Ещё не вечер

Пеппер возвращается из Майами непривычно загорелой. Её глаза ярко выделяются на фоне смуглого лица, с которого почти пропали веснушки. Наташа улыбается, но ничего не говорит; не то, чтобы Наташа Романова когда-то кому-то завидовала, но определённо не отказалась бы от пары недель в компании Пеппер где-то на краю света. Её последняя миссия была на Аляске, и это совсем не тот край света, на котором ей хотелось бы побывать. Сплошной снег, холод, который так сильно напоминал о том, о чём Наташа обещала себе никогда не вспоминать, наводил тоску и одиночество. Это был ад, если признаться. Если признаться, Наташа была и не в таком аду. — А потом, — энергично рассказывает Пеппер, бродя из комнаты в комнату с кучей вещей, — этот идиот решил, что меня можно купить! Я была в ярости. Неужели я похожа на женщину, которая за деньги продаст всё? — Ну, Старк тот ещё придурок, — утешительно говорит Наташа, — не удивительно, что все считают, что кроме денег в нём нет ничего хорошего. — Ты знаешь, это не так, — качает головой Пеппер, останавливаясь напротив Наташи. Та сидит в кресле. Неприлично бледная и с довольной ухмылкой, Наташа листает какой-то путеводитель. В нём нет ничего такого, что привлекало бы её, но коротать время, глядя в пустоту, не лучший способ. — У Тони Старка есть сердце, — слегка с укором произносит Нат, всё ещё не поднимая взгляд на Пеппер, — я помню. Пеппер кивает, а затем вновь возвращается к разбору чемоданов. Только тогда Наташа позволяет себе посмотреть на неё. Наташе нравится наблюдать за Пеппер, когда та не замечает её настойчивый взгляд. В такие минуты Пеппер выглядит настоящей, живой, не останавливается каждые тридцать секунд, чтобы поправить причёску. И Наташа знает, что такие моменты дорогого стоят. Она почти не слушает то, что рассказывает Пеппер, потому что уже всё знает. Стив звонил прошлой ночью и рассказал все подробности. Они с Тони так и не могут разобраться, кто у кого должен просить прощения, а кто – прощать. И пока происходит вся эта ересь с договором и заявлением правительства США о том, что Капитан Америка – преступник, Тони лишь хочет, чтобы Пеппер помогла ему это пережить. — Есть новости от Стива? — Пеппер замирает перед Наташей, ловя её взгляд. — Я просто хочу знать, как долго мне ещё придётся возиться с Тони. — Тони большой мальчик, — пожимает плечами Наташа и откладывает буклет в сторону. — Справится сам. К тому же, он нашёл, о ком заботиться вместо Стива. — Это ты о мальчике-супергерое? Со стороны Тони очень безответственно втягивать его во весь этот хаос. — Не думай об этом сейчас, — Наташа улыбается и аккуратно, бесшумно хлопает по коленям ладонью. Пеппер понимает всё без слов, подходит к Наташе и садится на колени, прижимаясь спиной к груди. — Я скучала по тебе, между прочим. Пеппер поворачивается к ней и легко целует, едва касаясь губ, но Наташа поддаётся вперёд, сминает губы, потому что только так и хочется: влажно, сильно и страстно. Правой рукой она гладит бедро Пеппер, задирая подол светло-бежевого платья всё выше и выше. — Мне нравится, как ты загорела, — признаётся Наташа, обрывая поцелуй. Она смотрит через плечо, на руку, гладящую бедро. Чувствуя поцелуй на затылке, Пеппер глухо выдыхает, раздвигая ноги. Она кладёт свою руку поверх Наташиной ладони и направляет её, фиксирует поверх трусиков и тихо стонет, когда Наташа начинает быстро двигать пальцами. Прикосновение кажется почти незаметным. Наташа не дразнит, просто ей нравится начинать так; ей нравится, когда Пеппер заводится от таких прикосновений, но ещё не просит большего, просто ждёт, иногда двигая бёдрами навстречу. И сейчас, когда в любой момент она может прижать её пальцы своей ладонью, заставить быть жестче и быстрее, но вместо этого терпит, ждёт. Наташа любит вот так доводить её до состояния, когда от любого прикосновения по телу проходит дрожь, и каждый миллиметр её тела становится до неприличия чувствительным. Они не виделись три недели, и отметить встречу вот так – это лучшее, что каждая из них может получить сегодня. — А знаешь, — хрипло говорит Пеппер, убирая руку и смотря на пальцы Наташи, движущиеся по ткани её кружевных трусиков, — я столько раз, оставаясь вечером в одиночестве, лежала в номере и думала о тебе. — Продолжай, — шепчет Наташа и сильнее надавливает на клитор, спрятанный под кружевами, так, что Пеппер прикусывает губу, чтобы не закричать. — Я представляла многое, — выдыхает она, пряча стон в словах, — я представляла нас на тех невообразимо дорогих простынях и очень жалела, что не могу тебе позвонить. — И что ты бы сказала мне, если бы могла? — Очень многое, детка, — Пеппер ухмыляется, поворачивает голову и целует Наташу, а потом продолжает: — Например, я бы тебе рассказала, что там, прямо напротив кровати, есть огромное зеркало. Я бы позволила тебе поставить меня на колени и согласилась бы на любые твои любимые игрушки, при условии, что ты всегда ловила бы мой взгляд в зеркале. Сглотнув, представив, Наташа резко отодвигает пальцами мешающее бельё и касается ими входа, но не вводит, а лишь дразнит, поглаживая. — Я бы просто прижала тебя к этому зеркалу и трахала, смотря на твоё отражение. — Когда твои миссии и мои командировки не будут совпадать в датах, я заставлю тебя выполнить это обещание, — ухмыляется Пеппер. Пытаясь утихомирить своё воображение, Наташа оставляет очередной поцелуй на шее, после которого Пеппер резко поднимается. Она разворачивается лицом к Наташе, подходит ближе и, склоняясь, стягивает с неё домашнюю майку. Пеппер целует Наташу, упираясь руками в спинку кресла, и не удивляется, когда та спускает её трусики до колен. Пеппер, отстранившись, полностью раздевается, а потом снова залезает к Наташе на колени, прижимаясь грудью к её груди и целуя. Наташа восхищается тем, насколько Пеппер влажная, тем, насколько легко её пальцы проскальзывают внутрь. Пеппер сжимает колени, давя на бёдра Наташи, и пальцами хватает её за плечи, улыбаясь, а потом начинает двигаться с такой скоростью, с которой позволяет её положение. Не отрывая взгляда, Наташа кладёт вторую руку ей на спину, придерживая, и целует ключицы. Она водит губами по коже, собирает её вкус языком, постепенно спускается к груди, и всё это время её взгляд поднят вверх – она смотрит на Пеппер, и та то смотрит в ответ, то закрывает глаза, кусая губы. Она двигает пальцами быстрее, целует грудь, посасывает и покусывает соски, а потом стонет, потому что уже невтерпеж. Потому что Пеппер настолько хороша, что смотреть на неё сплошное удовольствие. Её грудь вздымается от тяжёлого дыхания; спрятанные в хвост волосы щекочут плечи, отчего та водит ими так, словно танцует самый страстный танец в мире; её губы сушит, и она облизывает их, слишком сильно выставляя кончик языка на показ. Это тянется почти вечность. — Держись, — вдруг тихо говорит Наташа, ловя непонимающий взгляд Пеппер. Та быстро обнимает её за плечи, и когда их губы сталкиваются, целует. Наташа поднимает её над креслом, встаёт вместе с ней и делает несколько шагов, в конце концов, отпуская Пеппер на кровать. Где-то под ней – куча вечерних платьев, дорогая блузка и что-то ещё, о чём Наташа не хочет знать. Она крепко целует Пеппер, чувствуя, как её пальцы путаются в волосах. Вторую руку Пеппер запускает в трусики, и улыбается в поцелуй, когда Наташа пытается стонать. Горячо так, что Наташа едва успевает дышать. Но Пеппер для неё, как глоток холодной воды в пустыне, как остров среди океана, как необходимость, чтобы жить. И была ли эта грёбанная Аляска или те страшные дни в Красной комнате, в итоге всё это привёло её сюда — к Пеппер; и ей позволено целовать эти губы, ничего не стесняясь. Наташа не выдерживает, отрываясь, поднимается с кровати, снимая оставшуюся одежду, и сразу же запрыгивает обратно. Оставляя короткий поцелуй, она гладит внутреннюю сторону бёдер Пеппер, ловя реакции её тела. Пеппер стонет, когда её нога оказывается между ног Наташи. И эти стоны – как смысл жизни, вперемешку с тяжёлыми и глубокими вздохами. Наташа ловит каждый из них, когда зажимает одну ногу Пеппер своими ногами, а клитором прижимается к её клитору и начинает двигаться. Пальцы впиваются в бедро, до боли, но Наташе так хорошо, что она даже не замечает этого. Она смотрит лишь на стонущую Пеппер, которая сжимает свою грудь, и двигается сильно, кусает губы, выпуская один стон за другим. Пеппер начинает подмахивать бёдрами, двигается ей навстречу, не в силах сдерживаться. Наташа сильнее вцепляется в неё, сжимает зубы, шипит и двигается быстрее, жестче, окончательно срывая дыхание. Стоны мешаются с вздохами. И это одурительно хорошо. Потому что от каждого звука по коже пробегают мурашки. Потому что от каждого стона оргазм всё ближе, и Наташа чувствует это всем телом. Когда Пеппер выгибается, резко хватаясь руками за кровать, слышится хруст ткани, расходящейся по швам. Она двигает бёдрами, упирается пятками в кровать, а потом с криком расслабляется, закрывая глаза. Наташа ложится рядом, на спину, и трёт клитор пальцами, быстро, рвано, задыхаясь, от того, как сильно хочется получить разрядку. Пеппер целует её в щёку, лениво тычется носом. — Помоги мне, — тяжёло дыша, просит Наташа. Для Пеппер не нужно повторять дважды. Она садится в ноги к Наташе, подхватывает её под колени, укладывая голени на свои плечи. Она знает куда надавить, как коснуться, чтобы Наташа задохнулась от собственных стонов. Пеппер лижет, посасывает и ласкает пальцами. В таком положении Наташа почти ничего не может сделать, поэтому принимает ласки, стонет и говорит что-то пошлое, до одури грязное, сама заводясь от своих фразочек. Пеппер надавливает большим пальцем на клитор, вводит два пальца внутрь и лижет их у самого входа. Наташа сильно стискивает ноги вокруг её шеи, всхлипывая и кончая. Скинув чужие ноги со своих плеч, Пеппер улыбается и ложится рядом, вытирая лицо одним из своих вечерних платьев. Наташа выглядит довольной и счастливой, как сытый кот. И не выдерживая, Пеппер тянется, целует её, сжимая нижнюю губу своими губами. — Я всего лишь хотела разобрать вещи, — говорит Пеппер. Она кладёт ладонь на щёку Наташи и неотрывно смотрит на неё. В её глазах играет то озорство, которого ей так давно не хватало. — Я всего лишь хотела тебя, — ухмыляется Наташа. — Мне нравятся твои волосы, — улыбается Пеппер и накручивает на палец локон белоснежных волос.