***
Придя домой, Юри упал на кровать. Матрац казался чрезмерно мягким, проваливался, а сама спальня внезапно стала очень неуютной. Забавно, праздновать победу Юри ушли все, кроме самого победителя. Мать отнеслась к этому с пониманием, в конце концов Юри просто нужно выспаться, отдохнуть и не перенапрягать организм лишний раз. Парень дотянулся до телефона и яркий свет экрана в темноте обжёг глаза. Голубоватые отсветы нездоровыми пятнами падали на лицо, смешивались со слабым мерцанием тусклого светильника. Сообщений от Виктора нет. На что он вообще надеется? Юри не маленький ребёнок ,чтобы возиться с ним. Но хотя бы одно смс мог бы послать. Он ведь наверняка смотрел чемпионат в записи, если не смог приехать. Нет у Виктора никакого чемпионата. Юри растягивается на кровати, косит взгляд на стены, увешанные изображениями Виктора. Как там было? «Не сотвори себе кумира»? Конечно, Юри понимал что Никифоров скорее всего покинет спорт, возраст, да и последние статьи в русских изданиях не лестно отзывались о спортсмене, мол, загубил карьеру потянув на себя такой бездарный груз как Юри. Бездарность, которая выиграла золото. Какая ирония. Кацуки проспал всего лишь час, а пробудившись, бесцельно смотрел в потолок. Голова болела, ноги будто онемели и отказались двигаться. Парень чувствовал себя заключённым в какую-то скорлупу, и теперь мог лишь упираться в неё руками. Он снова достал телефон и провёл пальцем по экрану блокировки, просматривая фотографии.*** РИА Новости: «Никифоров возвращается в спорт» «Известный российский фигурист Виктор Никифоров, являющийся пятикратным чемпионом по фигурному катанию, вопреки всем своим слухам о своём уходе из спорта объявил об участии в следующем чемпионате. Тренер Никифорова, Яков Фельцман, подтвердил участие фигуриста на предстоящем чемпионате: »- Виктор не бросает спорт. Он брал отпуск, но сейчас он полон сил и готов выступать.«
Напомним, что несколькими месяцами раннее Никифоров приостановил деятельность ради тренировок японского фигуриста Кацуки Юри». Стыдно признаться, но Юри искал тепло там, где его точно не стоило искать. И тепло точно не стоило искать рядом с Виктором. Сценарий был одинаков: вначале он хвалил выступление Юри, сложную программу, сжимал в душных объятиях словно в тисках, затем — зажимал где — то в углу раздевалки. Нетактичные заигрывания и смелость выдавали в нем если не начинающего, то вполне перспективного алкоголика. Но даже его пропитый мозг начал понимать, что реакция Юри слишком скупая. Трезвым он почти никогда не был. Юри было паршиво. Он запирался в раздевалке и плакал, про себя отмечая, что возвращается к собственным истокам. Виктор Никифоров — не божество. Юри жаль всех. Что за монстр создал этот мир? Он даёт людям надежды, а на эти надежды в сумме восемьдесят лет. Это чудовище всегда рядом. Когда тот человек, которым он восхищался успел превратиться в посредственность? Юри боится смерти. Он жалеет всех, кто умер. Как-то Юри был на похоронах дальнего родственника. Он не знал его лично, но ему было жаль его искренне, будто чёрная змея обвила его шею и сдавила. Из груди не вырывалось ни звука. Точно так же было тяжело смотреть на Виктора сейчас. Все его уже заранее похоронили. И Юри не хотел смотреть на то, как его идола сбрасывают вниз, в кучу ненужных божков.***
Подойдя к окну, Виктор закурил и медленно выдохнул дым. Узкие, очерченные синими венами пальцы дрожали, впрочем, как обычно, а сам он неторопливо затягивался, вскидывая вторую руку, неуместно жестикулируя, пытаясь подобрать слова, но постоянно заговаривался. Всем своим поведением он напоминал алкоголика или наркомана, находящегося на тонкой грани между спадом веселья и отходняками, но продолжавшего веселиться, хоть уже и не с таким запалом. — Харе курить всякое дерьмо. С каких пор ты вообще начал курить? — Плисецкий столкнулся коньками о бортик. — Хочу и курю. Иди тренируйся. Ну что за приставучий подросток? — А японец твой где? — Юрий посмотрел исподлобья, сверкнув глазами и обхватив руками бортик. — А мне откуда знать? — вздохнул Никифоров, думая как отделаться от нежелательных разговоров, продолжая сжимать пальцами сигарету, почти полностью истлевшую. — Он между прочим, золото взял. — Юра злобно глянул, сложа руки. — Я знаю. — спокойно ответил Виктор, делая очередную затяжку. — То есть, тебе наплевать на это? И что ты теперь будешь делать? И прекрати уже дымить здесь! — Плисецкий впивался в Виктора взглядом. — А чё, предлагаешь пойти и прыгнуть с моста? — Виктор сдавленно засмеялся. — Знаешь, Виктор, мне перестали нравиться твои шутки. Шутишь как идиот. — Юра фыркнул. — Не смешно? — Старик тупорылый. — Как старик — имею право иронизировать над своим маразмом. — Никифоров рассмеялся и выкинул сморщенную сигарету. — У-у-у, поматросил и бросил! Как он наверное плачет, ща всю квартирку слезами зальёт! — пробубнил под нос Плисецкий, отъезжая от Виктора. — Юра… Прекрати вести себя как. — Виктор рвано вздохнул. Как и все подростки, Плисецкий не знал о чувстве меры и хоть каких-то общественных нормах и если хотел уколоть — делал это без зазрений совести. — Как? Ну давай, скажи. Виктору оставалось только соглашаться со всеми подколами, выдавливать смешки из себя и согнувшись идти в аптеку, чтобы сообщать фармацевту одно и то же заклинание раз за разом. — Я уже во взрослом катании. А тебе, кажется, пора на свалку. Прости, Виктор. И поговори уже со своим кацудоном! - Юра пнул бортик ногой. Каждая реплика, сказанная в сторону бывшего чемпиона, накладывает отпечаток. Он просто не может смириться с тем, что стал бесполезен. — Не говори плохо о Юри. Юри — лучший. «Никифоров, уступи место молодым.» Виктор походил не на сброшенную с пьедестала звезду, а на в одночасье постаревшего, но уже обзавёдшегося кризисом среднего возраста, бывшего любимца публики. Всё произошло как-то стремительно, но в то же время растянуто, невероятно долго тянулись дни, утопая в вязкой патоке нарастающего отчаяния. Виктор не знает, куда себя деть. Самоистязание — удел слабых. — Если тебе так хуёво — иди к психологу. — Юра пожал плечами, отъезжая от Никифорова. — Я всё улажу. И скажи Якову, чтоб не докучал мне. «Вить, ну ты ж понимаешь — нового золота ты не возьмёшь.» *** — Это Анна. Моя партнёрша в парном катании. — губы Виктора расплылись в полуулыбке, но она быстро растаяла сменившись прежней серьёзностью. — Здорово. — Юри кивнул, пропуская на лёд Анну. Юри будто пропустил момент, когда появилась Анна. Она воплощала в себе всех женщин, которые липли к Виктору. Слишком много шума: «Посмотрите, я в парном катании с самим Виктором Никифоровым!». Японец понимал, почему Виктор так тянется к ней. Никифоров просто хочет совершить хоть какую-то попытку удержаться на плаву. Анна то, Анна сё. И все пишут только про их роман, будто как назло писать больше не о чём. Юри не помнит когда всё пошло под откос. К чемпионату он готовится с особенным запалом, как будто пытаясь запрыгнуть в уходящий поезд, зацепиться хоть чем-то.***
Мила смотрит на Виктора как на старого маразматика, которого пора бы отправить в дом престарелых, но в то же время жаль. — Прекрати убиваться. Никто так не переживает кроме тебя. А Виктор молчит. Смеётся, кашляя от сигаретного дыма. Он чертовски жалеет о всех гадостях, которые наговорил Юри в тот год. Но больше всего он винит себя за то, что позволил кому-то довериться ему, почувствовать себя нужным. Виктор всегда считал, что ему это необходимо. Теперь он думает наоборот. — С твоими новыми пристрастиями про спорт точно можешь забыть. Хотя о чем это я. Напомнить тебе как ты… Мила осекается, когда встречается взглядом с холодной пустотой глаз Никифорова. В его глазах больше нет места пустым обещаниям. И стимуляторам в его организме точно места нет. Он так думал. — Договаривай. Никифоров, твой поезд уже ушёл. Всё, до свидания.***
Юри падал на тренировках, разбивал нос, больно ударялся лицом, непривычно часто ошибался. Ему казалось, что из тела вытянули все силы, заменив апатией и тоской, но не той которая заставляет выть в подушку по ночам, а той, что подобно гадюке сидит в тёмном углу и выжидает свою жертву, готовясь к прыжку, сворачиваясь клубком в глотке, что вдохнуть невозможно. Дни тянутся невероятно медленно. Лёжа на льду, он смотрел в потолок. Раскинув по пласту льда руки, он прикрыл глаза и потерял точку опоры. — Юри, вставай. Надо отрабатывать программу. Ты же не разочаруешь меня? Выглядишь не особо. — Виктор поправляет светлую прядь в растрепавшихся волосах. Не разочарует. — Так. Юри, что за кислое лицо? Я не хочу что бы ты катал мою программу с такой унылой миной. Где страсть? — Прости. Какими-то остатками здравого смысла Юри начинает понимать, что уходит в иллюзии. Он смотрит на расплывающееся лицо Виктора, не в силах понять, что не так. — Давай. Удиви меня. — Виктор улыбается и берёт его за руки. Последние две недели, которые он провёл наедине с самим собой, были лишены самокопания. А потом всё повторяется: пик чувств, эйфория не дающая продохнуть и угасание. Хочется возвращаться на этот круг, забыв о всех негативных последствиях. Что в наркотических зависимостях, что в любви. Бежать от любой зависимости — тяжело. Юри тоже тяжело. Падать на тренировках — не больно. Видимо машина человеческого организма на время выключила все эмоции Юри, дабы спасти психику от перегрузки, либо убитая нервная система и рецепторы решили уйти в отставку. Тяжело забыть то, что он, может быть, просто нафантазировал. На каждой тренировке Юри наблюдал за Никифоровым. Но должного удовлетворения это не приносило. Что-то поменялось. Но японец не понимал что. Рядом с Виктором почему-то становилось холодно, взгляды короче, разговоры медлительнее. По телу пробегал нездоровый ток, когда Виктор касался его, случайно или намеренно, приобнимал, вызывая лишь раздражение. — Сегодня так безветренно. — Юри нарушает тишину, решая что разговор о погоде поможет хоть как-то преодолеть смущение. — Да. А вчера весь день лил дождь. — Виктор улыбается, но без блеска в глазах. Морщины на лице Никифорова с каждым днём всё глубже. Он рассматривает Юри пристально, скользя взглядом по нему. — Как в… — В Петербурге? — Никифоров смеётся. — Да, точно. За всю тренировку они больше не разговаривали. Кацуки кажется, что Виктор перестал удивлять его. Виктор считает, что выжил из себя все соки. Он медленно, едва заметно тлел, уступая дорогу новому «поколению» фигуристов. Виктор Никифоров давно не выступает. Виктора Никифорова уже выкинули за борт.***
Есть люди, потерявшие надежду в светлое будущее, но не готовые отпустить счастливое прошлое. Юри кажется, что он полюбил легенду, кумира, а не человека. Лицемерие просто стоять и наблюдать. Но ещё большее лицемерие — попытаться изменить решение Виктора. Звенящий стук в ушах смешивался с тахикардией. Юри смотрел в зеркало, где отражались белые стены и его лицо — худое, вытянутое и нездорово впалое. Взгляд прямиком в затягивающую темноту. Он смотрел в свои глаза, в которых расплывались тёмные пятна, но и их вскоре смыли соленые дорожки колючих слез. Это были слезы облегчения. Юри смахнул их правой рукой, чувствуя как комок в животе скручивается в неприятное жжение. — Юри, давай найдём тебе хорошего психиатра. — его мать вздыхает, понимая что она ничем не может помочь своему сыну. — Я не понимаю, о чем ты. Со мной все в порядке. — Юрии непонимающе смотрит. — Я вижу как с тобой «все в порядке ». Юри, пойми уже что все переживают. А Юри не понимает. Не хочет принимать. Дождь гулко стучал по окнам, подгоняемый свистящим ветром снаружи. Юри лениво смотрел телевизор и поглощал кацудон. Блюдо казалось пересоленным, а вкусовые рецепторы будто перестали ощущать пищу. Эта комната была единственным освещённым пространством, остальные заливала холодная тьма. Запираясь в своей комнате, Юри сдирает плакаты с Виктором со стен и те с хрустящим треском превращаются в груду бумажек. От светильника падали фиолетово-голубые отблески, напоминая округлые лепестки ипомей. Дрожащими руками Юри открыл шкаф, копошась в нём, он достал оттуда синий продолговатый мешок. Парень медленно расстегнул молнию на мешке. Дверь толкнули изнутри. Юри вздрогнул, пытаясь унять нарастающий гул в голове. За дверью послышались чьи-то шаги и стук. — Виктор? — Голос Юри проваливался, зубы дробно клацнули. Он сосредоточено всматривался в чернеющую пустоту. Он поднялся с кровати, так как обзор закрывала стена. Затем настороженно прислонился к стене, слушая стук собственных зубов. За ручку двери кто-то дёргал, нервно пытаясь открыть. Юри нерешительно дотронулся до ручки, но та со скрежетом соскользнула, впуская в комнату Мари. — Юри? Юри, ты опять принимал те таблетки? Я понимаю, тебе тяжело и … но ты должен понять, это не доведёт тебя до добра! Открой дверь! Парень застыл в секундном смятении. — Юри, умоляю, я беспокоюсь, все беспокоятся! Открой дверь! Юри уже ничего не решал и не думал. Он нервно сглотнул, ноги будто приросли к полу, он не помнил себя от страха. Обойдя сестру, он длинными шагами направился к двери. — Юри? Куда ты собрался? — На каток! — нервно отозвался парень, накидывая куртку и зашнуровывая обувь. — Что? Ты с ума сошёл! Сейчас ночь! — женщина попыталась схватить брата за запястье, но тот отдёрнул её руку. — У меня чемпионат! — Юри крупно трясся, руки дрожали в треморе, на лбу выступил холодный пот. — Ты не в себе! Тебе нужна помощь! Какая помощь? Зачем она это говорит? — Оставь меня в покое! — Какой позор. — Мари содрогнулась и по её щекам покатились слёзы. Юри уже не слышал. Ноги несли его в чернильную тьму ночи, освещаемую оранжевым светом фонарей.***
В Петербурге Виктору снится Барселона. Этот сон повторяется почти каждую ночь.Чертовы кольца. Виктор просыпается посреди ночи, весь в холодном поту, сбившийся с счета времени. Капилляры в глазах лопнули. Кольца на пальце нет. Никифоров в панике лезет в ящик, переворачивает все вверх дном, лезет под кровать, смотрит за диваном. — Да где же… — лепечет мужчина, залезая под шкаф, в надежде что кольцо не потерялось. Маккачин спит на кровати, не проявляя никакого интереса к своему хозяину. Черт, Никифоров, да тебя твоя же собака скоро перестанет узнавать. Кольцо, не могло же оно пропасть! Виктор находит кольцо под подушкой, смеясь над своей же глупостью. Зачем он его туда положил? Да какой смысл. Талисман. Нашёл, черт возьми, талисман свой. Помешанный. Никифоров, над тобой все смеются. Юри стал его навязчивой идеей. Виктор достаёт телефон из кармана и набирает: «Юри, мне приехать в Японию?» Он прекрасно знает, что ему никто не ответит. Ровно так же, как и на предыдущие тридцать одно сообщение. Виктор хотел бы не просыпаться. Пару раз за ночь он выходит на улицу, смотрит вниз с моста. Это безумие какое-то. Надо найти Юри. Найти, обнять, поцеловать, сделать уже хоть что-нибудь.***
Дверь со скрипом открылась, обнажая пустой коридор. Дрожь в руках всё никак не унималась и Юри быстрым шагом направился к катку. Парень включил свет и каток залила голубоватая поволока Были места, куда смерть не добиралась.Одним из таких мест был этот стадион — но в окнах тускло поблёскивали чёрные полосы, тревожно играя на горизонте. Включив на плеере музыку, он принялся откатывать программу. Перед глазами всё плыло и Юри казалось, что он скользит не по поверхности льда, а по воздуху. Лёд с режущим звуком ушёл из-под ног, Юри споткнулся, врезаясь в бортик. — Ты что тут делаешь? — по другую сторону катка стоял Плисецкий, сложив руки в ожидающей позе. — Пришёл потренироваться. — японец сглотнул, дрожа от волнения. Русский усмехнулся. — Ночь на дворе. Ищешь Виктора, да? –парень внимательно посмотрел и поправил рукой волосы. Юри не мог сказать что испытывал уважение к нему сейчас. Он просто хотел поддеть. По его лбу вновь покатился холодный пот, когда он смотрел на бледное лицо Юрия. — Ну так вот — он не придёт. — Юра зашнуровывал коньки. Сейчас, освещённый синими отблесками, он больше походил на какое-то инопланетное насекомое, чем на человека. Его высокий лоб скрывали спадающие пряди волос. — Кацуки, иди проспись. У тебя вид нездоровый. — Он поднялся и посмотрел на Юри, обдавая своим взглядом с ног до головы. Факт того, что Плисецкий находится тут совсем один, поздно ночью, немного смутил Юри. —Всё в порядке.- выдавил из себя Юри. Картинка сместилась в сторону, размылась и рассыпалась на цветастые мушки перед глазами. — Я просто забочусь. — Я в порядке. — в его голосе затаилась неуверенность, которую он отчаянно пытался скрыть. — Ну хорошо. — Юра пожал плечами, но продолжал смотреть на японца, вздыхая то ли сочувственно, то ли издевательски. Почему? Что с ним не так? — Не буду тебя отвлекать. — Кацуки нервно кивнул и попытался улыбнуться.***
Юри срывался на бег, боясь обернуться, словно не желая увидеть крадущееся нечто позади него. Он боялся, что за ним побегут и всё повторится. Юри пытается понять, но в голове образовались лишь зияющие пустоты, не дающие даже восстановить цепочку воспоминаний. — Ты брал мои вещи? — Виктор стоял оперевшись на дверной косяк. Японец вздрогнул, сталкиваясь спиной со стеной. — П-прости. — Кацуки кидал взгляд то на пол, то на Виктора. — Ты брал мой костюм? — повторил русский, стоя так же неподвижно. Юри смотрел на него, не вытирая пота со лба, не шевелясь. Он просто смотрел как Виктор медленно проходит в комнату и его заливает фиолетовый мрак. — Я хотел стать совершенством, как и ты. — Совершенством? — Никифоров смотрел в пол. Пурпурный свет окружал тёмную фигуру Виктора. — Я верну его, если ты хочешь. — Юри вжимался в стену, не решаясь приблизиться. — Я не совершенство. — Синие глаза Виктора не моргая смотрели на пол. — Виктор, они все хотят избавиться от меня! Что мне делать? — по щекам Юри покатились слёзы, он вцепился в одежду Никифорова, до белых костяшек сжимая ткань. Старший фигурист наотмашь ударил Юри по лицу, оставляя красный след на щеке японца. — Хватит реветь! Не позорь мою программу! — Что мне делать? — сипло повторил Кацуки. — Виктор толкнул его в грудь и тот, не удержавшись на ногах, рухнул на пол. Слёзы скатывались по его впавшим щекам, сползали на виски. Юри ничего не понимает: что происходит с ним? Почему это происходит? — Соберись уже! Какого чёрта ты опять сдаёшься? — картинка опять поплыла перед глазами Юри и он понял, что сидит напротив стены, вжимаясь в неё ладонями.***
Начинать пить в этом возрасте было не лучшим решением для Никифорова, определённо. Как и попытки вернуться в парном катании. Алкоголь — дешёвый и дорогой, не заполнял пустоту, а только отделял разум от внешнего мира. Лёгкая влюблённость заставляла корчиться от ощущения вины. «Ничего не поделаешь.» — так размышлял Никифоров, пересматривая одно старое выступление за другим. Как бы он не цеплялся за то время, всё, что он мог ощущать было лишь то, как медленно подкрадывается ясность ума. Опять трезветь. Нет-нет. Будто из фотографии убрали цветные фильтры. — Виктор, обратись уже к специалисту. Ты видел себя в зеркало? — Юра злится, злится на Виктора, на себя, на обстоятельства. И на Юри он тоже злится. На него в первую очередь. Потому что именно тогда всё покатилось вниз. Виктор только улыбается, тихо отвечая что все будет хорошо. Плисецкий давно не ребёнок, он — то понимает что к чему. И ощущает он все тоже по -своему близко к сердцу. — Не беспокойся, Юрочка. Прорвёмся. — Ты говоришь это постоянно. Почему ты не хочешь вернуться в Японию? Вернуться в Японию? Для того, чтобы семья Юри опять выставила его за дверь? Виктор молчит. — Может тебе и правда лучше остаться тренером, а не соваться обратно? — Плисецкий остывает, но снова вскипает, когда понимает, что Виктор уже где-то далеко и достучаться до него — себе дороже. Да это практически невозможно. Он не знает, почему смотреть в глаза Юри стало так невыносимо трудно. Что, Никифоров, ученик превзошёл учителя? Обидно, да? Терпи. Пора в утиль. Может тут была доля зависти. Или его просто душила совесть. Он не знал. Оставалось только молча прослушивать всю музыку, под которую он когда — то выступал, не в силах даже заплакать. Сказать себе «чувствуй это, чувствуй то» невозможно. Самобичевание — мерзкая штука, Никифоров. Приди в себя. Поезжай к Юри на финал. Сделай уже хоть что-нибудь, а не разлагайся в сторонке. Дома Никифорова ожидает пёс и звенящая тишина большой квартиры. Теперь ему уже не кажется, что он сделал поспешный вывод, становясь тренером какого-то неудачника. Ему вообще ничего подобного не кажется. «Я смотрел чемпионат. Я скучаю, Юри. » Лента сообщений скользит вниз. «Хочешь я покажу тебе Петербург?» За окном идёт снег. «Юри, я соскучился.» «С Новым годом, Юри.» «Юри, ты был невероятен в произвольной программе!» Пальцы Виктора дрожат и немеют. Его трясёт. «Юри, мне одиноко.» Последнее сообщение датировано вчерашним числом. Слишком поздно для сожалений. «Юри, прости меня.» Виктор накидывает на плечи пальто, наскоро затягивает вокруг шеи шарф. Маккачин скулит в углу, не понимая что происходит с его хозяином. — Я скоро вернусь. — мужчина улыбается, слегка пошатываясь. Хлопок двери. И всё. То ли дождь, то ли снег падает тяжёлыми каплями на пальто Виктора, оседает мокрыми хлопьями на ткани. Никифоров бросал свой взгляд то на мерцающую алыми фарами дорогу, то на зеленеющую в ночной темноте вывеску аптеки.***
— Эй? Кацудон, чёрт тебя дери! — Плисецкий недовольно скалился и его лицо постепенно проявлялось перед глазами Юри. — Вот же! Скорую надо вызвать, станет полегче. — послышался голос Пхичита, склонившегося над японцем. Чёткость зрения медленно возвращалась к нему. — Какое число? — Юри проморгался, ощущая как Плисецкий надел на него очки. — Пятнадцатое декабря. Окончательно придя в себя, Кацуки поднялся, понимая, где находится. — Я понятия не имею, сможешь ли ты выступить. Ты валялся на лестнице. — Юра шипел, но в его голосе проскакивала раздражённая встревоженность. Повисла тишина. Юри поднялся на ватных ногах, окидывая взглядом стадион, людей проходящих мимо, но голова кружилась и лица походили на небрежные мазки краски. Он сбивчиво дышал, пытаясь осознать своё состояние. — Каким я номером? — тихо спросил Юри, прикладывая руку к сердцу. В голове не прокручивали воспоминания, в ней было абсолютно пусто, и Юри не мог понять, почему. — Эй. Кацуки, тебя могут не допустить. — Пхичит смотрел нахмурившись и нервно покусывал губу. — Что?.. — К Юри медленно возвращались воспоминания, подобно прокручиваемой плёнке. Спортсмены выходили на разогрев. «Только не это.» — в голове у японца пронеслись все возможные вариации предшествующих событий. Он залез в карман куртки, с ужасом нащупывая там пластик какой-то упаковки. — Чёрт. Отойдём, поговорим — руки Плисецкого схватили его за шиворот и потащили куда-то. — Не надо, — пробормотал Юри, ощутив сковывающее чувство страха и отчаяния. — Ты понимаешь, какие у тебя проблемы? — русский вжал японца в стену, скрипя зубами. Юри достал коробочку из кармана, протягивая Плисецкому. — И что это за срань?! Флуоксетин? Или ещё что? — Я сдавал кровь, я не принимаю это! — Паника снова накатила на Юри, он переводил взгляд то на собственные дрожавшие колени, то на лицо Плисецкого. Раздался голос диктора, приглашающий фигуристов выйти на разогрев. Комментаторы разрываются когда на лёд выходит Кацуки Юри, трёхкратный чемпион Японии. Зал замолкает. Сердце болезненно прыгает в груди, парень ощущает, как теряет опору. Дорожка шагов, флип. Юри пронизывал неведомый до этого ужас. Он просто скользит по льду, плывёт по течению. Зал оживляется, когда Юри исполняет сложные элементы. Кораблик, вращение. О результатах он даже не думает. Прыжок. Юри чувствует, как проваливается в зияющую пустоту. Люди в зале плачут. Он бы отдал всё, что бы вернуться назад. Ноги словно налились свинцом, но каким-то чудесным образом продолжали нести Юри туда, прямиком в синюю мглу. Его программа посвящена только одному человеку. И так будет всегда. Аплодисменты. Но теперь у него ничего не осталось. Юри замирает, закинув голову наверх, к ослепляющим ярким лампам, слушая как гудит кровоток в висках. Комментатор надрывается в своей будке. Награждение, Юри ожидаемо получает золото. Минако плачет, обнимая его почему-то первый раз в такой момент. — Я бы хотел, чтоб Виктор подошёл. Где он?- его голос дрожит, он улыбается. Девушка рвано вздыхает, отпуская Юри. — Почему он опять не пришёл? — повторяет фигурист, всматриваясь в бледное лицо Минако, в уголках глаз которой снова собираются слёзы. Её трясёт, пока она медленно отстраняет Юри от себя. — Юри, перестань… Кацуки чувствует, как к горлу снова подкатывает истерика, удушающая слабость, бесконечное посмертие, в котором он застрял. — Почему? Почему он не пришёл? Я же взял золото, взял! — окружающее пространство вокруг Юри превращается в один единый вакуум. Эскапизм возвращает к жизни всё: Мечты, надежды, людей. Минако отводит Юри в сторону. — Юри, прекрати. Он уже три года… Лежать среди груды металла под слякотным и холодным дождём — худшая участь, которая могла ожидать Виктора Никифорова. У Юри не было уже даже себя.Иди ко мне, Когда бессмысленно петь и тревожно ждать. Иди ко мне, Я подниму тебя вверх, я умею летать. АлисА - Иди ко мне