Снег и стены

Зима в Дориате выдалась неожиданно холодной. После того, как ушла майа Мелиан, зимы стали намного более суровыми, но эта — холоднее всех на памяти живших в этом краю эльдар. Даже в Химринге Аэрлин нечасто так мерз, как теперь в этом кажущемся бесконечным лесу. Пустом и тихом, из которого ушли не только дориатрим, но и звери и птицы. Теперь здесь царил один только мороз. Снегом уже замело все следы, и поиски затягивались, с каждым часом становясь все более бессмысленными. Но Аэрлин не сдавался, подбадривал мерзнущего коня и двигался дальше. Он родился в Митриме, незадолго до того, как Первый Дом переселился в Восточный Белерианд. У него была родня среди подданных Финголфина, с которой его родители помирились еще в первые годы после Исхода. Аэрлин думал, что вражда между сородичами осталась в прошлом; потом думал, что взаимная неприязнь никогда не выльется в еще одно братоубийство, потому что эльдар уже научены горьким опытом и не повторят своих ошибок. Он думал так, когда Берен и Лютиэн добыли Сильмарил, а Феанариони остались ни с чем. В конце концов, в черной короне еще осталось целых два камня. Он думал так, когда отправили посланцев к Диору. Он думал так, когда приближался к границе Дориата. Надеялся, что, увидев у себя под воротами армию, король переменит свое мнение. Верил, что это только угроза и последний аргумент в переговорах, который не может не подействовать. Наивный глупец. Все хотели пролить меньше крови в случае столкновения, а более всех этого хотел лорд Маэдрос, которому Аэрлин служил. И он верил, что Руссандол сделает все возможное и невозможное. Первое убийство произошло случайно. Воины увидели кого-то из дориатрим, шедшего навстречу, и пристрелили раньше, чем разгадали намерения, но Аэрлин только слышал об этом. И даже после этого еще можно было договориться. Феанариони шли прямиком к Менегроту, не трогая разбросанные по лесам жилища местных синдар. Диор стянул свой народ к столице, самому защищенному место своего королевства. Все хотели, как лучше. Но это обернулось кровавой бойней в запутанных переходах Менегрота, чистым безумием, где гибли воины и мирные жители, где никто не давал и не ждал пощады. Аэрлин помнил мертвое тело лорда Келегорма с разрубленной шеей и короля Диора, пронзенного мечом Маэдроса. Помнил, как забежал на открытую галерею над залом и убил ударом копья в спину двоих эльфиек с луками. Помнил, как синда сбросил в колодец воина из его десятка и задвинул тяжелую каменную крышку. Как он убивал бегущих ему навстречу дориатрим, многие из которых не имели оружия, а просто пытались спастись и вылетели прямо на врагов. Помнил белоснежные резные колонны в алых потеках крови, тела, распростертые на ярких мозаиках пола. Помнил боевые кличи, отчаянные крики, стоны умирающих и звон оружие, отдававшиеся эхом под высокими сводами и сливавшиеся в один жуткий. невообразимый гул. Но Менегрот пал, а Камень так и не оказался в руках четверых — уже четверых — сыновей Феанора. А потом лорд Маэдрос узнал, что сыновей короля Диора верные Келегорма и Куруфина бросили погибать в лесу. Множество убитых с обеих сторон — и никакого результата. Но Нельяфинвэ мог себе позволить хотя бы не воевать с детьми и не отнять на еще две жизни больше. Он со своими верными бросился на поиски, и так Аэрлин оказался здесь. Сгущались сумерки, холод забирался под одежду. Конь недовольно фыркал, а от дыхания поднимались облачка пара. Время, когда пора остановиться и повернуть назад, уже приближалось, однако возвращаться отчаянно не хотелось. Вернее, Аэрлин сам не знал, чего хочет. Наверное, чтобы всего этого не было. Чтобы все-таки состоялись переговоры. Или чтобы в Менегроте не было столько мирных жителей. Или хотя бы чтобы среди воинства Первого Дома не нашлось тех, кому пришло в голову мстить за погибшего лорда беззащитным детям. Но эти мечты были несбыточны, а потому Аэрлину было бы достаточно, чтобы это все просто закончилось. Чтобы они наконец покинули Дориат и больше никогда не повторяли такого. Но в то же время, пока оставался шанс отыскать Элуреда и Элурина, он не собирался бросать поиски. Закат еще догорал, а в лесу уже царила ночь, и снег скрипел под конскими копытами. И вдруг Аэрлин приметил что-то на дереве. Спешился и обнаружил свежую зарубку на стволе, какие иногда оставляют путники, чтобы не заблудиться. И сделана она была довольно низко, такую мог оставить ребенок, а не взрослый. Аэрлин кинулся осматривать соседние деревья… Он вернулся последним из тех, кого Маэдрос отправил на поиски, тогда, когда его товарищи уже было подумали, что он сам заплутал. Он нашел еще две зарубки — и все. И потом, оглядываясь на покинутый заснеженный Дориат, не мог себе простить, что потерпел неудачу с поисками. Но при том был трусливо, малодушно счастлив, что все закончилось, стало прошлым и больше не повторится. Больше никогда. Войско сыновей Феанора становилось в боевое построение в видимости ворот Гаваней Сириона. Соленый ветер с моря полоскал стяги, лицо лорда Маэдроса окаменело. Переговоры снова не удались, и Клятва толкала его на еще одну резню. Ничего уже не изменить. Аэрлин сжимал обеими руками копье и смотрел вперед. С ним выстроился его десяток, готовый к бою, но он чувствовал, что у него самого мелко, противно дрожат руки. Здесь, под ласковым теплым солнцем, ему вдруг сделалось ужасно холодно. Белые стены Гаваней были отчетливо видны впереди. Белые, как снег, скрипевший под конскими копытами в зимнем Дориате. Он, глупец, снова надеялся, что это не повторится. Он снова был малодушен: с самого начала похода знал, какова цель, но просто следовал за лордом и старался не думать. Убеждал себя, что этого требует его присяга. Но сейчас, перед штурмом, это было плохим оправданием, а верность рассыпалась колким, сухим снегом. Он сказал себе — больше никогда. Он думал, что Маэдрос, обыскавший лес на лиги от Менегрота в поисках брошенных там детей, Маэдрос, с отчаянием смотревший на бойню в пещерном городе, не пойдет на такое снова. Аэрлин ошибался. И теперь снова готов был бы отдать что угодно, лишь бы всего этого просто не было. Чтобы предстоящая битва была сродни детским страхам — повернись спиной, накройся одеялом, и кошмар развеется. Но просто взять и уйти тоже нельзя. И Аэрлин знал, что нужно сделать, только от этого становилось еще холоднее. Он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, решаясь. А потом медленно, спокойно произнес: — С меня хватит. Он покинул строй и пошел прямиком к лорду Маэдросу. Десяток разделился ровно на двое, считая его самого: четверо пошли с ним, пятеро осталось. Оказавшись у всех на виду, Аэрлин ощутил на себя взгляды сотен и тысяч эльдар: понимающие и осуждающие, сочувственные и недовольные, раздраженные и безразличные. И лорда, который стоял и ждал, пока он подойдет. И, кажется, уже знал, что он скажет. Еще несколько десятков шагов — и Аэрлин со своими четырьмя бойцами стоит напротив него. — Я не буду штурмовать Гавани, мой лорд, — после короткого поклона, но без предисловий проговорил Аэрлин. Лицо Мэдроса больше напоминало лицо каменной статуи, нежели живого эльда, а взгляд серо-стальных глаз был обжигающе холоден. — У нас нет другого выбора. Вернись в строй, Аэрлин. — У меня есть выбор, — он не двинулся с места. — И я отказываюсь следовать за тобой в этот бой. — Ты принес мне присягу, — напомнил Маэдрос. — Вернись в строй. Аэрлин не отвел взгляд, но ответил не сразу. Снова вдох и выдох, чтобы решиться. Он восхищался своим лордом столько, сколько себя помнил, считал огромной честью служить ему. Он был так горд этим. Но всему приходит конец. — Значит, я отрекаюсь от присяги. Отныне я никому не служу. Не дожидаясь ответа, он резко развернулся и размеренно, почти чеканя шаг, пошел в сторону ворот Гаваней. Его бойцы были с ним, но он не видел никого и ничего. Только стены, белые как колючий дориатский снег. И уже все равно, впустят его внутрь или пристрелят на подходе. Он сделал свой выбор.