***
Всё началось с того, что у них закончился хворост. Особой необходимости в нём на тот момент не имелось, но пару веток Железных деревьев в запасе нужно было иметь постоянно. На всякий непредвиденный случай. – Я пойду, – сказал Ярцы и тут же потянул с вешалки старую куртку с мехом. – Погоди, пока похлёбка доварится, – Хига кивнул на котелок, в котором бодро булькали земляблоки. – Через часок вместе пойдём. – Я хочу сам, – тут же ощетинился Ярцы. – Я уже не маленький, не нужно меня выпасать, как таракановых коз! – Ветер сегодня сильный, – с сомнением покачал головой Хига. – И вода красная. Забрызгает тебя – потом опять неделю будешь чесаться. – Да не полезу я к воде, – недовольство Ярцы сменяло оттенки, как стёклышки в калейдоскопе – узор. Теперь он насупился, недовольный напоминанием. – Выше по холму поброжу, пару веточек уж точно найду. Он вышел, с независимым видом хлопнув дверью, а Хига хмыкнул и продолжил нарезать корешки бисерных колосьев. Если бы не варево, он бы наверняка не удержался и пошёл следом, но каждый ингредиент нужно было бросать строго вовремя, иначе изжога окажется самым безобидным последствием ужина. Да и действительно, Ярцы уже не маленький, в четырнадцать сам Хига в одиночку спокойно добирался в деревню и обратно. Но избавиться от страха за брата не получалось. Этот страх жил в нём постоянно с того самого времени, как год назад на глазах у Ярцы погиб дедушка. Тогда он сбежал из дома и половина деревни во главе с Хигой искала его почти два дня. Нашёлся беглец в густых зарослях пальцелиста, который пытался согреть маленькое бессознательное тело, обнимая его гибкими руками-ветками. А когда он очнулся, Хига очень быстро понял, что прежнего, беззаботного, болтливого и ласкового ребёнка больше нет. Его место занял колючий, резкий подросток, да, впрочем, и это проявлялось больше во взглядах, потому что особого желания общаться он не изъявлял. Хига успокаивал себя тем, что всё это от стресса и рано или поздно пройдёт. Но день шёл за днём, месяц за месяцем, и ничего не менялось, а все попытки Хиги поговорить, растопить этот неожиданный лёд между ними натыкались на бескомпромиссный отпор. Но он готов был стерпеть многое, только бы не переживать больше того, что пережил в те самые два дня, когда горе от утраты деда слилось в адскую смесь с волнением за брата. С каждой минутой в Хиге крепло ощущение, что зря он всё-таки не удержал Ярцы дома. Погода, и правда, была не очень. Всю ночь лил дождь, за окнами почти безостановочно вспыхивали разноцветные молнии, а от раскатов грома их небольшой двухэтажный домик, стоящий на вершине холма, дрожал крупной дрожью, как испуганное животное. Ближе к утру Хиге даже пришлось влезть на крышу, поправить завалившийся на бок поглотитель электричества, благодаря которому, после таких вот гроз они могли несколько месяцев беспроблемно жечь свет и пользоваться плитой, а не камином. А вдруг дождь размыл какую-нибудь незаметную канаву, и Ярцы что-нибудь себе вывихнет? А вдруг он всё-таки сунется к воде, назло Хиге, и чего доброго свалится в неё с головой? Если наглотается, то чесоткой не обойдётся, даром, что не только снаружи, но и внутри лиловцы крепче, чем бедные хрупкие люди. Вдруг ветка упадёт ему прямо на голову? Вдруг у рогатой совы Куги из-за грозы выдалась неудачная охота и она решит наконец-то попробовать своих соседей на вкус, хоть и обещала этого не делать?.. На предположении, что а вдруг к ним снова заявились Мечекрылые, не побоявшись большого водного пространства и трёх обгоревших скелетов своих предшественников на берегу, похлёбка наконец-то доварилась, и Хига ринулся к дверям. Но не успел. Двери распахнулись прямо у него перед носом, и запыхавшийся, ошалелый Ярцы, споткнувшись о порог, едва устоял на ногах. – Там… там!... – пытаясь отдышаться, давился словами он. – Валяется… белый… грязный… и в крови весь… Там, внизу, почти у самого озера! Он, наверное, упал! Он, наверное, умер! Или нет? Он вцепился в рубаху на груди замершего от испуга и удивления Хиги и уставился на него с такой отчаянной надеждой, почти мольбой, словно тот одним своим словом смог бы оживить этого неизвестного кого-то. А в Хиге тревога боролась с неуместной радостью от того, что наконец-то на него смотрят не как на врага. И когда он выскакивал из дома вслед за братом, то не смог бы ответить, чего в нём больше: стремления помочь неизвестному бедолаге или надежды таким образом удержать этот неожиданный отголосок потепления. Пострадавший лежал среди помятого хнычущего пальцелиста, неестественно подмяв под себя правое крыло и выпростав левое на всю длину. Он действительно оказался белым и грязным. А ещё очень, очень большим. Чтобы сдвинуть его с места, пришлось отправить Кугу за помощью. На их счастье в деревне как раз гостил Бродяга Снок. Ему ничего не стоило в несколько десятков шагов преодолеть озеро, едва доходящее ему до пояса, и заодно принести на плече тётку Гынь с её травами. – Жить будет, – констатировала тётка, бегло осмотрев мощное неподвижное тело. – А что крови много – так это он о ветки деревьев порезался, когда падал. Но если б они падение не притормозили, он бы вообще со всего маху в лепёшку расшибся. Потом Снок без видимых усилий подхватил раненого на руки и доставил к братьям в дом, так как идее отправить его в деревню Ярцы категорически воспротивился. На полу в гостиной Гынь осмотрела его крылья, обнаружив в правом не слишком серьёзный перелом, перевязала, обмазала раны целебной мазью, а потом попросила Хигу отвезти её домой. Бродягу решено было оставить на случай, если незваный гость вдруг придёт в себя и вздумает буянить. Хига сам не смог бы объяснить, как ему удалось по дороге не перекинуть лодку, не потерять вёсла, а потом – не разбить ни одной склянки из тех, что Гынь надавала ему с собой. Он так спешил вернуться домой, что толком не запомнил ни пути, ни её наставлений, а взбираясь вверх по холму, несколько раз упал. Из дверей торчала нижняя половина Снока, и уже по лениво виляющему кольчатому хвосту Хига понял, что всё в порядке. Чтобы не карабкаться по бурой мохнатой спине, он влез в открытое окно и застал идиллическую картину. Рядом с явно только что отмытым и почти чистым, но всё ещё бессознательным гостем стоял полный воды таз с тряпкой и валялась расчёска. А Бродяга и Ярцы склонились над большой картонной коробкой, которая до этого стояла на чердаке, наполненная всяким хламом. Лица у них были умилённо заинтересованные, а из коробки доносилось громкое шуршание, позвякивание и писк. – У нас тут железячники, – деловито сообщил Ярцы, заметив брата. – Я стал его расчёсывать, а они из гривы посыпались. Наверное, в эту грозу и прицепились, спасаясь, они ж рядом с живым телом не особо любят. Хига заглянул в коробку и удивлённо присвистнул. На дне копошилось с полсотни мелких существ. По всей видимости, железячники вылупились всего день-два назад, и металла на них пока было совсем немного, так, всякая мелочь: шляпки от кнопок, куски проволоки да мелкие гвозди у некоторых. Сейчас ещё можно было видеть короткие толстые клювы и чёрные лоснящиеся тельца, которые со временем и ростом совсем скроют всякие железки. – Говорят, до того, как появилось легкодоступное железо, они приращивали к себе обломки костей и камней, даже деревяшки, – почти мечтательно поделился Ярцы, который часами мог просиживать в небольшой дедушкиной библиотеке на втором этаже, поэтому кучу всего про всё знал. – Это ж просто живой конструктор! Не думал, что когда-нибудь увижу их так близко, да ещё и целый выводок. Бродяга интенсивно закивал, широко улыбаясь. Никто не знал, почему он не говорит. Наличие языка было неоспоримо и горло Гынь проверяла, да и с мозгами у него всё было в порядке, но никто и никогда не слышал от него ничего, похожего на попытки выразить свои мысли звуками. – А что они едят? – ответ Хига знал и сам, но уж очень хотелось поговорить с этим благостным Ярцы ещё, хоть о чём-нибудь. – Да всё подряд, – пожал плечами тот и даже удостоил Хигу скептического взгляда. – Похлёбку нашу точно жрать будут. Он оказался совершенно прав. Похлёбку приходилось подливать в блюдце несколько раз, а расправившись с последней порцией, железячники дружно, один за другим, повалились на дно коробки и мирно уснули. Бродяга, которого тоже накормили, последовал их примеру, пристроив лобастую голову на коврике у двери. Ярцы сразу потерял к ним интерес и снова подобрался к самому загадочному гостю. – Где-то я уже такого видел, где-то точно видел... – бормотал он, наматывая круги по комнате и разглядывая раненого со всех сторон. А потом вдруг резко замер и посмотрел на Хигу так, словно его-то как раз видел впервые. – Да ведь это же… это… Ярцы не договорил и резко сорвался с места. Было слышно, как он шуршит страницами в библиотеке и роняет книги на пол, не прекращая взбудоражено бормотать. А через несколько минут этой возни Хиге на колени шлёпнули увесистый том, развёрнутый на середине. На яркой, поразительно подробной иллюстрации. – Вот! – Ярцы сиял, как начищенная кастрюля. – Это же коннуг! – Что?! Хига схватился за книгу и всмотрелся в картинку. Сомнений быть не могло – у них на полу, на старом домотканом ковре, в нескольких местах протёртом до дыр, лежал самый настоящий коннуг. Одно из полумифических существ, о преданности которых людям говорилось в этой самой книге. Дедушка же рассказывал, что именно из-за этой преданности коннуги постепенно вымирали вместе со своими хозяевами, а так как их всегда было меньше, чем людей, то теперь встретить такого зверя было практически нереально. – У каждого коннуга вроде был один человек, с которым у них устанавливалась особая связь. Написано, прям что-то, вроде родственной, кажется, – Ярцы залез на большое дедушкино кресло-качалку и свернулся калачиком, продолжая разглядывать незнакомца. – Что же привело его сюда? Ведь людей поблизости никогда не водилось… «Кроме дедушки Ану», – про себя добавил Хига. Дед никогда не рассказывал, как оказался в их краях, так далеко от своего народа, и почему решил построить дом и осесть именно здесь. Но двум мелким лиловцам, после страшного пожара в деревне оставшимся без родителей, с этим его решением несказанно повезло. – Просыпайся, – попросил Ярцы, а сам вдруг не удержался и зевнул. – Расскажешь нам всё. Он ещё долго лежал, задумавшись, иногда что-то бормоча себе под нос, и вид у него был почти мечтательный. Потом на улице стемнело, да и день получился насыщенный, так что глаза Ярцы стали потихоньку слипаться, и вскоре он совсем затих, по-детски подложив ладони под щёку. А Хига остался дежурить. Лелея мысль о том, что брат, пусть и подсознательно, полагается на него, доверяя охранять свой сон в такой ситуации. Незваный гость очнулся глубокой ночью. Он застонал, заворочался, а затем тяжело приподнял голову, похожую на лошадиную. Ни у одной лошади, правда, Хига не видел таких совершенно человеческих синих глаз, львиного тела, а особенно – гигантских птичьих крыльев. И уж конечно ни одна из них не умела разговаривать. А вот гость спросил глубоким мелодичным басом: – Где я? – У нас, – исчерпывающе ответил подавшийся вперёд Ярцы, который не только тут же проснулся и подбежал к раненому, но и был взбудоражен так, что глаза начали светиться голубым даже в ярко освещённой комнате. – А почему я здесь? – гость сфокусировал всё ещё мутноватый взгляд по очереди на каждом из хозяев дома, а потом на Бродяге, со стороны которого доносился ненавязчивый храп. – Ты упал, – видимо, Ярцы решил взять на себя роль переговорщика, и его проснувшаяся вдруг словоохотливость с одной стороны несказанно Хигу радовала, с другой – совсем уж не ревновать не получалось. – Мы принесли тебя сюда и чуть-чуть подлечили. У тебя сломано крыло и ты порезался. А больше мы ничего не знаем. Он огорчённо вздохнул, развёл руками и красноречиво посмотрел на коннуга, явно призывая восполнить этот пробел. Однако, было очевидно, что тому не помешает сначала восполнить этот пробел самому. – Упал? – растерянно пробормотал он и мучительно наморщил лоб. – Откуда? – Вероятнее всего, прямо с неба, – усмехнулся Хига. – Ничего такого, с чего ты мог бы свалиться, уже десятки лет в воздух не поднималось. – Ночью была гроза, – встрял Ярцы, бросив на брата укоризненный взгляд. – У нас тут много вредных энергетических полей, птицы постоянно жалуются, а в непогоду вообще в небо не суются. Наверное, ты попал в одно из них, повезло ещё, что легко отделался. – Гроза… отделался… Ох, нет! – гость вздрогнул всем телом, явно что-то вспомнив, и широко распахнул глаза. – Магра! Он попытался встать, но тело не слушалось, трясущиеся лапы не держали, что уж говорить о наверняка очень сильной боли. На плечах сразу открылось несколько порезов, по белоснежной короткой шерсти потекли тонкие струйки крови. Застонав, коннуг упал обратно на пол. А потом вдруг вскинул голову и завыл так, что разбуженный Снок врезался затылком в дверную притолоку. Протяжный, полный тоски и горя вой наверняка разнёсся далеко, заставляя всех, живущих в окрестностях, вздрагивать и ёжиться. Хига чувствовал, как по спине и затылку толпами бегают мурашки. Ведь совсем недавно он вот так же выл над растерзанным телом деда, и сейчас от острого сочувствия что-то больно рвалось в груди. Когда в комнате воцарилась тишина, коннуг уронил голову на лапы и замер. Несколько минут все сидели в тишине, не зная, как себя вести и чем можно помочь. А потом Ярцы, глаза которого подозрительно блестели, без особой надежды спросил: – А может, твой спутник жив? Может, он упал далеко от тебя, мы же не искали… – Нет, – коннуг обречённо покачал головой. – Магра… – он зажмурился и несколько секунд не двигался. А потом, не открывая глаз, продолжил: – За мгновенье до того, как я врезался в одно из ваших вредных полей, её с меня сбила молния. Прямо на лету. Я видел, как она испепелилась в воздухе, словно растаяла. Даже вскрикнуть не успела… Ярцы прикрыл рот ладонью, Снок поражённо выдохнул, а Хига, вспомнив короткую лекцию Ярцы, участливо спросил: – Магра была… твоим человеком? Тяжело вздохнув, коннуг уткнулся носом в скрещенные лапы. – Мой человек умер очень давно. А Магра вытащила меня, когда я совсем не хотел жить. Мы были хорошими друзьями, – он снова ненадолго затих, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно старался так успокоиться. – Но она знала, отлично знала, чем рискует. Даже староста не смог её отговорить, а я пошёл бы за ней и на верную смерть. Но она предложила только… Сумка! – он вдруг вскинулся и принялся снова оглядываться по сторонам, на этот раз явно что-то разыскивая. – Вы нашли сумку?! – Какую сумку? – выразил Хига общее недоумение. – Там должна была быть сумка! Я видел, она падала вслед за мной, она не могла исчезнуть! Пожалуйста, – в отчаянии он предпринял ещё одну попытку встать, но снова потерпел неудачу. – Вы должны её найти! Если Магра была права… Вы даже представить себе не можете, насколько это важно! – Хорошо, – согласился Хига. – С утра обязательно пойдём на поиски… – Нет! – перебил коннуг. – Нужно идти сейчас. В сумке ключи, целая куча ключей, если хоть один из них пропадёт, ничего не выйдет! – Тогда мы идём! – с готовностью подскочил Ярцы. – Возьмём фонарики и найдём! – Никуда ты не пойдёшь, – припечатал Хига, и даже полный ненависти взгляд Ярцы не смог бы заставить его изменить сейчас своё решение. – Мы с Бродягой пойдём сами, а вы заприте дверь и окна и ждите нас. Снок с готовностью закивал и начал выбираться наружу. Снова стукнувшись головой от звенящего гневом выкрика: – Я не стану отсиживаться! И ты не можешь мне приказывать… – Сидите дома все, – бесцеремонно и очень вовремя оборвала назревающий скандал приземлившаяся на подоконник Куга. – Вы там будете всю ночь ползать, а мне такое раз плюнуть. Сердце Хиги вмиг преисполнилось благодарности, и стало мучительно стыдно за свои дневные подозрения. Куга ведь никогда не проявляла враждебности, более того, если бы не её помощь в тот проклятый день, неизвестно, был бы сейчас жив Ярцы. Но, несмотря на всё это, её плотоядность, её ненормальные, в сравнении с обычной совой, размеры, а в особенности размеры её рогов, клюва и когтей, нет-нет – да и наводили на дурные мысли. Вернулась Куга минут через пятнадцать. Имя коннуга – Ксай – было единственным связным ответом, которого удалось добиться от него за время ожидания. На остальные вопросы он отвечал невпопад, ёрзал, вздыхал и морщился, выглядывая в окно с таким видом, словно вот-вот собирается, пусть даже ползком, но отправиться в ночной лес за своей загадочной кладью. И успокоился только тогда, когда перед его мордой, тяжело звякнув, плюхнулась на пол потёртая кожаная сумка на длинной, чуть обгоревшей ручке. От волнения забыв даже поблагодарить, Ксай тут же подцепил когтем лоснящийся от старости клапан, поднял его и, увидев, что сверху сумка застёгнута на молнию, шумно выдохнул, подгрёб её к себе и крепко обнял. – Почему она так важна? – Ярцы заворожено протянул руку, но тут же отдёрнул, как от огня. – Она хранилась в нашем селении много лет. К сожалению, история того, как и откуда она к нам попала, затерялась где-то далеко в прошлом. Вместо инструкций к сумке прилагается только легенда о предназначении того, что в ней лежит. А ещё карта, на обороте которой отмечен этот год. Магра была единственной, кто верил, что всё это правда, а я верил и сейчас верю ей. Во взгляде коннуга боль от утраты мешалась с твёрдостью, даже с вызовом, словно он был готов доказывать свою правоту до последнего. Только вот спорить с ним никто не собирался. Воздух в комнате, казалось, вибрировал от всеобщего любопытства. Куга даже тихонько скребла когтями пол от нетерпения. Но спросил снова Ярцы: – Так про что же говорится в легенде-то? – вместо явно тянущей его как магнит сумки он дотронулся до лапы Ксая. Перед тем как ответить, тот торжественно оглядел присутствующих. – А про то, что в этой сумке судьба человечества. А может, и всего мира, – скорее всего уже успев понять, кому тут принадлежит право решающего слова, Ксай остановил взгляд на Хиге. И теперь в этом взгляде отчётливо читалась просьба. Почти мольба. – И мне очень, очень нужна ваша помощь.***
Он снова дома. Снова возится у плиты, ведь никто в их маленькой семейке не варит похлёбку лучше него. Кресло-качалка поскрипывает, на тумбочке дымится дедушкина трубка – снова ушёл и не потушил, точно хочет устроить пожар, сколько ни ругайся. В дверной проём привычно виднеются деревья. Вот только они в листьях, и это так же красиво, как на картинках в книгах, но они ещё и нежно, слегка тревожно шелестят, заставляя сердце сжиматься от непонятной, пронзительной ностальгии. И вдруг в этот шелест вплетается родной до боли, молодой, несмотря на прожитые годы, голос. Мягко произносит над самым ухом: – Не бойся, малыш. У тебя ведь есть ключ… Хига распахнул глаза и уставился в потолок. Тут же зажмурился. По вискам протянулись горячие влажные полоски. А голос всё звучал и звучал в памяти, повторяя непонятную, но кажущуюся такой важной фразу. – У меня их целая сумка, дедуль, – проговорил Хига одними губами. – Только вот от самого главного замка – нет. Когда сердце успокоилось и слёзы больше не норовили прорваться в полноценные рыдания, он снова открыл глаза. И поражённо застыл. То, что раньше показалось ему следствием слишком резкого пробуждения, никуда не исчезло. По стенам, полу и потолку медленно и плавно, то наползая друг на друга, то рассыпаясь в разные стороны, плыли разноцветные пятна света. А за оконным проёмом и в потолочной дыре покачивались маленькие, с воробья размером, яркие медузы. Было такое чувство, что они заглядывают внутрь, не решаясь войти. Хига повернулся, собираясь разбудить Ярцы – нельзя было позволить ему пропустить зрелище, которое, возможно, им больше никогда не представится случая увидеть. Только вот вторая половина кровати была совершенно пуста. На секунду внутри метнулась паника, но тут же угасла, когда с крыши послышался тихий стук и сразу за ним – сдавленное чертыхание. И тогда пришла тревога, но это не была тревога за брата. Просто Хига понял, что сейчас они поговорят. По-настоящему. Он встал, осторожно обойдя сладко дрыхнущего, несмотря на собственное обещание, Ксая, пробрался к окну, перелез через подоконник, и по пожарной лестнице поднялся на крышу. В странной, какой-то мягкой тишине едва слышно что-то то ли шелестело, то ли журчало. В воздухе стоял тонкий приятный запах, похожий на цветочный. А всё пространство над домами и между ними было заполнено полупрозрачными «колокольчиками» с развевающимися лентами щупалец. Они походили на сотни опустившихся с неба звёзд, по дороге окрасившихся в самые немыслимые цвета и оттенки. Зрелище было настолько фантастическим и величественным, что какое-то время Хига не мог двинуться с места. Просто стоял и впитывал раскинувшуюся вокруг красоту. А потом не удержался, протянул руку и почесал голубой желатиновый бок ближайшей медузы. Она тут же отпрянула, жгуче хлестнула щупальцем по ладони нахала, а потом… тоненько захихикала. Как по команде, словно Хига пустил по водной глади камешек, со всех сторон на него посыпался похожий на звон смех и писк. Медузы бросились врассыпную, хором поднимаясь на пару метров от крыши, открывая обзор. Ярцы обнаружился на той стороне, откуда не было видно других зданий и открывался вид на бескрайний медузий «космос». Одинокая фигурка стояла на самом краю, приподняв плечи, вжав голову в привычный, отороченный серым мехом капюшон, и не обернулась даже на поднятый медузами шум и движение. Фигурка выглядела такой крошечной, такой беззащитной, что в душе Хиги в который раз, как мутный ил со дна, поднялись сомнения. Он до сих пор не был уверен, что поступил правильно, согласившись на эту авантюру. Несмотря на всю свою строптивость, Ярцы полностью зависел от его решений и его благоразумия, и как раз в наличии у себя последнего Хига очень сомневался. Только вот выбора у него вроде как особого и не было. Естественно, тогда, после рассказа и просьбы Ксая, Ярцы сразу же согласился помогать. Сначала Хига с ним спорил. – Но дед сам говорил, что люди дураки, что они сами во всём виноваты! Ведь они построили ту штуку, которая взорвалась и сделала мир таким! – А ты разве забыл, с какой любовью он читал нам книжки про них? – злился Ярцы. – Все делают ошибки! Да и мир наш потихоньку загибается, тебе на это наплевать?! Хиге не было наплевать, но он всё равно попытался надавить на Ксая. – Зачем тебе ещё кто-то? Это твоя миссия, вот и выполняй её сам! – Дай руку, – спокойно попросил коннуг. – Ну дай-дай, не откушу же. Хига раздражённо вытянул руку вперёд. А Ксай точно так же вытянул лапу, расположив её прямо под ладонью Хиги. Пушистую, совершенно кошачью, только больше в разы. – Ну что? – усмехнулся он. – Как думаешь, чем легче проворачивать ключи в замках? Этому доводу противопоставить было нечего. Так же, как бесполезно было предлагать Ксаю поискать в деревне кого-то другого – никто бы не решился пойти, в этом Хига не сомневался. Тогда он сдался. На самом деле, нутром чувствовал, что всё это настоящее и важное, и попробовать точно имеет смысл. Хиге всегда было жаль людей. Дед говорил, что среди предков у него были альдиски, а те всегда отличались особой выносливостью. Поэтому желудок у него был крепкий, дышать он мог без фильтров и регенерировал быстрее, чем чистокровные люди. Но даже его кожу красная вода разъедала, как огонь – бумагу, пить бесцветную без обработки для него было опасно, есть он мог далеко не всё, что ели любые другие разумные и неразумные существа, а от горения веток Железных деревьев у него периодически случались неприятные высыпания. Хиге страшно было себе даже представить, как мучаются остальные люди. Вот только сдался он лишь наполовину. Однако, стоило только намекнуть, что лучше бы Ярцы остаться дома, и капитуляция стала полной. Потому что тот сказал: – Я. Полечу. И сказал он это таким тоном, что Хига понял: если настоит на своём – потеряет брата навсегда. Этого он допустить не мог. И ради того, чтобы этого не допустить, готов был на всё. В первую очередь именно по этой причине, через неделю, когда крыло Ксая зажило, он беспрекословно собрал сумки, следом за братом взобрался на широкую белоснежную спину, и долго заворожено наблюдал, как их домик превращается в крохотную точку внизу. В любом случае, как бы то ни было, теперь, после утомительного шестидневного перелёта, поворачивать назад было бы поздно, да и глупо. Хига тряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли, неслышно подошёл к Ярцы и встал рядом. На него не обратили ни малейшего внимания, и он, косясь, стал украдкой рассматривать брата. Совсем по-детски круглая голова и светлая лилово-голубая кожа, белый, торчащий во все стороны пух волос, острый подбородок, аккуратный маленький нос, «пуговка», как любил шутить дедушка. И огромные глаза, в которых сейчас плясали цветные отражения, а ещё – безграничная, надрывная тоска. – Эй, – осторожно позвал Хига. – Тебе не холодно? На улице действительно было ощутимо прохладно. При надобности лиловцы могли спать и на снегу, но сопли после таких крайностей никто не отменял. Ярцы опять не реагировал. По-прежнему был недвижим и пялился вдаль, словно спал наяву. Но в подтверждение своих догадок Хига вдруг заметил, что он мелко дрожит. – Ты же совсем замёрз! Идём внутрь. Хига просто легко, совсем не сжимая, взял продолжающего стоять столбом Ярцы за предплечье. Всего лишь хотел обратить внимание на своё присутствие. И обратил. Брат резко вырвался из захвата, одновременно разворачиваясь к Хиге лицом. На этом лице было такое выражение, словно Ярцы только что обнаружил в супе червяка. И Хига не выдержал. На секунду ему показалось, что он слышит, как с хрустом и дребезгом разбивается его многострадальное терпение. А потом обида, горечь и злость накрыли с головой, и он закричал: – За что ты так со мной?! Почему, почему ты так себя ведёшь? Что я делаю не так? Скажи мне, объясни, обвиняй, если хочешь! Только перестань себя вести, как отмороженная маленькая сволочь! Я же люблю тебя, у меня же больше никого нет, кроме тебя, а ты… – он запнулся, словно подавившись словом, и уже совсем тихо договорил: – За что ты так меня ненавидишь? Брови Ярцы страдальчески надломились, губы беззвучно шевельнулись, явно что-то произнося. – Говори громче! – злость всколыхнулась с новой силой, и Хига схватил его за плечи, едва сдерживаясь, чтобы не начать трясти. – Я не слышу! – Не тебя, – повторил Ярцы, уже со звуком, но как-то глухо и бесцветно, глядя куда-то мимо Хиги. – Ненавижу – не тебя. Это меня нельзя любить, и заботиться обо мне – нельзя. – Почему? – выдохнул ошеломлённый Хига, разжав пальцы и отступив на шаг. – О чём ты вообще? В те несколько секунд, что брат молчал, Хига почувствовал острый приступ безысходности. Вот, вот сейчас Ярцы огрызнётся, как всегда, и просто уйдёт с крыши. Снова замкнётся в себе и всё пойдёт по-прежнему, пусто, холодно и отчуждённо. От осознания этого Хиге захотелось выть. А Ярцы вдруг вскинул на него отчаянный, полный боли взгляд и прошептал: – Это всё из-за меня. Это я, я во всём виноват… Хига непонимающе покачал головой. И тогда Ярцы заговорил. Теперь уже громко, подозрительно звенящим голосом. Быстро, глотая слова и сбиваясь, но упорно продолжая вываливать то, что наверняка копилось в нём не один день. – Если бы… Если бы тогда с ним был ты, всё было бы по-другому. Ты умный и смелый, а я просто мелкая, трусливая тварь, слабая и ни на что не способная… Он умер из-за меня, понимаешь? Из-за меня! Из-за того, что я мерзкий, эгоистичный идиот! Мы бы успели убежать, если бы не моё тупое упрямство! Я не должен… не могу… не имею права… Тебе должно быть противно ко мне прикасаться, даже смотреть на меня! Я боялся, что ты будешь ненавидеть меня, если расскажу, как всё было на самом деле, так боялся, но я больше не могу терпеть! Он закрыл лицо руками, сухо всхлипнул и осел на колени. Но упорно продолжил: – Дедушка говорил, говорил мне: «Пойдём уже домой, малыш, мы с тобой земляблок на два дня накопали». Он вообще всю дорогу по сторонам оглядывался, может, услышал что-то подозрительное… А мне как раз земляничная грибнушка попалась, красивая такая, красненькая, головок десять на ней было. А ты же знаешь, как я их люблю! Только выросла она прям под кустом колючника, я на землю лёг и всё пытался туда руку просунуть и не сильно поколоться. Дедушка зовёт, просит, а я всё лезу и лезу к этой проклятой грибнушке… «Я сейчас, деда, я сейчас»… А потом он просто меня схватил и побежал куда-то. И тогда я увидел их. Они неслись на нас быстро-быстро, огромные и… острые. Они сверкали, как кухонные ножи на солнце, и вопили, как… как… Как же я испугался! Я даже двинуться не мог от страха! А дедушка… Он затолкал меня в это дурацкое дупло и закрыл его собой, снаружи. Я совсем-совсем не мог пошевелиться, как парализованный был, мне всё казалось, что я сплю. Он улыбнулся мне и сказал не бояться, а потом… вздрогнул. Крупно так, страшно. И ещё раз, и ещё, и ещё… Он даже не кричал, только тихо стонал иногда, я знаю, он не хотел меня пугать и терпел. Как, как можно такое терпеть молча, скажи мне? – Ярцы наконец отнял руки от лица и посмотрел на Хигу совершенно сухими и совершенно безумными глазами. – А я, знаешь, что? Я просто сидел, слушал, как они верещат с той стороны, слушал, как они рвут и режут его, и смотрел на его кепку, свалившуюся мне под ноги. Просто взгляда не мог оторвать, и всё. Такая, в мелкую клеточку, потёртая, помнишь? Я просто смотрел, как по ней расползаются капли крови, всё больше и больше, пока она не стала почти совсем красная... Она снится мне почти каждую ночь, чтобы я не забывал. Но я и не смог бы забыть, такое невозможно забыть, понимаешь? Хига понимал. И был полностью согласен. Когда он вслед за позвавшей его Кугой, в спешке едва не переломав себе ноги, прибежал на место происшествия, спина деда уже превратилась в сплошное кровавое месиво. Но он всё равно мёртвой хваткой держался за края большой дыры в стволе Железного дерева, закрывая её своим телом. Только когда Хига перестрелял Мечекрылых и позвал его по имени, дед разжал пальцы и тут же упал, как подкошенный. Лёжа на руках у Хиги, он слабо улыбнулся и произнёс только два слова, полные благодарности. Свои последние два слова. «Ты успел…» Хига был уверен, что из памяти никогда не сотрутся эти слова. А ещё маленький, трясущийся комок, забившийся в самую глубь дупла. – Я… – жалобный стон вырвал его из воспоминаний. – Я ненавижу себя за это. Разве можно… разве ты сможешь простить мне такое? Он ведь больше никогда… совсем-совсем никогда… Дедушка… Де-е-еда! И Ярцы, у погребального костра не проронивший ни слезинки, по-детски безудержно, не пытаясь закрыться, не сдерживаясь, зарыдал в голос. Что-то рвалось и рвалось внутри, кипятком растекаясь по венам. Ужас-горе-жалость-облегчение. Всё это сплелось в огромный распирающий клубок и стремилось наружу, уверяя, что единственно верное сейчас – тоже плакать. – Тогда и ты должен меня простить, – вместо этого тихо проговорил Хига, становясь на колени напротив Ярцы. Тот тут же, словно получив оплеуху, замолчал, икнул от неожиданности и вскинул на брата поражённый, даже испуганный взгляд. – За что?! – Я мог пойти тогда с вами. Нет, я должен был пойти. Я ведь чувствовал, что что-то не так, с самого утра тревожно было. Но ещё больше мне было лень, – он горько усмехнулся и покачал головой. – Я убедил себя, что вы справитесь и без меня, как справлялись десятки раз до этого. Я говорил себе: «Ведь я буду готовить ужин, зачем же мне ещё и ходить с ними за тем, из чего я его приготовлю». Я упорно занимал себя домашними делами, чтобы отогнать тревогу, вместо того, чтобы взять ружьё и найти вас раньше, чем стало слишком поздно. До сих пор я старался не думать об этом, но сейчас понимаю: я терпел твоё отношение, так как считал, что заслуживаю его. Ярцы опомнился и яростно замотал головой, вцепляясь в предплечья Хиги почти до боли. И уже открыл было рот, чтобы наверняка начать переубеждать, уговаривать, спорить… – А мне вот не у кого просить прощения, – донеслось вдруг, сбивая этот порыв, из-за спины Хиги. – И временами это просто невыносимо. Ксай лежал у дыры в крыше, привычно уложив голову на лапы, а рядом с ним бесстрашно парило несколько вернувшихся вниз медуз. – И поэтому я не знаю, смогу ли когда-нибудь сам себе простить, что не отговорил свою отважную Магру лететь на ночь глядя. Не могу перестать думать о том, что бы было, если бы мне это всё-таки удалось, если бы я не побоялся ссоры и настоял на своём. Она была старенькой, но крепкой и прожила бы ещё много лет. Если бы. Но, знаете, что? – он глубоко вздохнул. Так, словно до этого ему было тяжело дышать, и теперь хотелось втянуть в лёгкие как можно больше воздуха. – Я думаю, что всё происходит, как происходит. Просто, так – и никак иначе. И лучше постараться вынести какие-то уроки из прошлого, чем позволить чувству вины раздавить тебя и твоих близких в лепёшку. В том, чтобы любить друг друга, гораздо больше смысла, чем в том, чтобы ненавидеть себя, правда? Он печально, но светло улыбнулся, а одна из медуз ласково потёрлась о его щёку. Хига повернулся к Ярцы. Мимика у того всегда отличалась особой яркостью, и сейчас она откровенно рассказывала о том, что с брата на глазах облетает «чешуя», наросшая за весь этот страшный одинокий год, открывая мягкую, добрую, трогательную сущность. Хига обхватил ладонями его мокрое от слёз лицо и, глядя прямо в глаза, сказал: – Когда сгорел наш дом в деревне, мне было всего пять, я был маленький и слабый. Но я разгребал дымящиеся обломки и сдвигал тяжеленные камни, потому что слышал, как ты пищишь где-то там, внизу. Пожар был страшный, горела почти вся деревня, так что к тому моменту, как пришла помощь, я успел ободрать пальцы в кровь и до головокружения надышаться едким дымом. Но я всё-таки откопал тебя сам. Я не знал, что с родителями, вокруг было пепелище, ты лупил меня по голове погремушкой, а я смеялся от счастья, потому что ты был цел и невредим. Тогда я, сам ещё сопляк, твёрдо решил, что готов умереть, только чтобы с тобой всё было в порядке. Я и сейчас это чувствую. Уверен, дедушка чувствовал то же самое, мы были очень ему дороги. А ты ни в чём, совсем ни в чём не виноват. Несколько секунд Ярцы смотрел на него, часто-часто моргая, а потом качнулся вперёд и прижался, крепко стиснув в объятьях, не произнося ни звука, только тихо шмыгая заложенным носом. Хига в ответ прижимал его к себе и бездумно таял от острой, болезненной нежности, а вокруг них, тихо журча, кружился пёстрый медузий хоровод. – Мне кажется, что если мы сделаем то, ради чего припёрлись в такую даль, нам всем станет намного легче. Что-то вроде искупления? – Ксай задумчиво почесал когтем подбородок и полез обратно в разлом, уже откуда-то с чердака бросив: – Но если я сейчас не лягу, завтра мы рискуем познакомиться с местными рыбами. Насчёт искупления было в точку. Теперь Хига ясно понимал, почему Ярцы с таким рвением бросился спасать Ксая, а потом – и весь мир. Нет, будь даже дедушка Ану жив, он наверняка вёл бы себя так же. Но всё-таки сейчас это приобретало совершенно особый смысл. И теперь Хига больше не сомневался в нужности этого путешествия. Оно само по себе и оказалось тем самым ключом, о котором во сне говорил дедушка, ключом для всех троих. Он аккуратно отстранил от себя Ярцы, вытер ладонями его слёзы, и за руку поднял с пола. А когда они подошли к пожарной лестнице, Ярцы залез к Хиге на спину, доверчиво уткнувшись ему в затылок, обхватив руками и ногами, как любил делать раньше, когда всё ещё было хорошо. Так они и добрались до кровати, а там улеглись, крепко обнявшись, и затихли. Они так долго были далеко друг от друга, что сейчас невозможно было отстраниться даже на сантиметр. – Мы есть друг у друга, и это главное, – прошептал Хига на ухо Ярцы, зарываясь носом в мягкие волосы, вдыхая тонкий, до щемящей боли родной запах, щекой чувствуя ответный кивок. Послышался шорох крыльев и мягкие шаги. Кровать прогнулась и натужно скрипнула. Стало очень-очень тепло, уютно и пушисто со всех сторон. – А ещё теперь у вас есть я, – тихо и сонно проговорил Ксай. И тогда, одной рукой обхватив брата, а в кулаке другой сжимая пучок шерсти Ксая, Хига, впервые со дня смерти дедушки Ану, почувствовал себя целым.***
Беда подкралась незаметно. Почти весь день всё шло более, чем просто хорошо. Несмотря на то, что перелёт над морем на деле оказался длиннее предполагаемого, к берегу Ксай подлетал в полной боевой готовности. Просто утром, вместо привычного подъёма в семь, они дружно продрыхли до девяти, а днём по пути им ещё и повезло: попался огромный плоскокаменный кит. Такие, как тут же выдала портативная энциклопедия в лице Ярцы, могли часами дремать на поверхности воды, дрейфуя под влиянием ветра. Ветер был попутный, а китовая спина твёрдостью и шероховатостью действительно походила на камень, но была очень тёплой, так что путешественники могли себе позволить пару часов отдыха на этом широком, почти плоском поле. Когда внизу вместо водной глади наконец-то замелькала рыжеватая земля и Железные деревья, старые дедушкины часы на запястье Хиги показывали начало седьмого. Ксай чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы пролететь ещё несколько километров, поэтому заночевать решили у самого места назначения. – Вот интересно, – за пейзажем наблюдать было скучно, поэтому Ярцы снял заветную сумку с плеча и, доставая по одному, вертел ключи в руках, – почему такие вот обычные? Я же читал, у людей каких только замков не было, они и карточками открывались, и надавливанием, и кодом, и даже просто с помощью специальных слов. А тут – красивые, конечно, узорные, но наш кузнец тоже такие бы выковал запросто, без всяких специальных технологий. – В простоте-то и гениальность, – фыркнул Хига. – Подумай сам: их создатели вряд ли могли знать наверняка, у кого окажется сумка, и вообще – в каком состоянии будут человеческие знания, когда подойдёт срок. Не у всех есть такие умные братья, – он легко щёлкнул Ярцы по носу. – Думаешь, если бы в мире не осталось книг, каждый догадался бы, что делать с карточкой при том, что основные инструкции потерялись? А ключи прямым текстом заявляют, что нужно что-то открыть. Это во-первых. А во-вторых, не такие уж они и обычные. Ключи и правда казались немного странными, полые внутри, со сложными, ни разу не повторяющимися бородками, а некоторые из них вообще больше походили на короткие трубочки, но на них тоже красовался порядковый номер, как и на всех остальных. И с помощью зубов Ярцы, временами любопытного до глупости, было доказано, что металл хоть и лёгкий, но очень прочный. – Главное теперь – найти то самое, что этими ключами открывается, – подал голос Ксай, оглянувшись через плечо. – Найдём, – уверенно заявил Ярцы. – Не дураки же были те, кто создал спасение для всего человечества, правильно Хига говорит. Должны быть какие-то подсказки! Он улыбнулся, кивнул своим словам и принялся с таким воодушевлением смотреть вперёд, словно подсказки должны были появиться там прямо сейчас. А Хиге вдруг стало страшно. Теперь было ясно, насколько для Ярцы важен исход путешествия. А что, если они всё-таки ничего не найдут? Или найдут, но у них ничего не выйдет, или оно окажется сломанным, ведь столько времени уже прошло... Додумать мысль у него не вышло. Внезапно всё пространство вокруг них заструилось, замерцало фиолетовыми, лиловыми и голубыми сполохами, окрасило всевозможными оттенками волосы, кожу, мех, одежду и каждое пёрышко на огромных величественных крыльях. За считанные секунды пляска света сгустилась до такой степени, что воздух стал похож на воду, в которую вылили разноцветные чернила. В нос ударил едкий химический запах. Никто ещё даже не успел ни испугаться, ни связно о чём-то подумать, как Ксая вдруг тряхнуло так, словно кто-то невидимый заехал ему в грудь гигантским кулаком. Хига и Ярцы были слишком заняты тем, чтобы самим удержаться на широкой спине между крыльев трепыхающегося как муха в паутине коннуга, чтобы успеть подумать ещё и о сумке. Поэтому, когда полёт наконец-то выровнялся, они заметили только её ручку, прощально мелькнувшую возле основания крыла со стороны хвоста. – Нет… – прошептал Хига и выглянул вниз, судорожно вцепившись в длинную шею Ксая. Рядом, явно не веря в происходящее, светящимися глазами смотрел вниз Ярцы. Сумка перевернулась в стремительно светлеющем воздухе, и ключи с жуткой неотвратимостью посыпались из неё, как песок из прохудившегося мешка. – Нет! – Ярцы опомнился и с криком рванулся следом за ней, но был оперативно ухвачен за шиворот. – Ксай! Ксай, поворачивай назад! – подавшись вперёд, он принялся с силой дёргать за доходящий до лопаток ёжик гривы и хлёстко лупить коннуга по чему попало. Но Ксай не реагировал. Даже ухом не повёл. Наоборот, всё его тело напряглось и застыло, только крылья продолжали механически двигаться, что, впрочем, не помешало скорости заметно упасть. По рассказам птиц Хига и Ярцы хорошо знали, что некоторые вредные поля дают такой эффект: пострадавший на несколько минут переключается на автопилот и, ничего не соображая, ничего не воспринимая вокруг, просто летит в выбранном ранее направлении. Если бы не упавшие ключи, они бы даже особо не переживали, ведь впереди преград не предвиделось и нужно было просто переждать эти самые несколько минут. Вот только у них не было времени. Даже замедлившись, Ксай всё равно с каждой секундой неумолимо удалялся от летящей вниз сумки. – Смотри на землю! – крикнул Хига. – Надо постараться запомнить местность, чтобы потом вернуться! Но Ярцы вдруг ухватил его за плечо и уставился куда-то мимо него стеклянным взглядом. – Там что-то блестит… Он показывал назад и вниз. И в голосе его слышался не то чтобы страх, а самый настоящий ужас. В первые секунды, посмотрев чуть выше и дальше падающей сумки, Хига тоже почувствовал, как по спине бежит противный морозец. Ружьё у него с собой было, неизменно висело за плечом каждый день дороги, вот только он очень сомневался, что сможет перестрелять в воздухе целую стаю Мечекрылых. Но, не успел он сообразить, что даже парой-тройкой летающие Мечекрылые – большая редкость, как и они сами вообще, что уж говорить о стае, как со стороны преследователей донёсся звук, похожий одновременно на хрюканье и лошадиное ржание. Хиге хватило одной-единственной встречи, чтобы на всю жизнь запомнить голоса тварей, заставивших их с Ярцы повторно осиротеть, и этот звук совершенно на них не походил. Тем не менее, и он с некоторых пор был ему отлично знаком. – Железячники, – выдохнул Хига с облегчением, чувствуя, как тут же ослабевает хватка Ярцы. – Что-то частенько нам такие твари стали попадаться… Но толком обрадоваться не получилось – новая волна ужаса окатила его с ног до головы. – Чёрт! – закричал Ярцы, которого явно тоже озарило. – Они же загребут ключи себе! Призрачный шанс, пусть не за один день, но всё-таки собрать все ключи внизу, стирался начисто. Железячники никогда не отказывались от металла, а этот сам шёл им в лапы. С расстояния, на которое успел отлететь Ксай, было всё ещё отлично видно, что матово отблёскивающие твари, достигнув россыпи ключей, всем скопом накинулись на них, как вечно голодные клювомордые рыбы – на высыпанные в озеро хлебные крошки. – Хватают, – зачем-то констатировал Хига, перебираясь на «корму». Пиршество железячников происходило где-то на середине высоты между землёй и Ксаем, так что, освобождая себе обзор, пришлось сгрести в охапку его роскошный хвост. – Хватают! – чуть не плача подтвердил Ярцы. – Уже похватали… А… – он вдруг отпустил локоть Хиги и приложил ладони козырьком ко лбу. – А зачем они летят за нами? Они действительно летели. Выстроились во внушительный стройный клин и очень быстро сокращали расстояние, отделяющее их от Ксая. Даже будучи хищниками, на мыслящих существ железячники никогда не нападали. Но полная беззащитность делала своё дело. Поэтому за приближающейся процессией Хига и Ярцы наблюдали в молчании и крайнем напряжении. А когда её «нос» оказался метрах в десяти прямо под ними, Ярцы вдруг замахал руками и с неожиданным восторгом закричал: – Хига, смотри! Смотри же! Хига всмотрелся внимательней, а когда рассмотрел то, что так обрадовало брата, чуть не выпал «за борт», хоть Ксая больше и не штормило. У вожака, летящего первым, и теперь плавно направившего стаю вверх, прямо из середины лба «рос» небольшой яркий предмет, который не узнать было невозможно. С такого расстояния ещё, конечно, не было видно мелких деталей, но Хига слишком хорошо помнил разноцветную эмаль, цветами и птицами украшающую бронзовый напёрсток. Напёрсток, когда-то бережно хранимый дедушкой, напоминание о его прошлой жизни, о которой он никогда и никому не рассказывал. – Это ведь не просто железячники! Это наши железячники! - подпрыгивал от восторга Ярцы. – Я даже не заметил, что они его спёрли! После того, как их вычесали из гривы Ксая, железячники жили у Хиги и Ярцы ещё три дня. Презрев собственную природу, умильно ластились, исправно ели похлёбку, росли как на дрожжах, а перестав влезать в коробку, повадились шумно бегать по всему дому и старательно, ничуть не стесняясь, подчищать плохо лежащие запасы железа. В дело пошло всё подряд, от разнообразной мелочи до кухонной утвари. Каким-то загадочным образом новое назначение обрела даже часть дедушкиных инструментов из подвала, дверь в который давно была заперта на замок. Хига, Ярцы и Ксай имели возможность наблюдать, как железячники учатся частично расплавлять на себе отдельные детали, заставляя их срастаться друг с другом, и неравномерным, щетинящимся зубьями вилок и шестерёнок, слоем покрывать их с ног до головы. Железо питало ткани их тела, помогая расти, становилось частью их кожи, и одновременно – бронёй, которую очень сложно было повредить. И чем больше его было – тем прочнее эта броня становилась. Только вот гладить её обладателей уже на второй день стало проблематично. А на четвёртый они исчезли. Просто с утра обнаружилось, что в доме снова тихо и уже как-то непривычно пусто. – Надо же, – расстроился тогда Ярцы. – А говорят, что они никогда не забывают добра. Оказывается, говорили правду. – Они же всё время пялились на карту, помнишь? – Ярцы взбудоражено дёргал Хигу за рукав. – А ты ещё шутил, им просто жалко, что она не железная. А я тебе отвечал, что они не глупее нас с тобой, и ведь я был прав, прав! Да, Ярцы, однозначно, был прав. Хига даже представить себе не мог, страховали ли их железячники от самого дома или действительно, изучив карту, проделали свой собственный путь и ждали их где-то здесь. Единственное, что было понятно наверняка – случайным совпадением это быть не могло. И сейчас от величия этого неслучайного, раскинувшегося внизу зрелища захватывало дух. О да, они выросли. Они очень выросли. Если в последний вечер перед своим исчезновением самый крупный из них был размером с котёнка, то теперь самый мелкий был в четверть Ксая величиной. Вожак же, пожалуй, потянул бы и на треть. Он поднялся чуть выше Ксая, видимо, из уважения к коннугу – со стороны его головы, заставляя и Хигу с Ярцы снова поменять дислокацию. Развернулся и полетел спиной вперёд, мощно загребая воздух раскидистыми перепончатыми крыльями. Кожа на них была покрыта самым тонким, почти гладким металлическим слоем и контуры составляющих этот слой вещей смотрелись витиеватым рисованным узором. По строению железячники были похожи на птиц. Только вот, кроме обычных птичьих лап, у них были ещё и передние, с ладонями, наподобие беличьих. И теперь стало видно, что вожак держит в этих лапах сумку. Уронив её на спину Ксая перед братьями, он склонил голову и «хрюкнул», тихо и ощутимо нежно. Ярцы быстренько подгрёб бесценный подарок к себе, а потом поднялся на колени, прижал свободную ладонь к сердцу и благодарно кивнул. Хига, не задумываясь, повторил его жест, уверенный, что железячник поймёт. Вожак снова крикнул, и теперь в этом звуке явственно чувствовалась печаль. С минуту он ещё летел перед Ксаем, рассматривая братьев так, словно хотел запомнить, а потом резко развернулся и полетел прочь, куда-то влево. И тогда на его место по очереди стали подлетать остальные. Каждый из них держал в лапах по одному или несколько ключей, и, подлетая, бросал свою добычу в раскрытую сумку, которую Ярцы торжественно держал в вытянутых руках. В Хиге восхищённо, рассылая толпы мурашек по всему телу, пела гордость. Это было ни с чем не сравнимо: понимать, что на твоей стороне существа, которым для победы над кем-то достаточно на этого кого-то просто сесть. А ещё он чувствовал прочные, тёплые нити связи, опутывающие сейчас их всех: двух маленьких лиловцев, одного большого коннуга и стаю опасно поблёскивающих всевозможными видами металла железячников. Он точно знал, что даже если они никогда больше не увидят эту стаю, нити всё равно никуда не денутся. – Должно же было хоть что-то у нас произойти вовремя, – задумчиво и как-то умиротворённо произнёс Ярцы, когда последний железячник прощально вскрикнул и улетел вслед за остальными. Он доверил тщательно застёгнутую сумку брату, прополз вперёд, крепко обнял Ксая за шею и зашептал что-то прямо ему в ухо. Несколько минут ничего не происходило, а потом львиное тело крупно вздрогнуло и слегка притормозило. У Хиги душа ушла в пятки от мысли, что сейчас они начнут падать. Он распластался на животе, прижав собой уже и так чуть было не утраченную кладь, покрепче вцепился в густую шерсть и приготовился к худшему. Но Ксай только слегка сбился, чаще замахал крыльями и принялся растерянно озираться, явно не соображая, где находится, а потом сипло, словно со сна, спросил: – Что я пропустил? – Ты попытался нас уронить, – в голосе Ярцы плескалось веселье, – но мы оказались слишком ухватистыми. – Чёртовы поля! – Ксай яростно фыркнул. – Это ж надо, всю дорогу ухитрялся их избегать, а у финальной черты угораздило! – Не переживай так. Ты просто немножечко побыл бревном. Летучим. Ярцы уткнулся лбом Ксаю между ушей с длинными, развевающимися на ветру кисточками, а потом сел и громко заливисто расхохотался. Чувствовалось, что так из него выходит пережитое напряжение. Но всё равно этот смех был искренним и радостным. А главное – Ярцы смеялся впервые за очень, очень долгое время. Хига даже успел забыть, насколько заразительно он это делает, а ведь от его смеха, бывало, начинала улыбаться даже вечно суровая тётка Гынь. Ксай вот тоже, сначала растерянно косился через плечо, но потом не выдержал и вслед за звонкими чистыми переливами сам разразился звучным хохотом. Хига хмыкнул один раз, другой, потом почему-то всхлипнул и вдруг понял, что если сейчас не остановится – рискует разрыдаться, как Ярцы ночью. Не плакал по-настоящему он с детства, а не смеялся столько же, сколько и брат, и теперь на шаг от него отставал. На секунду представив себе, какой фурор произведёт своими слезами, Хига прикусил изнутри губу, зажмурился и потряс головой, надеясь, что никому не придёт в голову сейчас на него посмотреть. Он знал, что как-нибудь, уединившись, точно позволит себе эту слабость. Чтобы выпустить всё то, что успело накопиться внутри, чтобы снова иметь возможность вот так вот открыто смеяться, окончательно отпустив прошлое. Как-нибудь, когда-нибудь, но только не сейчас, заставляя всех искать ненужные слова утешения. Сейчас было время для радости. Поэтому, когда его попутчики навеселились всласть и Ярцы наконец обернулся, Хига встретил его взгляд улыбкой. И улыбка эта была совершенно настоящей. – Вижу впереди болотную деревеньку гварнов, – сообщил Ксай. – Лучшего места для ночлега даже представить себе не могу, – он пару минут помолчал, а потом, не оборачиваясь, негромко сказал: – Спасибо, что не упали.***
Утро выдалось славным, тёплым и светлым. В такие дни Хиге часто казалось, что вечная пелена, затягивающая небо, вот-вот разойдётся – и они впервые в жизни увидят то, что она скрывает. От этого в груди всегда дрожало лёгкое неопределённое предвкушение. Сегодня же предвкушение было вполне оправданным и просто зашкаливало. – Не понимаю, почему мы идём пешком? – беззлобно бурчал Ярцы, которому хотелось достичь вожделенной цели как можно быстрее. – Ленивец, – Хига усмехнулся и легко сжал его затылок пальцами. К нему вообще всё время хотелось прикоснуться. Погладить по голове, пощекотать, дать шутливый подзатыльник. Чтобы ещё и ещё раз убедиться, что теперь это снова можно делать, без боязни расшибиться о стену отчуждения. – Сам такой! – Ярцы весело фыркнул и, вывернувшись из захвата, боднул Хигу в плечо головой. – Между прочим, крылья устают так же, как и ноги, – заметил Ксай. – Дай им и моей многострадальной спине отдохнуть. И голове моей многострадальной, которая могла ещё не совсем оклематься от вчерашнего. Да и погода чудесная, чего уж. Хиге показалось, что он лукавит. Скорее всего, на самом деле он, точно так же, как и сам Хига, был не на шутку взволнован и просто хотел немного успокоиться за время прогулки. Но как бы они ни старались оттянуть этот момент, роща, отделяющая деревеньку гварнов от конечного пункта путешествия, очень быстро начала редеть. Наконец последние стволы расступились, сердце забилось гулко и быстро, и все трое вышли из под сени Железных деревьев на открытое пространство. – Не понял, – озвучил общую мысль Ярцы после нескольких мгновений ошарашенной тишины. – Это как? Прямо перед ними, до серых скалистых громад вдалеке, раскинулась просторная равнина. И ничего-то, кроме невысоких холмиков, кочек да редкой травы-мочалки, на этой равнине видно не было. Совершенно ничего, сколько хватало глаз. – Может, оно под землёй? – нерешительно предположил Хига. – Судя по предупреждениям гварнов, вполне возможно, – кивнул Ксай. Весь вчерашний вечер местные жители уговаривали их не ходить на «равнину подземных голосов». Застенчивые тихие гварны традиционно для их народа жили на широком заболоченном озере. Прямо вокруг небольших земляных островков, на каждом из которых вмещалось по одному скромному дому, разводили толстых шипастых улиток, их, в основном, и ели, никуда не ездили да и с соседними деревнями особо не общались. В общем – были очень добрыми, но слегка трусоватыми. Поэтому периодически доносящиеся из-за рощи странные звуки пугали их до полуобморочного состояния, заставляя придумывать бесконечные страшные сказки. Для путешественников же каждая из этих сказок звучала как музыка, потому что доказывала: там, на местности с карты, точно что-то есть. – Где же в таком случае вход? – пробормотал Ярцы. – Вот будет подстава, представляете? Если оно таки есть, но мы не сможем до него добраться… – он как-то растерянно улыбнулся и развёл руками. – Оставить упадничество, – приказал Ксай и решительно двинулся вперёд. – На карте оно где-то прямо здесь, посреди равнины, нужно просто посмотреть внимательно. И они очень внимательно посмотрели. Они бродили по равнине, изучая всё вблизи. Они взлетали и разглядывали рельеф с высоты десятка метров. Они очень обрадовались, заметив подозрительный блеск высоко в одной из скальных стен, тут же предположив что-то рукотворное. При ближайшем знакомстве оказалось, блестели толстые стёкла, чудом сохранившиеся кое-где в фасеточной конструкции железных оконных рам. Обширное помещение, вырубленное прямо в камне, давным-давно явно служило чем-то вроде лаборатории. Только вот задолго до рождения братьев и даже Ксая тут побывало пламя бешеной силы, превратившее многочисленную аппаратуру в оплавленную рухлядь, что уж говорить о ценных бумагах, которые наверняка хранились тут до пожара. Когда около полудня они снова опустились на равнину, Хига чувствовал, как внутри медленно, но верно разрастается отчаянье. Кроме сгоревшей лаборатории, насквозь проржавевших обломков непонятных механизмов, раскиданных по всей равнине, и вросших в землю замшелых брёвен, ничего найти так и не удалось. – Всё-таки они были дураки, – заметил Ярцы, взобравшись на один из холмиков. – С ключами-то всё понятно. Да вот только открывать нечего. Бесцветный тон, которым это было сказано, и остановившийся взгляд, устремлённый куда-то в неопределённую даль, заставили Хигу похолодеть. Нельзя, нельзя было расслабляться и думать, что этот счастливый, тёплый сон насовсем. Ведь он знал, чем всё может закончиться, если они потерпят фиаско, хоть и старался об этом не думать. Знакомая тянущая, безысходная тоска накинула на шею удавку и принялась медленно, но неотвратимо её затягивать… – Да не смотри ты на меня так, – Ярцы перевёл на Хигу вполне живой взгляд и мягко, печально, совсем по-взрослому улыбнулся. – Не бойся, ничего мне не сделается, я больше не собираюсь быть эгоистичным говнюком. Как-нибудь переживу, – он вздохнул, поковырял носком ботинка, пучок серо-рыжей пористой травы, а потом вдруг сжал кулаки, зажмурился и раздражённо выкрикнул: – Но, блин, обидно-то как! И топнул ногой. Сильно. В сердцах. Не давая Хиге просмаковать все оттенки облегчения, земля вдруг задрожала. Короткой, но ощутимой вибрацией, прокатившейся, казалось, от самых скал до рощи с другой стороны равнины. На несколько секунд все замерли. – Топни ты, – глядя на Хигу и всё ещё не двигаясь, попросил Ярцы. Хига беспрекословно выполнил просьбу. Если не считать отстрелившую в колено боль от излишнего усердия, не произошло ровным счётом ничего. От второй попытки Ярцы, осторожной и недоверчивой, «фокус» удался снова, только вибрация была слабее. Тогда он подпрыгнул, подтянул в воздухе ноги, и, опускаясь, со всей дури впечатал их в холм. Земля задрожала так, что у Хиги сердце ухнуло куда-то в живот. На этот раз дрожь сопровождалась странным глухим звуком, похожим на рычание. Будто под землёй просыпалось и ворочалось гигантское, мощное животное, очень недовольное тем, что его разбудили. Стало вдруг кристально ясно, что кое-что в рассказах гварнов – чистая правда. – Ксай, – позвал Ярцы шёпотом, словно боялся, что это самое животное его услышит. – А попробуй-ка снять верхний слой с верхушки. Сможешь? Он спустился со своего импровизированного постамента, а Ксай принялся послушно рыть землю в том месте, которое так чутко реагировало на топот. Им очень повезло, что у него большие лапы и острые когти. Коннугу, больше похожему сейчас на огромного кота, пришлось соскрести достаточно толстый земляной пласт, пока его когти со скрежетом не проехались по металлу. Хига и Ярцы смахнули разворошенную землю, и в открывшуюся проплешину стал виден матовый чёрный материал. На его поверхности, прямо посредине, был очерчен круг диаметром сантиметров тридцать, а внутри него – ещё один, размером с крупную монету, похожий на слегка вдавленную кнопку. На «кнопке» красовалась чётко выведенная цифра девяносто восемь. – Оно! – сияя от счастья, заключил Ярцы. – А у нас есть ключик с таким номером! Над тем, каким образом применять этот ключик, голову ломать не пришлось. Ярцы прикоснулся к цифре, видимо от нахлынувших чувств собираясь просто погладить. Стоило ему провести по ней пальцем, как центральный кружок, оказавшись толщиной в пару миллиметров, послушно двинулся в сторону, прячась то ли внутрь соседней поверхности, то ли под неё. Взглядам собравшихся открылся точно такой же чёрный металл, но вместо цифры его украшала маленькая и аккуратная, такая желанная – замочная скважина. – Ну что, давай? – Хига легко ткнул Ярцы кулаком в плечо и усмехнулся. – Я очень надеюсь, оно не рванёт от радости, когда мы начнём его открывать. – Да ну тебя, – с упрёком, но явно не веря, отмахнулся брат, и принялся рыться в сумке. Ключ вошёл глубоко, по самую головку, легко и чётко. Так же легко повернулся с тихим сухим щелчком. – Подошёл, – восторженно выдохнул Ярцы, осторожно убрав руку, так, словно боялся, что ключ выпадет, если его отпустить. – Правда, подошёл… Заставив всех троих вздрогнуть, раздался ещё один щелчок, на этот раз – где-то глубоко. Ключ ушёл в скважину полностью, и тут же, будто повторяя это движение, сдвинулся с места и весь широкий круг. Он опускался и опускался внутрь холма, открывая узкий чёрный колодец, и скоро совсем потерялся в тени. Только тихий шорох давал понять, что глубина колодца сильно превосходит то, что можно было предположить, глядя снаружи. О том, что движение остановилось, завороженно заглядывающим в бездонную глубину путникам сообщил третий щелчок. Сразу вслед за ним из стенок колодца немного ниже поверхности выскользнули две толстые, на вид стеклянные створки, и запечатали вход. А потом все трое отпрянули, потому что в стекло снизу с гулом ударило пламя. Несколько секунд металось красно-зелёными языками, пока не расплавилось в равномерное, едва заметно мерцающее оранжевое свечение. Гул притих и глубинной, мягкой вибрацией наполнил холм. – С ума сойти… – поражённо пробормотал Хига, снова осторожно склоняясь над сияющим окошком. – Даже не верится, что такое может быть. – Точно, – согласился Ярцы, притираясь к его плечу. – Рассказать кому-то – ведь не поверят же. – Поверят, вынуждены будут поверить, если нам всё удастся до конца, – твёрдо заявил Ксай. – Только что же, теперь все холмы раскапывать? – он принялся оглядываться, а потом вдруг встрепенулся. – Сейчас, подождите! Он взмахнул крыльями и взлетел, высоко, намного выше, чем во время их совместной разведки. Повисел над равниной меньше минуты, а опускаясь, начал взбудоражено рассказывать ещё с воздуха: – На них трава по цвету отличается! Не сильно, но если знать, что ищешь, то сверху заметно – она ярче. И эти яркие пятна пунктиром рисуют огромный завиток, на шестёрку или девятку отдалённо смахивает, – он приземлился метрах в трёх от братьев. – Вот, с этого конца завитушки ещё две таких кочки-переростка. Давайте сначала их, а потом к внутреннему концу планомерно двинемся, чтоб не запутаться. – Нет, ты слетай сначала к гварнам! – встрял Хига. – Попроси у них лопаты, мы тоже будем копать! И веники какие-нибудь или тряпки! Притопывающий на месте от нетерпения Ярцы бурно согласился, и работа закипела. Они копали, обметали и вытирали землю, вставляли ключи и с неизменным восторгом следили за тем, как за стёклами огонь превращается в мерное сияние всех цветов радуги. Иногда Ксай взлетал, чтобы найти следующий нужный холм, но в целом направление чётко угадывалось и без этого. Под номерами, которые совпадали с выгравированными на ключах-трубочках, скважины были круглые. Ключи уходили в них полностью сразу и не проворачивались, но издавали точно такой же сухой щелчок, как и обычные. Только вот свечение во всех открытых ими колодцах было исключительно белым. Выкопать и расчистить двести ямок оказалось не таким уж лёгким и совсем не быстрым делом, однако воодушевление «землекопов» было настолько велико и неистощимо, что часы тяжёлой работы пролетели незаметно. Поэтому, когда вдруг обнаружилось, что день пошёл на убыль, а центр долины стал похож на ощутимо вибрирующий полигон гигантских кротов, удивление было единодушным. – Первый. Наконец-то. Что-то страшно мне. Ярцы с небольшой метёлкой из жёстких перьев стоял над последним разрытым холмом и в нерешительности вертел в пальцах последний ключ. Сумка, ещё в самом начале раскопок для удобства доверенная Хиге, была непривычно лёгкой и больше не позвякивала при каждом движении. – Мне тоже, – честно признался Хига. – Но деваться некуда, поздно отступать. Так что приступай, ключник наш, человечество ждёт. Не думать о том, насколько многое зависит от этого последнего шага, было невозможно, поэтому шутливый тон получился не очень. Но Ярцы всё-таки решительно отбросил метёлку и опустился на колени, собираясь провести ритуал, за несколько последних часов доведенный до автоматизма. И чуть не выронил ключ от внезапного выкрика Ксая: – Погодите! Там что-то написано! На примере нескольких первых холмов разобравшись, что к чему, они раскапывали только самые верхушки, расчищая землю на несколько сантиметров вокруг будущих колодцев, чтобы она случайно не попала внутрь. И сейчас, присмотревшись, Хига увидел, что из-под земляной кромки действительно выглядывают какие-то закорючки. Он пару раз копнул совком, который всё ещё держал в руках, махнул толстой тряпкой – и все убедились, что Ксай не принял за буквы случайные царапины. Надпись была крупной и представительной, выполненной красивым витым шрифтом, и по цвету казалась чуть светлее остальной поверхности. – «Повелитель стихий пять», – вслух прочитал Ярцы, так торжественно, словно объявлял важное событие перед большой аудиторией. – Нет… – обескураженно выдохнул Ксай, подавшись назад. – Не может быть! Хига и Ярцы хором удивлённо на него уставились, а он вдруг коротко недоверчиво рассмеялся. – Если бы в деревне знали, к сумке относились бы с гораздо большим доверием! Чёрт, да с ней бы тогда целую делегацию отправили! – Почему? – резонно уточнил Хига. – Да потому, что у нас ни один совет, ни одна мало-мальски серьёзная сходка… да что там – ни один досужий разговор о прошлом человеческом величии не обходится без страданий по поводу того, что эти чудо-повелители не «пережили» катастрофы! – Да говори же, что это такое! – Ярцы возмущённо шлёпнул Ксая по груди, оставляя грязные пятна там, где коннуг ещё не успел испачкаться сам. – Первые были созданы вроде как просто для контроля за погодой, за климатом, отсюда и название, – от волнения Ксай встал и принялся пружинистым шагом ходить туда-сюда. – Получилось отлично, и следующие сделали ещё круче, добавили им способность чистить воздух от всякой дряни. Люди ведь ещё до взрыва экологию сильно подпортили, было, что чистить. Собирались сделать их совсем умными, чтобы сами изучали обстановку, решали, что, где и как делать, и с погодой, и с экосистемой в целом. Очень надеюсь, мы откопали один из таких, усовершенствованных. Какой-то там учёный хотел даже устроить им внутри целую автоматическую лабораторию, чтобы они по ходу дела и средства очистки создавали сами. – Анализ и синтез, – важно ввернул Ярцы. – Всё-таки люди были великими! – Великими, – согласился Ксай. – Вот и вред себе принесли такой же, никакие изобретения не спасли. Тогда и тому, что было на земле, здорово досталось. А то, что было над ней, взрыв уничтожил подчистую, так что у «Повелителей стихий», которые на тот момент исправно работали в небе, шансов не было никаких. И о том, чтобы создать новых, речи быть не могло. А то, что этот изобрели и построили, но запустить до катастрофы не успели, иначе, чем судьбой, не назовёшь. Он любовно погладил лапой чёрный металл, и вдруг посмотрел на Хигу. В синих глазах сейчас плескалась такая мудрость, что тому впервые пришло в голову спросить, сколько коннугу лет. Но сейчас было не до этого, потому что Ксай продолжил: – Твоя идея насчёт предусмотрительности людей была хороша. Но, скорее всего, когда наши ключи создавались, никто даже не предполагал, как всё обернётся. Управлять «Повелителем» наверняка должны были оттуда, – он кивнул в сторону скал. – А ключи делали просто на случай отказа систем, так сказать, ручной вариант, самый простой и самый надёжный. Сами подумайте, как люди могли заниматься таким после взрыва? Вы же видели, во что превратилась лаборатория. – Как же нам повезло, что кто-то смог спасти сумку! – глаза Ярцы округлились от ужаса и бледно замерцали. – И нарисовал карту! – А ещё теперь ясно, почему этот кто-то отметил на ней именно этот год, – добавил Хига. – Он прикинул, сколько «Повелителю» понадобится времени, чтобы изучить такой колоссальный объём повреждений и создать достаточное количество… – он запнулся, пытаясь подобрать верное слово, – противоядия, наверно, какого-то. И, судя по тому, что всё пока работает как часы, рассчитал он всё верно! – Может, даже запас накинул. Только давайте сначала попробуем включить этого «Повелителя» окончательно, – Ксай перестал гладить надпись и убрал лапу. – А потом уже будем радоваться. Надеюсь, будем. Последний ключ подошёл, как и все до него. Остальная процедура тоже ничем особенным не отличалась, и на несколько секунд после того, как глазок колодца засиял зелёным, воцарилась звенящая напряжённым ожиданием тишина. – И… – начал было Ярцы, в глазах которого замелькали искры паники, но его бесцеремонно прервали. Равнинные просторы сотряс мощный, гулкий, рычащий звук, похожий на тот, который вызвал прыжок Ярцы. Только в разы громче. И тут же, вслед этому рычанию снизу напористо толкнулись. Один раз, второй, третий… Вот теперь земля задрожала по-настоящему, просто-таки заходила ходуном. В секунды загудел, пошёл рябью, наполнился пылью и грохотом воздух. Уши начало закладывать от шума и на ногах устоять очень быстро стало почти невозможно. – Летим отсюда! – перекрикивая какофонию, позвал Ксай. – Быстрее! Они взлетели вовремя. То, что творилось внизу, теперь очень напоминало морской шторм. Только вместо воды была земля. Сначала равнина пошла трещинами, потом заволновалась и вздыбилась неровными глыбами. А потом из самого центра, разбросав вокруг себя фонтан земляных комьев, показалась гигантская голова. Непроницаемо чёрная, длинная и угловатая она походила на крокодилью. Сравнить точнее было сложно, так как существо, выбирающееся сейчас на волю, всё это время находилось под землёй явно кверху пузом. – Давай к скалам! – крикнул Хига, наклоняясь вперёд. – Оттуда обзор должен быть отличный! Он оказался совершенно прав. Ксай подлетел к одной из скал и опустился на широкий плоский уступ у самой вершины. Тут было относительно тихо и вся равнина просматривалась, как на ладони. Хига и Ярцы соскочили со спины коннуга и бросились к каменному обрыву, чтобы получше видеть происходящее. А оно выглядело всё фантастичнее. Вслед за головой из-под земли показались плечи и короткие толстые лапы с растопыренными по-лягушачьи пальцами. Теперь «Повелитель» был развёрнут к зрителям почти полностью в профиль, и им было отлично видно и огромный, светящийся зелёным продолговатый глаз, и плоскую макушку, и внушительную сомкнутую пасть, и одну из ноздрей, больше похожую на жерло небольшого вулкана. И в то же время отлично просматривались тянущиеся от подбородка вниз бугры знакомых холмов, которые целиком оказались гораздо внушительнее, чем их надземная часть, но всё равно в сравнении с размерами своего носителя выглядели почти крошечными. «Повелитель» рос и рос, поднимался и поднимался, заставляя землю проваливаться в остающуюся после него пустоту, стремясь ввысь, к небу, очень медленно утончаясь книзу и обнаруживая всё новые и новые пары мощных лап. Когда над землёй наконец-то показался кончик его хвоста, Хига, Ярцы и Ксай уже вовсю задирали головы, чтобы не потерять из виду «нос». – Сколько же в нём? – благоговейно спросил Ярцы севшим от впечатлений и долгого поражённого молчания голосом. – Метров пятьсот-шестьсот, думаю, – в тон ему предположил Ксай. – Не меньше. Видно, что не на пару городов замахивались его создатели. – Он похож на дракона, – пробормотал Хига, чувствуя, как и у него перехватывает горло. – На гигантского волшебного дракона из сказок. Все согласно закивали, не отрывая взглядов от объекта обсуждения. А тот повисел неподвижно пару минут, за которые шум совершенно стих. Неожиданно легко и плавно перетёк в горизонтальное положение, и стал по спирали подниматься ещё выше. Было отлично видно, что исполинское драконье тело состоит из множества деталей, но это нисколько не мешало ему гибко и по-прежнему совершенно бесшумно струиться, как лента на ветру. Его поразительные размеры, его мощь, его, казалось бы, невозможная грация – всё это вдохновляло и подавляло одновременно. Но среди захлёстывающих с головой эмоций проскальзывала и ощутимая горечь. Не одно столетие должно будет пройти для того, чтобы людям удалось вернуть хотя бы толику своих былых возможностей. Зато теперь они будут действовать осторожнее, по крайней мере Хига очень на это надеялся. Иллюминаторы колодцев, расположенные друг за другом по всему «дну» дракона, теперь, с такого расстояния казались разноцветными точками. И с каждой секундой эти точки всё заметнее, всё быстрее мигали и разгорались всё ярче. Когда в третий раз за сегодня равнину огласил рык, недоступный больше ни одному, даже самому большому зверю, живот «Повелителя стихий» ослепительно вспыхнул. Всё вокруг моментально исчезло в этой вспышке, растворилось, слилось в сплошную белизну, сияющую до боли в глазах. Это было так внезапно, так страшно, так красиво, так… запредельно, что никому даже в голову не пришло зажмуриться. Хига стоял, не шевелясь, не думая и, кажется, не дыша. Только в груди что-то тоненько, ультразвуком скулило от ужаса и восторга. Наверное, это длилось всего несколько мгновений, но на эти мгновения время потерялось в белом свете так же, как и всё остальное. А когда свет схлынул и вокруг вновь проступили знакомые очертания, стало видно, что воздух заполнен плавно опускающейся вниз светящейся пылью. Едва коснувшись кожи, она исчезала, оставляя после себя приятное лёгкое покалывание. Так же она исчезала и на камнях, на траве и земле, но Хига почему-то был уверен, что она не просто пропадает, а именно впитывается, и что это очень, очень хорошо. Возможно, эту уверенность вселял плывущий в воздухе вместе с пылью яркий, острый, пьянящий запах свежести. Неизвестно, сколько бы ещё длилось безмолвно-медитативное созерцание окрестностей, наполненное попытками осознать произошедшее. Но общее оцепенение нарушил Ярцы, внезапно рассмеявшись так же, как вчера, в небе, после встречи с железячниками. – Я тут подумал, бедные гварны! Они бы там сейчас все поседели от ужаса, если бы не были такими безнадёжно лысыми! Наверное, они все начали бы смеяться, даже Хига на этот раз вряд ли остался бы в стороне. Но пыли в воздухе было всё меньше, а золотистое сияние всё не уходило. И как-то внезапно, снова не дав никому подготовиться или хоть что-то предположить, стало видно, что небо совершенно чистое. Высокое. Прозрачное. Невероятного розово-голубого цвета. А прямо напротив скал, над тёмной рощей, почти касаясь верхушек Железных деревьев, висел огромный оранжево-алый диск закатного солнца.***
Они сидели на траве, прижавшись к тёплому боку лежащего коннуга, и смотрели на звёздное небо. «Повелитель стихий», не снижая скорости, улетел почти сразу после своего триумфального выхода. В память о себе оставив посреди равнины грандиозную траншею-загогулину, отправился дальше, спасать человечество и остальной мир. Всё теперь полностью зависело от него, а два маленьких лиловца и один большой коннуг могли наконец вздохнуть спокойно. – Никогда бы не подумал, что увижу настоящие звёзды… – мечтательно пробормотал Ярцы. – Это просто что-то невероятное, такая глубина… – Да-а, – коротко, но выразительно согласился Ксай. – А я очень хочу увидеть листья. Всегда хотел, – неожиданно для самого себя признался Хига. – Почему-то мне кажется, это так же красиво. И чтобы шелестели, и солнце чтобы через них светило. – А помнишь, – голос Ярцы из мечтательного стал тёплым и печальным, – что про деревья говорил дедушка? – Помню, – Хига улыбнулся. Вот так вот запросто обсуждать дедушку Ану было немножко больно, но несоизмеримо больше – приятно, словно он в эти моменты был где-то рядом и всё слышал. – Он говорил, что они стали бояться внешнего мира и, защищаясь от него, «ушли в себя». – Вот я и думаю, если они поймут, что им больше нечего бояться, то перестанут прятаться и станут прежними… – Ярцы ненадолго замолк, а потом совсем тихо прошептал: – Они бы нами гордились. И дедушка, и Магра. Правда? Ничто не было способно заставить Хигу прочувствовать лежащую на нём ответственность отчётливей, чем светящаяся во взгляде Ярцы вера в то, что брат может ответить на любой вопрос. К счастью, на этот вопрос ответ у него действительно был: – Ещё как гордились бы. Я и сам нами горжусь, если честно. Он покровительственно положил руку на плечо Ярцы и притянул его к себе поближе. А Ксай вдруг сказал: – Я хочу, чтобы вы полетели со мной. – Куда? – не понял Хига, и Ярцы тоже вопросительно поднял брови. – В мою деревню. Хочу, чтобы мы вместе всем обо всём рассказали. И о Магре, и о «Повелителе стихий». Не бросайте это на меня, хорошо? Он не шутил и не говорил это, чтобы сделать им приятно, чтобы дать возможность собрать лавры среди людей. Он выглядел сейчас хоть и довольным, но очень уставшим, и Хига нутром чувствовал, как ему нужна поддержка. – Конечно, мы полетим с тобой, – уверил Ярцы. Хига погладил коннуга по пушистой лапе и добавил: – Только потом тебе придётся ещё и тащить нас домой. – Естественно, потом мы вернёмся домой, – Ксай наконец оторвался от созерцания неба и удивлённо посмотрел на братьев. – Я только заберу кое-какие пожитки из деревни, и вернёмся. Ярцы засмеялся и повис у него на шее. А Хига посмотрел на пустую сумку, валяющуюся на камне, и подумал, что не будет теперь лишней тяжести. Подумал, что и он, и Ярцы, и Ксай обязательно теперь увидят и рассвет, и людей, и листья, и наверняка ещё много чего интересного. Снова научатся жить семьёй, и их снова будет трое. Что-то было новым, что-то возвращалось к истокам, но всё, без исключения, было правильно и нужно. То, что однажды сломалось, потихоньку выздоравливало. Хига поднял взгляд к небу, смотрящему на него в ответ мириадами светящихся точек. Ярцы уютно устроил голову у него на плече и вдруг, словно собирая все его мысли в единое целое, тихо произнёс: – Как же хорошо, что все-все ключи подошли к замкам. Всё-таки каждый имеет право на второй шанс, правда ведь?