Робин Гад, или Древнерусская тоска

      Земляника в этом году поспела поздновато. Зато ягоды крупные, сладкие, даже те, что с белыми, не подрумяненными солнцем бочками. Кое-где на лужку попадались и цветущие кустики. Значит, еще долго будут плодоносить на радость колхозникам.       Выход банды в поля не являлся санкционированным. Соловей пошел – и все за ним потянулись. Впрочем, как обычно.       С присущим изяществом Изабелла Юрьевна собирала землянику в букетик: срывала стебельки, гнувшиеся под весом тяжелых ягод. Обрамлением букетика служили резные листья тоже на длинных ножках.       – Но любовь все живет*… – напевала Прима, поймала взгляд Севастьяна Григорьевича – философский, проникающий в душу, и, потупившись, смутилась. Аж букетик выронила. Пришлось нагнуться и подбирать.       И снова Изабелла Юрьевна покраснела под стать землянике: никак он подсматривать станет, ведь платье-то не в пол! Однако и не мини, зря Прима всполошилась. Да и Соловьев не тот человек, чтобы подглядыванием промышлять. Вон интим предлагал по всей форме, разрешения спросил практически. И чего она, дура, отказалась? Не-девицей отговорилась… Да кто сейчас во столько-то лет девица?       «Я вечером ему дам положительный ответ», – пообещала себе певица и опять застеснялась. Как раз на завтра смертельный бой намечен. Чем не стимул мужику, который войско за собой поведет?       Приободрившись будущей ролью военной музы, Изабелла Юрьевна вернулась к умиротворенному состоянию и сбору земляники.       Доподлинно неизвестно, зачем Дебет поперся к реке. Впоследствии он утверждал, что искупаться. Но поскольку плавать бухгалтер не умел (а если и умел, то по-топорьи – камнем на дно), никто ему не поверил.       – А-а-а, часы упали! – завопил Александр Константинович, кинулся в воду, позабыв, что с ней у него недружеские отношения. Намочив штаны выше колен, Дебет с визгом вернулся на берег и горестно вздохнул: – Ах ты ж сука…       Лохматая собачка недоуменно гавкнула и воззрилась на Севастьяна Григорьевича, сидевшего с любимицей на траве и чесавшего ей за ухом, как кошке, требуя разъяснения ситуации.       – Не тебе он, Зина, не слушай дурака, – успокоил собаку Соловей.       – Швейцарские. Теперь хана им… – всхлипывал Дебет.       – Да что им сделается? – лениво отмахнулся разбойник. – Они ж водонепроницаемые.       Молот, и на луг притащивший излюбленный убивательный инструмент, оглушительно захохотал. Ему вторила Зина звонким лаем.       Изабелла Юрьевна, подперев кулачком подбородок, умилялась идиллии, которую нарушали стенания Дебета по поводу безвременно утерянных часов.       – Не плачьте, Александр Константинович. Если они так легко расстегнулись, то вряд ли швейцарские, – произнесла Прима, подавая один из букетиков Соловью.       В другой день бухгалтер вызверился бы на дурацкое утешение, но нынешний – теплый, солнечный, из монастыря колокольный перезвон слышен – не располагал к злобе. К тому же певица права: чего скорбеть по подделке? Лучше настоящему, подлинному радоваться.       Только Дебет умостился на траве радоваться, как под задом что-то шевельнулось – и он вскочил, шаря по траве глазами. Гибкое черное тельце ужа скользнуло с бережка в воду. Ор невезучего Александра Константиновича снова огласил окрестности.       Оставшийся в доме Н7 чистил оружие, вздрогнул и открыл всестороннюю пальбу. Послышалась пара шмяков – стая уток, пролетавшая над домом, лишилась двух членов, упавших в аккурат во двор.       – А Прима голову ломала: из чего ужин делать… – секретный агент взял остывающие тушки за ноги и отнес в холодильник как есть. То-то Изабелла Юрьевна возликует от неожиданного появления мяса!

***

      – Все переменилось. Сказки стали реальностью. Она в выдуманный мир ушла. А то и вовсе мешанина из них складывается. Например, человек может оказаться сказочной сволочью. Но с такими у меня разговор короткий – была сволочь и нет ее.       Говорившему Севастьяну Григорьевичу внимала вся банда, расположившись на лужку. Заскучав дома, из деревни притопал Н7, таща «калаш» – мало ли менты нагрянут. Хоть он пусть будет вооружен, не то, что беспечные приятели Соловьева. Женщина со стебельков землянику скусывает, бухгалтер валяется на траве, прикрыв лоб лопушком, чтобы не напекло, здоровенный кузнец, оставив молот шагах в двадцати от себя, ромашки нюхает. Разве это бойцы? Эх, хохма одна... Н7 был уверен, что милиционеры надурили его, подсунув липовые бумаги с кровавыми похождениями Соловья в честь справедливости. «Выискался, мать его, русский Робин Гад – тьфу, Гуд! Хотя и гад тоже!» – бушевал генерал. Майор кивал и доставал очередную бумаженцию, повествующую о расправах бывшего вице-президента компании…       Что за правду он горой, агент понял. А вот в совершенных убийствах сомневался. Слишком уж Соловьев расслаблен. И псинка около него разомлела – блестящие глаза прикрыла, дремлет, наверно.       – Поэтому вы и подались в разбойники? – спросила с придыханием Прима.       – Тоска замучила, – ответил отстраненно Севастьян Григорьевич, будто общался с чем-то высшим. – По Руси древней – с ее порядками, когда было лишь черное и белое. Зло и добро. Нарушил закон – казнь. Обидел сироту – тюрьма. Обокрал бедных – голова с плеч.       – Радикально, – заметил Н7.       – Зато четко, без отклонений. Сейчас у меня такая же жизнь. У колхозников землю хотел отобрать денежный господин? Так получите за свое деяние!       – Да ты еще мягко с ним, – укорил Дебет Соловья. – Вообще живым оставил. Куда это годится?       – Зато его охранников застрелили и повесили.       На столь виртуозную логику у бухгалтера не нашлось возражений. Если не прикончил его Сева, значит, так оно и надо.       – Я бы всем девкам из борделя сарафаны роздал, – прогудел Молот.       – Срамоту прикрыть? – поинтересовался Соловьев.       – Не. В них пусть пляшут. Красивше будет…       Определенно агент переметнулся к чудакам, романтикам с большой дороги. А уж работники ли они ножа и топора выяснится завтра, в битве со злом в погонах.       – Ну, чего приуныли? – задорно вопросил Соловей банду, притихшую на лоне природы, ее и созерцая, размышляя о правых и виноватых. Изабелла Юрьевна еще и о грядущем вечере мысли в голове гоняла: не девица хоть, а боязно… – Ладно, думайте свои думы. А наутро чтоб с настроением были. Как-никак сражение по графику.