемо, но и даже существовать. И моё мнение поддерживают... — Раката, мы знаем, — Хадра поморщилась. — Но они могут хоть что-то предложить нам взамен, я надеюсь? — Разумеется. Они цивилизованная нация и понимают важность взаимовыгодного обмена. Марр кивал. Нокс, конечно, превысил полномочия — хотя как сказать, превысил? Его вообще не должно было там быть, не его сфера. Ох уж Малгус и его самодеятельность... — Тем не менее, — вступился за Нокса Вараун, — его ученица убила одного из джедайских магистров, защищавших станцию. Он проделал огромную работу... — И угробил почти все выделенные войска. — Да, все две сотни человек. — Две сотни?! — Марр аж вскочил. — Малгус! Нокс низко поклонился и поспешил вернуться в своё кресло. Кажется, его дальнейшее уже касалось мало. — Погоди, — остановил его Мортис. — Погоди, Нокс. Что там со слухами, дескать, на Литейной был... ну, ты знаешь, кто? Нокс обернулся, слегка удивлённо распахнул глаза. — Я полагал, это очевидно, Дарт Мортис. Разумеется, это оказалось пустопорожним брёхом республиканской пропаганды. — Но Мальстрём... — Полагаю, на самом деле они не преуспели, — пожал плечами Нокс. — Так что решили прикрыть свой провал, выставив против нас самозванца на ракатанской станции, с которой даже мой садовник за Ревана сойдёт.