***
Еще приближаясь к двери главного конструктора Фельцмана, он услышал крики, особенно громко звучащие из-за эха пустынных коридоров. В искусственной тишине аэродрома зависло предчувствие скандала. Жан решительно потянул ручку на себя. — А кто полетит-то? Кто, Яков? — бушевал Никифоров, даже и не подумав отвлечься, когда распахнулась дверь. Жана вызвали прямо с поля, минут десять как, не дав даже стянуть полетный шлем. — Юрка твой? Ну давай на это поглядим! Он до штурвала-то дотянется? Для нас с Крисом самолет строили, по нашим меркам. — Не буянь, — выдохнул Фельцман, кивнув пришедшему. — Ну не можешь ты, сядет Гоша — он-то тебя устраивает? Генерал-полковник авиации Виктор Никифоров откинулся на спинку кресла. Его загипсованная рука в строгой темноте приемной выглядела неуместной, страшно неправильной, даже невозможной. Легендарный полет через океан готовился долгие годы, как завершение эпохи, финальный росчерк в его карьере и начало нового этапа в освоении неба. Чтобы открыть дорогу молодым и благополучно уйти в запас. — Не примут его в Америке, не потянет, — покачал он головой. — Не хуже моего знаешь: одно дело, когда кумир приезжает — тут и дороги все открыты. И совсем другой разговор с Гошей. Развернут тут же и дозаправиться не дадут. Тут-то он и поднял глаза на Жана. Округлил, пытаясь узнать так и не сумевшее примелькаться в хмуром Питере загорелое лицо, а затем вспомнил. Может, летные шоу в Гагене или тренировки под Москвой — не так уж важно. Однако ж, вспомнив, глянул оценивающе, мысленно прикинув все параметры, и развернулся к столу. — А этот вот, он что, француз? — Канадец, — фыркнул Яков, — фамилия просто такая или родня оттуда, только из Ванкувера наш птенчик залетный. Никифоров еще раз вгляделся в Жана, глаза в глаза, долго и пронзительно. И, вероятно, что-то такое в них нашел, нечто похожее и близкое — смелость ли, безбашенность ли, упрямство? Только, очевидно, именно это и сыграло решающую роль. Над генералом советского неба сошлись звезды, и он выдохнул: «Этот полетит». — Да ты с ума сошел, — попытался было возразить Яков, но поздно. — Перенесем из Вашингтона в Эдмонтон из Москвы под Питер и скажем, что так и было задумано — увеличивали дальность. Ровно десять тысяч километров, там наверху, — он многозначительно поднял глаза к небу, — рыдать от счастья будут, если первые возьмем. За океаном-то как раз готовят своего, над озером Мичиган разгоняться будет — а мы опередим. И подорвался к телефонам, согласовывать и договориваться, куда только и девалась мрачная обреченность. Жан переглянулся с Яковом, выглящим не менее пораженно, и окончательно убедился — он не зря перешел в русскую летную школу. Где бы еще ему выдался шанс пополнить число участников сверхдальних авиаперелетов? Через месяц, когда место второго пилота переоборудовали под Леруа, прибыл и долгожданный командир экипажа. Старый друг ведущего пилота базы, Кристоф Джакометти успел отметиться во многих испытаниях новых конструкторских решений и с крайним рвением согласился присоединиться задолго до экспедиции, стоило только его пригласить. Вот и сейчас, заходя на посадочный круг над дроп-площадкой, не удержался, чтобы не поприветствовать старых друзей и чуточку покрасоваться: замедленная бочка смотрелась особенно красиво на фоне ярко-озаряющего закатного солнца, несмотря на то, что блики крыльев слепили глаза. Никифоров, стоя чуть поодаль, самодовольно хмыкнул: «Так он восходящий штопор и не осилил» — и поплелся на полосу, встречать. Подошли они уже вовсю обсуждая предстоящую задачу. Кристоф дружелюбно протянул ладонь, а на рукаве формы успели появиться четыре золотистых галуна. Четыре для капитана судна, три — второму пилоту. Быстро они договорились. Хотя, может, это Никифоров свою форму пожаловал. — Жан, значит, — рукопожатие вышло по-деловому крепким. — Сколько часов налетал? — Полгода как тысячу взял, — он расправил плечи. Не для того столько времени провел за штурвалом, чтобы сейчас утаивать. — И несколько сотен над полярными широтами есть. На «слепых» полетах специализируюсь, — тут чуть прихвастнул, но Гоша вон подтвердит — видел как в тумане над Невой он одномоторный сажал. Пусть кто повторить сумеет! Кристоф улыбнулся: «Значит, сработаемся» — и отступил в сторону ангаров. Там поджидал и штурман, присев на колесо шасси. Ноги Отабека до пола не доставали, болтались почти в метре от земли. Он обменялся приветствием с Жаном и Крисом, не отвлекаясь от карт. Пока коллеги согласовывали последние изменения в маршруте, Жан пробежался под пузом самолета, чуть нагнув голову, чтобы не зацепиться за испещренную заклепками обшивку. Погладил ярко-алые крылья, едва-едва умещавшиеся в помещении. Расцветка уже полюбившейся многотонной красавицы во многом напоминала ему родной флаг, со своим белоснежным корпусом, еще сохранившим запах свежей краски. Жан напоследок прижался лбом к лопасти винта, ненадолго коснувшись губами — у всех свои ритуалы перед вылетом. Отабек вон в храм ходил вчера. Предлагал составить компанию, но он отказался: вера ведь не во внешних атрибутах, а в том, что вспоминаешь, когда обращаешься к Богу. Жан вспоминал церквушку на окраине канадского городка, с цветными витражами и длинными рядами узких лавок, почти упиравшихся в резные двери конфессионала. Повезет — увидит ее совсем скоро.***
В момент отрыва от земли в животе возникло радостное чувство полета, щемящее и тянущее, такое привычное и одновременно с тем всегда приходящее неожиданно. Появившееся впервые еще в далеком детстве, когда отец прокатил на семейном форде по загородной трассе с ветерком, взяв уговор, что Жан не расскажет об этом хулиганстве маме. Она не одобряла рискованные выходки своих мужчин, но всякий раз прощала, конечно, после того, как знатно пожурит. Жан с теплотой в сердце пообещал себе, что непременно прокатит их обоих на самолете. Поделится тем, что полюбил всей душой, и нисколько не сомневался — они поймут. Не до конца, не так, как это ощущал он сам, но обязательно примут, как и все, что составляло его самого как человека. Отабек за спиной ровным голосом объявил, что они набрали достаточную высоту. Кристоф прокрутил винт сектора газа, сбрасывая тягу в двигателе, и откинулся в кресле, разжимая судорожно вцепившиеся в штурвал пальцы. Все трое одновременно расслабленно выдохнули. Жан расправил складки по краю утепленной куртки, перекрученные от волнения, и полез за перчатками — после двух километров над уровнем моря в кабинке ощутимо похолодало. Вскоре иллюминаторы покроет изморозь, солнце станет не самым надежным ориентиром и придется идти по приборам. Радиосвязь обнадеживающе затрещала в ответ на запрос, и он отчитался: «Идем по графику, пролетели над Мурманском. Самочувствие экипажа отличное». Оглянулся Кристоф, предложив немного вздремнуть, перед тем как поменяться. Жан покладисто повернулся в сидении на бок и стал провожать взглядом издалека казавшиеся такими мягкими и пушистыми облака, напоминающие разлившееся по поверхности земного шарика молоко. За пару мгновений до сна промелькнула мысль — как бы они не сгустились еще больше. Когда его растолкали и он, позевывая, устроился на переднем месте, на горизонте уже виднелась земля Франца-Иосифа. А может и не она, черт их отличит, все одно с высоты — белым-бело. Нет, Отабек отметил в бортовом журнале — все верно. Кристоф попросил разбудить, как приблизятся к полюсу, и накрылся капюшоном, проваливаясь в усталую дрему, наконец позволив себе отдохнуть после пережитого волнения. Ближе к исходу дня радиостанция совсем рядом поймала чужой сигнал. Только вот даже полярные экспедиции не забирались настолько далеко, не могло там никого оказаться. Можно сказать, необитаемое пространство, одинокое как и бескрайний космический простор — и вдруг следы человека. Отабек недоверчиво прокрутил настройки приборов, но снова натолкнулся на чужое послание, в этот раз четче, позволяющее уловить примерное направление. — Со стороны Бофорта шлют. Аляска, однако. Неужто кто-то забрался в воды арктического океана? Застрявший ледокол? Всякое подобие голоса пропало и сигнал превратился в череду повторяющихся, медленно затухающих писков. Жан считал про себя, если их и вправду подавали люди, то звуков должно быть трижды по три. Прошли три коротких, судорожно набираемых чьей-то дрожащей рукой, затем еще столько же длинных, и вновь короткие. Семь, восемь и — девять. Save Our Souls. Жан охнул и облизнул мгновенно пересохшие губы. — Мы ведь все равно туда летим, да? Отабек молчал долго, словно не решаясь произнести. — Ты ведь понимаешь, что мы не сможем помочь? Кожаная обмотка рычагов впилась в задубевшую искусственную кожу перчаток. — Но хоть передать-то сигнал на сушу можно? — Нужно, — согласился тот, натягивая наушники плотнее, и зарылся в схемы, отслеживая маршрут самолета. И Жан готов был поклясться, просто спиной чувствовал, как он нет-нет да и кинет взгляд на умолкнувший локатор. Как и обещали, экипаж в скромном составе отметил переход через верхнюю точку земного шара. Диспетчер от души порадовался за них, ну, а самим летчикам пришлось довольствоваться лишь мечтами о праздничном столе. Ничего-ничего, половина пути уже пройдена. И в тот миг, когда самолет, огибая тревожные предгрозовые тучи, отклонился от курса на запад, прорезался тот же самый сигнал. И затем динамик выхватил пару отчаянных фраз, едва различимых, вероятно, на английском. Крис на месте пилота ошарашенно повернулся в сторону хвоста, вслушиваясь: — Это что, Лео? — и, видя непонимание на лицах товарищей, пояснил, — американский пилот, затевал кругосветный перелет. О нем ничего не слышали с конца мая, и я подумал, он забросил свою сумасбродную идею. Жан постепенно начинал понимать. — Над Мичиганом планировал подняться? — Да, из Чикаго хотел взлететь. По самым грубым подсчетам от их местоположения до американского города около четырех тысяч миль — потрясающе. Но затем разум раскрутил счетчик в другую сторону: сколько дней он там? Очевидно без связи с большой землей, раз до сих пор не обнаружен, едва ли с достаточным пропитанием, а главное — на арктическом ветру, пробирающем до самых костей. Тот факт, что он все еще жив и способен говорить, — удивительнейшее явление. — У нас задание, — предупредил Кристоф, — надеюсь, все помнят? Что им грозит, если перелет будет провален, не хотелось даже думать. Но передатчик упрямо принимал сигналы. — Арктический архипелаг, не такой уж и большой крюк получается, — тактично заметил Отабек. «Конечно, для тех, кто перелетает с континента на континент, просто ерунда». — Скажи, Крис, как его зовут? — Жан упрямо сверлил взглядом его затылок, пытаясь понять, сможет ли спокойно спать, зная, что отвернулся от того, кому требовалась помощь. Найдет ли в себе силы поднять потом голову, не испытывая угрызений совести. — Лео де ла Иглесиа. — Лео из Церкви? — не поверил он поначалу, но с легкостью смирился. Если Господь проверяет их веру на прочность, то это не самая его удачная идея, но намек читался ясно. — Голосуем?***
С высоты все острова казались одинаково белоснежными, не затронутыми ни малейшими проблесками цивилизации, с редкими темными склонами холмов. Кристоф пытался пролететь как можно ниже, стремясь уберечь самолет от штормовых набегающих туч. И ругался сквозь зубы, не очень-то сдерживая выражения. — Ну-ка, канадский умник, ответь-ка, они вообще обитаемы? Эскимосы там, чукчи водятся? — Не путай с Чукоткой, но два — три крупнейших точно должны. Хотя бы научные станции или военные базы. — Тогда что мы тут забыли? — Да тут же островов больше пятидесяти! Каков шанс натолкнуться на нее упавшему самолету? — и поморщился, приникая лбом к стеклу. Сантиметровый слой льда даже и не собирался таять на солнце. Кристофф бурчал под нос, мол, а какой будет у них, если внезапно заглохнет мотор? — Не найдем в течение получаса — возвращаемся к пути и передаем сигнал ближайшей станции. Нечего изображать из себя самоубийц, — в итоге скомандовал он за минуту до того, как перед ними показалось разодранное брюхо небольшого одноместного аппарата. — Остров Кинг-Кристиана, — сверился с навигационными картами Отабек, не особо пытаясь сдержать ухмылку. Тут-то нервный смех пробрал и Жана. Капитану не оставалось ничего, кроме как отмахнуться, заходя на посадку. Пилота нашли в полуобморочном состоянии, обессилевшего от голода и бессознательно продолжавшего проговаривать призывы о помощи посиневшими губами. Разжать ладонь, намертво вцепившуюся в рацию, так и не удалось — пришлось рвать провода. На пару с Отабеком Жан отволок его к самолету, разместив посередине фюзеляжа, прямо на полу в спальном отсеке летчиков. Одежда застыла настолько крепко, что крепления и молнии он просто выломал, укутывая Лео в сменные формы экипажа. — Разотри спиртом, у него шок, — Кристоф уже разворачивал самолет для взлета, и поначалу Жану показалось, будто он ослышался. — За обшивкой глянь, кто, по-твоему, испытания проводил? Это многое объясняло. — А, черт, масло подкапывает. Садись-ка за штурвал, дорогой. Вот последняя новость звучала особенно паршиво. Повторять судьбу едва-едва спасенного Лео страшно не хотелось. — Управление принял, — отрапортавал по закрепившейся привычке Жан, приземляясь на переднее сидение. Потянулся к винту слева, выкручивая до упора, и повел машину, разгоняясь. За пару десятков метров до хмурых волн лопасти наконец раскрутились, и самолет тяжело приподнялся в небо, взмывая над хищно скалившимся Ледовитым океаном. Перед отправкой из Петербурга машину заправили под завязку, горючего приходилось даже больше, чем веса самого цельнометаллического аппарата. По прошествии основной части пути он должен бы подниматься куда плавнее. Должен, но не желал. Крышка моторного отсека, вернее, той ее части, к которой имелась возможность дотянуться из салона, с противным скрежетом отворилась и Кристоф присвистнул. — Вам правду или поберечь спокойствие? — Нам так, чтобы дотянуло до пункта назначения, — прикрикнул Отабек, разбираясь в показаниях локаторов. Жан сглотнул — а вот перед его носом висели технические показатели, и приборы исправно показывали недостаток тяги. И лучше, если они врут. Двигатель резко чихнул, заставив самолет и вместе с тем сердца всего экипажа подпрыгнуть на месте, и зашипел раскаленным маслом. А затем мерно загудел, тихонько и успокаивающе ворча. Кристоф вскрикнул и прислонил обожженные пальцы к студеному каркасу кабины, пытаясь чуть ослабить боль. Не поможет, аптечка ушла почти полностью на Лео, соскользнувшего в счастливое в своем неведении забытье. — В общем, у нас клапан мотора забился, но пока тянет. Можно считать, моя жертва не напрасна, но вести теперь самолет тебе, красавчик. О, прекрасно. — Все двадцать часов? Без сна? Представляю, в каком состоянии буду под конец, — сарказм в голос просочился невольно, Жан осознавал ситуацию. Но каждый справлялся по-своему. — Девочки, нас ждет жесткая посадка! — Ты себе и представить не можешь, какая, — ядовито отозвался Отабек. — Нас догоняет штормовой фронт, так что, мастер «слепых» полетов, тебе и карты в руки. Такими полетами у них на аэродроме называли вылеты чисто по приборам, в отсутствие прямой видимости. Если обычно ориентируешься на горизонт, то поди попробуй его сыскать ночью или в тумане. Вот Жан и тренировался, дополнительно оставаясь после закрытия в центре, проводя дни напролет за учебными программами. Ведь всякий профессионал обязан быть готов встретить неожиданные сюрпризы природы во всеоружии. Конечно, у Жана и впрямь выходило лучше многих, но одно дело привычный полигон, где самое страшное наказание за проваленную попытку — оказаться высмеянным товарищами, а вот теперь шел совсем иной разговор и последствия куда серьезнее. Рисковать как собственной жизнью, так и судьбами Криса и Беки откровенно жутко. Но кто теперь сумеет, если не он?***
Дождь хлестал по крыльям и корпусу свинцовой дробью, вызывая желание сжаться, закутаться во все имеющиеся куртки и никогда больше не показываться на свет. Но приходилось вести самолет сквозь непроглядную серость, полагаясь лишь на интуицию и Отабека. Все знания и приобретенные умения давно вылетели из головы, остались лишь звенящая пустота да инстинкты, приобретенные за долгие годы в кресле пилота. Тело действовало словно по собственной указке, точно зная, когда стоит вывернуть тот или иной рычаг и надо ли поддать газу, пока Жан про себя вспоминал когда-то разученные молитвы. Как назло, все до единой строчки позабылись мгновенно, едва лишь по-настоящему понадобились. Потому приходилось верить только в самого себя и друга. Штурман, срывая голос, пытался перекричать грохот, с которым вода хлестала по металлическому фюзеляжу, и отдавал команды. Отсчитывал сотни миль до суши, и каждое слово звенело райским пением в ушах, а мгновения тишины между ними скалились ледяной бездной. Жан не был уверен, что Отабек сам хоть сколько-то мог уследить за курсом — приборы давно должны были почить с миром, в такой-то какофонии немудрено. И, если он врал, — честь ему за то и хвала, потому как эта ложь удерживала их надежду на благополучный исход и более ничего. Кристоф, удерживаясь за крепления каркаса по бортам, добрался до середины корпуса и всмотрелся в прозрачную крышку, сквозь которую виднелась лишь бесполезная сейчас радиовышка. Подтянулся на руках, приподнимаясь и пытаясь усмотреть все, что только возможно, и один Бог знает, к каким выводам пришел. Пронаблюдал бешеные прыжки шарика кренометра, на который уже давно не полагался Жан, и навис над Отабеком, всматриваясь в приблизительный район их местонахождения. И, наконец, отдал команду: — Обходим верхом. Когда горючего осталось ровно до места назначения, подниматься, а значит, расходовать больший его объем, смерти подобно. А с другой стороны, как еще оставалось поступать? Жан медленно потянул на себя штурвал, пытаясь вырваться из обступившего со всех сторон плотного облака, увести их из эпицентра грозы. Кристофф достал баллон с воздухом, раздавая маски, и разделил собственную с Лео. Вероятно, если бы не стал — никто и в жизни не укорил его в этом, не посмел. Но в критический момент любая субординация летела к чертям и обострялась до крайности, на бесконечно долгие часы команда стала друг другу ближе возлюбленных и ненавистнее злейшего врага. Некстати вспомнилось, что в Швейцарских воздушных силах все военнообязанные носят оружие при себе. Не сдают на хранение в части, как положено в большинстве стран, а держат у тела. Жан про себя гадал: «Интересно, если станет совсем невмоготу, он подарит им легкую смерть?» — и тут же отвечал: «Нет, никогда». Из жадности и презрения ли, из упрямства и веры в их мужество — но он так не поступит. На счетчик высоты смотреть боялся, там он ничего хорошего больше не найдет. Отабек прикусил губу, едва ли замечая, как из ушей, по контуру подбородка и шеи текут капли крови, пропитывая ворот. Он тер глаза, силясь продержаться, отвести их от опасности. Мимолетно Жан подумал, что он прекрасен — под влиянием момента и адреналина, конечно, иначе бы не посмел. Но тем не менее, в сравнении с ним и Крисом, которые чередовали вахты, самого Отабека никто не сменял уже невыносимо долго. Откуда он черпал, какие резервы в себе таил? Даже мертвенно бледный, с осунувшимся лицом и примагничивающими черными глазами — он пугал и завораживал. Постепенно небо светлело, а вместе с тем таяли последние крохи бензина в баках. Под винтом показались припорошенные снегом ветви елей и незатронутое льдом крошечное озерцо. Жан чувствовал в себе готовность расплакаться от радости, видя такие родные душе картины, привычные ему просторы северных окраин. Граница Канады находилась, скорее всего, еще впереди, под ними проплывали земли Аляски. Безжизненные и незаселенные людьми. Приземлятся тут и уже не поднимутся — замерзнут среди пустынных равнин, едва ли отыщут их. Разве что случайно натолкнутся на железный остов самолета, а там уж и раскопают их окаменевшие тела, и то лишь если будет от того хоть какой-то прок. Разреженный воздух действовал странным образом, навевая непривычные идеи, вот только снижаться пока рано — от обитаемых городов их отделяла горная гряда, которую иначе как по воздуху не преодолеть. Вдалеке, на границе карты региона спасительным маяком сверкнула надежда — достаточно крупный город, имевший в себе, наверняка, больницу для людей и запас горючего для самолета. Отабек подтвердил по дышащей на ладан рации, что их могут принять, но аэродрома с достаточно длинной полосой для них нет. Можно подумать, им с высоты не видно. Для этого Крису пришлось приподнять люк на крыше, чтобы высунуться и придержать вручную круглую рамку связи. Опав на металлический настил кабины, едва лишь задраив крышку, он оглянулся на Отабека — тот не выдержал изматывающей гонки с бурей и в итоге поддался, доведенный до последней черты усталостью. Его голова грузно опустилась на грудь и жутковато свисала, безжизненно болтаясь на шее. Хотелось подойти, пощупать. Убедиться, что он все еще не покинул этот мир. Но тогда бы редкий, едва заметный упертый пульс Лео прекратил свое существование. И грудь, жадно захватывающая кислород, опустившись в последний раз, больше не поднялась бы никогда. Потому Крис оставался на месте. — Радуйся, Мария, благодати полная, — прохрипел он, пока маска прижалась к лицу Лео, лежащего на его коленях. Жан узнал родную молитву, когда-то разливавшуюся по светлой зале отчаянно-далекой церкви: «Ave, Maria». Для кого пел сейчас Крис — неизвестно. Может, для него, может, для самого себя, да и не так уж важно. Он продолжал, и Жан был ему за это благодарен, можно сказать, по гроб жизни. — Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей… Он зашевелился и проверил уровень кислорода, прикинул в уме расстояние до города. И, приподнявшись, дотянулся до Отабека, выкрутил у него баллон, а затем подошел к Жану. Присел у его сидения и чем-то зашипел, Жану со своего места не было видно, чем именно. — Видишь там поле за дроп-зоной? — прошелестел едва слышно над ухом Крис, и он кивнул, не отрывая слезящихся глаз с линии горизонта. — Туда и сажай. И рука, до того сжимавшая плечо товарища, ослабла и соскользнула, как и весь Крис. Он упал рядом, позади места пилота, теряя сознание от недостатка воздуха. Жан, наконец, осознал — он перекачал ему кислород. Весь, который забрал у всего остального экипажа. Отвратительно-расчетливо решил, кому он сейчас важнее, и сделал свой выбор, как должен. Как его обязали нашивки на погонах — две широкие и одна короткая — высшая категория гражданской авиации. По праву капитана. Жан глубоко вдохнул и медленно выдохнул, ощущая на языке привкус закипавшей крови. Только вот принадлежала она не ему, а тем троим позади. И решительно сжал штурвал — в таком случае у него нет иного выбора. Уже опуская закрылки, он позволил себе робкую надежду — все обойдется. Вот сейчас он успешно посадит самолет, как делал сотни раз до этого, а на земле встретит команда техников и медиков, окажут помощь, и все будет хорошо. И весь этот полет, сумасшедший и невозможный, забудется как кошмарный сон поутру, развеется под палящим утренним солнцем. Ведь не могло быть иначе, верно? Только шасси не выпускались. И горючего на перелет до соседнего населенного пункта не хватит, да и что от того изменится? Кислорода в баллоне дай бог на час. Жан отчаянно дергал рычаг, в слепой ненависти к несчастной железке, пожелавшей заклинить именно в самый последний момент, понимая тщетность попыток. Перевел дух и оглянулся назад. Отабек обнимал радиостанцию, безвольно повиснув на ней, вымотавший себе все жилы прежде. Яростно ненависный теперь Лео, и черт только дернул за ним отправиться, смотрел на него пустым взглядом, умудряясь сохранять на лице просящее выражение, но, скорее всего, сознание Жана обманывало владельца. Крис лежал на животе, и на виду оставались лишь его светлые волосы, чуть выпадавшие из-под капюшона. Теперь выбор стоял перед ним. Он точно знал, в каком отделении находятся парашюты. Их точное количество, равное членам первоначального экипажа, без дополнительных пассажиров. И, даже если бы у них имелся запасной, кто-то должен находиться за штурвалом, иначе самолет ласточкой нырнет к земле. Око за око, так? Расплатимся после, друзья.***
— Мисс Янг, вы позволите? Медсестра, закончившая обрабатывать швы, поначалу строго нахмурилась, заметив присутствие постороннего в палате больного, но Жан успокаивающе ей улыбнулся. Крису он теперь был рад в любое время, тем более, его, по слухам, выпустили из реанимационного отделения лишь несколько дней тому назад. — Разумеется, — подобрав поднос с инструментами, она скрылась за дверью, провожаемая взглядом своего пациента. Кристоф пристроился рядом с постелью, пододвинув кресло поближе к изголовью, чтобы Жану не приходилось тянуться. Послеоперационный корсет строго ограничивал его подвижность, но дела явно шли на лад — здоровье возвращалось семимильными шагами и вскоре обещало прийти в норму. Отабек давненько дожидался товарищей, хотя и не скучал в окружении бригады техников. Кажется, они успели прокатиться до побережья на мотоциклах, так что уж кого-кого, а его вынужденная остановка не огорчала. — Слышал, Лео пришел в сознание, — поделился Крис, потирая ободранные шелковыми стропами и страховочными ремнями плечи. — Он уже успел со мной поболтать. В тот же день затребовал, чтобы телефон провели между нашими палатами. — Жан не особо понимал подобного рвения. Ну, выжил — так радуйся, не пытайся помешать врачам себя лечить. В конце концов, это Лео пришел в себя, отогревшись в небе над взлетной площадкой, да настолько, что поняв задумку Жана, прицепил его к собственному парашюту. И вытолкнул их обоих с грозившего вот-вот заглохнуть самолета. Они в расчете, карты биты, а подобные выражения благодарности — лишнее. — Когда на базу собираемся? Кристоф посерьезнел, принимаясь пролистывать его карту болезни, чтобы занять руки. — Вот об этом я и хотел с тобой потолковать. Разговоры-то наши, может, радио и не захватило, но бортовой самописец записал. И весьма, надо признать, крамольные. Конечно, задание-то провалено. Перелететь-то полюс они перелетели и соединили между собой два континента, но рекорд дальности поставлен не был. Предъявить черный ящик инженерам питерского бюро все одно, что расписаться на собственном приговоре. — Есть что предложить? — заинтересовался Жан. Кристоф вчитался в бумаги, найдя любопытный для себя абзац, а затем кивнул. Распахнул прежде чинно застегнутый на все пуговицы темно-синий пиджак, являя вид на оперативное оружие. Кобура скрытого ношения прежде вовсе не выделялась и никак себя не выдавала. Значит, пистолет все-таки был. Ай да Дюбендорф, ай да гражданская авиация, как же. — Со мной-то все понятно, с иностранного пилота взятки гладки, — подмигнул Крис, прилаживая глушитель к гладкому тонкому стволу Люгера, судя по кресту в навершии, домашнего производства. — Отабек прозрачно намекал, мол, в казахских степях строят космодром, и бывалые люди, опытные в полетах, пригодятся там. — Магазин с щелчком встал на место, проглотив ровные ряды патронов. — Все продумал, верно? — Жан поерзал на месте, оглядываясь по сторонам. Едва ли мисс Янг далеко ушла, но позвать девушку на помощь и подвергнуть ее опасности? Да никогда. Крис проследил направление его паникующего взгляда и растянул губы в усмешке. Солнечный мужчина родом с альпийских лугов, с легкостью обманывающий всех вокруг своими теплыми медовыми глазами. Этот самый человек поднял пистолет на уровень чужой груди. — Как думаешь, ты сумеешь потеряться? Так, чтобы Никифоров тебя не нашел? — с детским любопытством поинтересовался он, снимая предохранитель. Жан с трудом нашел в себе силы чтобы ответить. — Едва ли, Крис. Лео упоминал, что собирается повторить попытку кругосветки через пару лет и ему потребуется второй пилот. — Вот как. Ствол опустился немного ниже. Прогремел выстрел, навсегда отпечатавшись в памяти Жана самым громким звуком в жизни, несмотря на то, что в реальности более походил на хлопок. Резкая боль пронзила тело, когда пуля разорвала кожу и мышцы. Белоснежная простынь над коленом начинала пропитываться кровью. В краткий миг Жан понял, как чертовски устал от белого цвета, столь долго застилавшего все перед глазами. И просто обожает горячий красный — символ жизни и борьбы. Швейцарец спрятал оружие обратно, приняв самый безучастный вид. За стеной послышался топот, похоже, медсестра с санитарами с минуты на минуту будут здесь. — Мастер слепых полетов не пропадет, верно? — улыбнулся он напоследок. И исчез в торопливо распахнутом окне, спрыгнув со второго этажа прямо в объятия молодого клена. Жан глубоко вдыхал отдающий морозцем утренний туман, наслаждаясь легкостью, которая с недавних пор воцарилась на его душе. Со взлетной полосы донесся знакомый рокот, и вскоре небо расчертили крылья расцветки канадского флага. Попрощаться не получится, да черт с ним. Не переживай, дружище, Жан не пропадет.