Луна

- О Кэт, твои глаза как Сена в полнолунье, - горько улыбнулся Генрих, - полны сиянья в той же мере, что и влаги. Но, к скорби королей, луна – большая лгунья: лишь миг, и вновь окутан тьмою непроглядной лагерь. Лишь краткое мгновение, и вот луна на убыль идёт неотвратимо, неизбежно, жалко. Ущербный серп моей луны заходит, Кэт, и не взойдёт, как не всплывёт со дна реки гнилая палка. Я слаб, смотри, разбит и болен, бледен, и по любой нужде я вынужден кричать прислугу. Кричать? О голос короля, подобный грому – где он?! - с которым вскакивал я на коня, пред боем затянув подпругу… - Король скривился от резкой боли в животе. - Да что там конь – едва сидеть могу я. Подай мне, Кэт, бутыль с настойкой со стола. - Конечно, сударь. Королева в слезах подходит к столику с лекарствами. - И будь добра, налей мне треть стакана. Генрих с трудом приподнялся. От мутноватой настойки приятно пахнет вином и календулой. Она - настоящее спасение, божья благодать: усыпляет боль и ему самому обычно помогает забыться ненадолго сном. - Ах, где теперь та молодая удаль? - Король вновь опустился на подушки. - Присядь же рядом, Кэт. Я знаю, ты устала. - Mon cher (*), мой Хэл, всю ночь я буду с вами. Екатерина накрывает супруга одеялом и приоткрывает вход в шатёр, чтобы впустить в это пропахшее болезнью место свежий порыв французского ветра.