Омегаверс и насилие

Из блога одного ублюдка. На работу было через два часа. В ночь, поэтому я сидел за столом и праздно пересматривал фанфики, параллельно переписываясь с парнями из моей дотовской пати. Им тоже было на работу. Но завтра. Поэтому сейчас они планировали резню и викинговские крики к бою. Они тоже любили насилие. Но насилие мультяшное, с подсознательной меточкой, мол, ты ж всё равно никого не покалечишь. Может, только мозги какой-то случайно забредшей в пати школоты. Играть я больше не собирался — так легко завтыкать и опоздать вообще, что меня совершенно не радовало. И всё же… почему все так любят насилие? На том же фикбуке. Как примерный молчаливый гей в пубертатоном периоде я пытался найти в Интернете таких же ЛГБТ-недоносков как я сам, и, конечно же, наткнулся на кучу всяких ресурсов. Так что сейчас, не считая огромнейшей коллекции порносайтов, в закладках у меня насчитывалось ещё куча всяких разностей плюс эта самая платформа. Да, я знал, что большинство «писателей» — это детки от двенадцати до восемнадцати, которых так и прёт высернуть внутренние коллизии и сопли, иногда дамочки за двадцать семь, пытающиеся разнообразить семейный досуг не только шлепками мужа лозиной (ой, флоггером, как же я мог спутать, это же терминология, это же, блять, важно) как показывал тот самый секазный мультимиллионер из 50 оттенков Грэя. Но ведь и меньшинство было — и это меньшинство стоило читать. Хотя, на определённом этапе мне шел на ура любой трэш. Даже тентакли зашли (от Цитрины, чтоб только не зашло). Я рыдал над смертью какого-то персонажа (какого — уже не помню), и любовно переписывал себе куски порнографии между Гарри Поттером и Снейпом в бывшую тетрадь в клеточку по математике с четвертого класса. Сам я не писал. Даже не знаю, в чём было дело — может, в страхе быть высмеянным — в то же время, когда я, весь такой ироничный и в костюме в полосочку, с цилиндром и тростью даю пощёчины йуйным товарищам по несчастью. Может, мне нравилось читать, а не писать. Но, как ни крути, всё вылилось в то, что к двадцати пяти годам, я, радостный радужный гей продолжаю читать фанфики наряду с копеечной фантастикой про попаданцев, иногда примесью космооперы и классической литературы в виде Расина и Кальдерона. Работаю, дружу, играю в доту. Трахаюсь по субботам, но, чаще, когда придётся. Встречаюсь с человеком моим два года. Он трогателен, добр необычайно и имеет парочку странностей и мерзких привычек. Он курит у меня на балконе, хотя знает, что я не переношу запах, и когда в дом к нему приходит мать — почитать нотации как ярая христианка, он сбегает ко мне как минимум на три дня и устраивает дебош. Выгуливает соседскую собаку, просто потому, что не может отказать бабульке. А та прикидывается немощной пожилой леди, но, когда я просыпаюсь в пять утра, вижу её шустро нарезающей круги по огромному стадиону. Мой человек шикарно готовит. Я охреневаю с его курицы с овощами и готов часами печально на него смотреть, чтоб заставить её приготовить. Мне тоже неплохо даётся готовка, но теперь прикидываюсь немощным я. Надо же извлекать выгоду. И сейчас, пока я предаюсь пошлости и оказиям бытия на Фикбуке, он всё ещё на пути ко мне, хотя знает, что я вернусь только утром — но дома у него мать, и когда я говорил с ним по телефону час назад, мой человек убитым голосом сообщил, что в этот раз видеть её не хочет окончательно. Но это я так, интродакшн. Лэт ми интродьюсэ майсэлф, так сказать. Возвращаясь к насилию. В какой-то момент я серьёзно задумался над вопросом, как много раз читал фразу, типа, «он прижал его к стенке, а потом жестко трахнул» — ну и, подробности. Клешни, там, всякие, дергающиеся члены в чужих дырах, слюни, гели, масла (где они их только не берут). А потом такое — оп, и пассиф начинает получать тонны удовольствия — оно сваливается на него как манна небесная, как дерьмо пони, какающего радугой. И вот в этом рае гомосексуального прайда пассиф купается, пуская свои гомосексуальные (слюни, слёзы, сперму, какую-то странную жидкость в заднице, обосновать которую никто, включая самого автора, не может - нужное подчеркнуть) пока не достигнет нирваны. А потом его снова жестко поимеют. И изобьют. А в порно ещё и нассут в рот. Почему люди так любят жестокость? А эта эпопея, новый тренд, когда мужчина может рожать — омегаверс. Все ассоциации, которые раньше возникали у меня при слове омега — это рыбий жир. Омегаーтри, омегаーшесть и всё такое. Поэтому, глядя как альфа омегу туда-сюда, а там ещё и какой-то загадочный узел, который кто-то кому-то зачем-то вяжет… Честно говоря, быть мне в недоумении, если бы не сердечные пользователи, шарящие тему. Но, честно говоря, ей-богу, лучше бы уже Грэй, пятьдесят оттенков и затычки в заднице. Являясь мужчиной с самого рождения, перспектива рожать казалась мне… мягко говоря, мучительной. Особенно после какого-то фильма на ютубе с кричащими женщинами. И вселенная, где человек лишен свободы выбора, потому что уже с кем-то связан… жесткая антиутопия — это похоже на мир, близкий к рабству, пропагандируя насилие над человеческой волей. Почему же, с-сука, люди так любят насилие? Неужели это охуительно приятно? Насилие, как зрелище времён Коллизея. Выживает храбрый, выживает сильный — рабы бунтуют, мир рушится. Но это хоть правда, потому что в конце все всё равно подыхают. Прям как у Мартина Дэ Жэ. В омегаверсе наоборот — люди смиряются, узел завязывается (что больше похоже на удавку или виселичную петлю) и все ВНЕЗАПНО счастливы. И новорождённый раб улыбается, задувая свечки на торте в честь своего двенадцатилетия. Но это тоже так, тоже лирика. Как пассив, я представил себя омегой. Такой вот, полуженщиной. Но во мне метр девяносто, из-за чего я выше своего, так сказать, альфы, и ничто во мне не женственно, хотя, наверное, я бы был не против— если это было бы приятно моему человеку. Но ему это не надо, потому, что он гей, и если ему захочется женщины, он переквалифицируется в натурала и пойдёт трахать женщин. Логично же? И ещё, уж не знаю, какая психология у этих омеговерсных недолюдей, но людям обычным многие вещи быстро надоедают: читая фанфики, я проэцирую их на реальность — и мне кажется, после хэппиэнда, было бы много грустных финалов, когда люди связанные, устав друг от друга, разочаровываются. Я столько раз видел это в реальности - как мой лучший друг, прожив с женщиной девять лет, ушел не к другой - а потому, что не видел смысла; как одна детка, на вид двадцатилетняя, с которой я познакомился в баре, полупьяная всю ночь рассказывала мне о неудавшихся пяти браках. Чтобы убедиться, не с моих слов, достаточно хоть прочитать биографии Булгакова и Делона. Мда, немнога пиздостраданий — как выражается мой незабвенный товарищ по ориентации Стасик из клуба Голубых Мальчиков. Недавно приметил статью на каком-то форуме, типа, в чем особенности фанфиков? Статью я не посмотрел, но вот теперь думаю — может, особенности в пристрастии к насилию, к ограничениям, к этому тупому пафосу преднамеренности? В дверь постучали, и я отвлёкся. Пошел открывать, уже предвкушая. — Отымей меня жестко! — патетично заявил ему с порога. Мой человек замер. — Эээм? Я развёл руками: — То, что я и сказал. Жестко хочу. — Тебе же через час на работу? — Перекисью помажу. Подорожник приложу. Потом заклею пластырем и сойдёт. Мой человек аккуратно снял пальто и повесил его на вешалку. Глядя на него через зеркало, я рассеянно заметил седую волосину у него возле уха. Бедняжечка. Мой поседевший альфа, мля. — Ну, не хочешь, чаю хоть буш? — предложил. Он улыбнулся — чуть рассеянно и нежно: — Чай буду. У тебя дома есть нормальная еда? — Угум, — ответил ему, уходя в кухню. — Сегодня в маркете был. У меня даж холодец с курятиной есть, мм? — Холодец не буду. Ты мне лучше расскажи, что тебе в голову стукнуло. Готовить мой человек мог, но ел очень мало. Вампир, бля, удариться, что ли, в пучину фантастики — буду величать его суккубом и заставлять предаваться со мной греху сладострастия двадцать четыре на семь. Не-не, вернёмся к омегаверсу, я жажду продолжать. — Ничё особого, рефлексия о жестокости. Хочу теперь пиздостраданий. Побудешь моей альфой? Мой человек был в теме очень смутно, он, к тому же, едва пришёл в себя от моей позапрошлонедельной минутки просвящения о тентаклях и некоторых особо извращённых секс-игрушках. Его выражение лица надо было зафоткать и поставить в рамочку. — Кем-кем? — уточнил, присаживаясь на стул. — Бля, дилдо на ножках, который тащится от запаха моих омежьих феромонов и трахает меня в зад постоянно. И узел где-то там завязывает в моих кишках. — Это какой-то новый канон? — ошалело вопросил мой человек. — Да, — широко улыбнулся. — Новое толкование Толкина. — Макс, — он сдался. — Прекращай, у меня уже в голове звенит от твоих фокусов. Ты же серьёзный нормальный человек. — Гей, — поддакнул. Подумав, добавил для убедительности: — Богомерзкий. Но это мы не всерьёз — он усмехается, и я встаю рядом, чтобы взять его лицо в руки и поцеловать смеющиеся губы. — А теперь мне нужны пиздострадания! — уверенно подытожил. — Хочу поведать тебе канон! И загрузил его всей этой чушью про насилие, три химических пола, один из которых рыбий жир и про их рабский мир, где водятся какие-то истинные, метки, узлы. Где мужики, бля, рожают, прости господи. Про эту унизительную хрень с запахом. — А где женщины? — удивился мой человек. Я замялся: — Мнэээ… по желанию автора. Они иногда даже бывают. — А мужчины? — Ну это же эти, всякие. Он фыркнул: — Ну, это уже не мужчины — это же омеги. Представляешь себе, чтобы какой-нибудь мужчина себя так вел? Я закатил глаза: — А как же эти жмотские жеманные Андрюши, Вадимчики и, бля, Валентины? Ты видел того чувака за барной стойкой, в прошлую субботу? Я думал, я его об этот коктейльчик и уебу сладкой рожей. Мой человек улыбнулся, сцепив руки на моём затылке, не желая отпускать. — А он разве мужчина? — Ой, блять, ну давай порефлексируем на тему мужественности. Где мои волосы в подмышках — щас покажу. Он фыркнул и спустил руки, провёл по моим бокам, крепко сжимая. — Не в этом дело. Может, он женщина — женщиной тоже быть неплохо. Ну да, лучше, чем течной сучкой с комплексами. — Дорогой, заебал ты меня со своей софистикой. Что мы, играем? Я даже надухарюсь, хочешь? У меня ещё Ленкина туалетная вода осталась. Ванильная, сука. Он поднялся. На нём был тот самый шикарный вязаный свитер, в котором я встретил его тогда в баре. Я от этого свитера тупо расплываюсь и меня можно гладить как ошалелого мартовского кота. — Ты не пиздостраданий хочешь, — мягко заметил. Мат в его устах звучал непривычно, резал ухо. Как когда моя бабуля сказала мне слово "Бэтмэн" — И не этой своей, — сделал неопределённый жест рукой, — игры. Ты, как всегда, не в первый раз стараешься понять, почему люди хотят жестокости. В реале или в вирте. Почему люди любят насилие? Я помню, ты не раз спрашивал меня. А эта игра — это обычная крайность, ерунда. Настроение у меня от его «взрослого» монолога испортилось. — Я это сам знаю, отъебись, — полушутливо, полусерьёзно стукнул его кулаком в грудь. — Не хочешь быть альфа-самцом — переживу. — Это ты не хочешь быть омегой. Тебе не подошло бы, — перехватил мою руку, целуя запястье. Мой человек любит постоянно откалывать такие романтичные хрени — та самая мерзкая привычка, о которой я говорил. Рыцарь мля. И, видимо, чтоб добить: — Потому, что ты мужчина. О, да, это был контрольный в голову. — Всё, короче, — отнял руку, — хватит меня смущать, а то я прозрею и пойму с какого хера ты расстался с тем потрясающим официантиком с кофейни. И кину тебя по той же причине. Он засмеялся, и чтобы заткнуть, я просто его поцеловал. Было уже совсем поздно. Я опаздывал на работу. Эту игру и дурные вопросы пришлось отложить на потом. Но мля, придёт мой звездный час. Стану писателем и напишу историю про меня и моего человека-альфу. И, клянусь, я буду самым дрочибельным омегой в том идиотическом мире! Короче: ту би континьюэд.