Four Nights (And a Kiss)

Первая же ночь на грузовом корабле, они сходят с ума и они трахаются. Линкольн понятия не имеет, как или почему это происходит – и может ли происходить – но это происходит: Майкл стоит на коленях позади, скользит в него, проталкивается с уверенностью, и эта его уверенность полностью контрастирует с рваным дыханием и тем, как трясутся его руки, когда они хватают Линкольна за бедра и плечи. Ему не так уж и больно, не так, как могло и должно было быть. Болит так, что в конце концов приносит удовольствие. Много, много удовольствия. Лучше, чем Линкольн мог бы представить, с мужчиной, тем более если учесть, что этот мужчина его… И, очевидно, Майклу тоже очень хорошо, потому что Майкл кончает внутрь, горячо и влажно, и старается, чтобы Линкольн кончил тоже. Конечно, чтобы довести Линкольна до оргазма, уже не требуется особых навыков. Три года в тюрьме наедине со своей рукой: рука кого-то другого - уже прогресс. Только вот чья это рука теперь, кто все еще горячий и твердый в нем. Но, по крайней мере, они оба кончают. Это очень хорошо, потому что если уж они занимаются сексом, то должен же быть какой-то от него толк. Он засыпает через десять секунд, после того, как Майкл выходит из него, и когда он просыпается на следующее утро, Майкл ест завтрак, будто ничего и не случилось. - - - Второй раз уже не так удивляет, потому что они уже делали это. Или наоборот, удивляет еще больше? Ведь ты можешь объяснить один проёб (ну, нет, не такой проёб, но плевать). Два? Не совсем. Второй раз случается столь же внезапно. Вот они пытаются заснуть, каждый на своей койке, а вот они уже сплетаются на узкой кровати Майкла. (Блять. Значит ли это, что сегодня сам Линкольн сделал первый шаг?) Майкл шипит от касаний его рук, от его теплого дыхания, от того, как их эрекции трутся через материал боксеров. Никаких поцелуев, никакой прелюдии. Майкл пытается перевернуть его на живот, но нет, как бы не так. Он все еще чувствует прошлую ночь, и потому, что не привык к такому, и потому, что Майкл был не совсем терпелив. Не говоря уже о том, что Линкольн умирает от желания отплатить должок. Так что не сегодня. Сегодня он вдавливает Майкла в маленькую койку и удерживает ладонью в грудь, стягивает белье обоих прочь и устраивается между его ног. Линкольн хочет лицом к лицу. Ему это нужно так сильно, что он сам удивлен. Майкл усмехается ему, но изгиб его губ вынужденный и неуверенный, так и кричит о ложной уверенности в себе. Он смаргивает и отворачивается. Не-а. Неважно, насколько хорошо и жестко этот мужчина трахал его вчера и желает – вожделеет – подставить свой зад для него сегодня, он не будет делать это, глядя Линкольну в глаза, и позволяя Линкольну смотреть. --- Менее чем неделю назад, они ужаснулись и с отвращением, шокированные и ох-какие-благочестивые, восприняли то, что у Рейнольдс и Стедмена были особые отношения. А теперь Линкольн вбирает член Майкла в рот. Он сосет, вылизывает и выцеловывает его стержень так, будто завтра не наступит. Никакой техники, потому что принимающая, не дающая, роль мало учит тому, как отдавать, всей этой страсти. Тяжесть, горячка, горько-соленый вкус. Ему всё мало. Руки Майкла обвиваются вокруг его шеи и его головы, но не осмеливаются притянуть ближе, только пальцы беспрестанно задевают кожу; он делает это с охотой, густая слюна капает на пах Майкла. Майкл стонет и мечется по койке, на этот раз он громче, чем в предыдущие. Линкольн вжимает его бедра в кровать. Стоны и метания только усиливаются, и Линкольн загорается желанием посмотреть, каков предел его терпения, насколько жаждущим он может быть. Чего только ни сделаешь для брата. Вот что Рейнольдс сказала Майклу. Майкл упоминал это когда-то. Чего только Рейнольдс ни делала для своего брата. Майкл кончает ему в рот, спускает прямо в глотку. Без предупреждения, только испуганный стон, когда он покрывает язык Линкольна своей спермой, мышцы его бедер и живота сжаты от удовольствия. Линкольн глотает. Он мог бы сказать, что выбора у него нет, ведь Майкл все еще наполняет его рот и все такое, но он глотает просто потому что он хочет, потому что мысль о противоположном даже не приходит ему в голову. Чего только Майкл ни делал для него. - Так вот почему? – он спрашивает. Он целует тату на животе Майкла, потом ниже, девственно чистую кожу внутренней стороны его бедер. – Вот почему тебе нужно было устроить мой побег? В глазах Майкла скапливаются слезы, и Линкольн в жизни бы не сказал, почему. Потому ли, что вопрос попал в точку, или же наоборот, промахнулся на пару тысяч миль. - - - В четвертую ночь нет никакого траха, никаких минетов. Только голый Майкл проскальзывает в койку Линкольна, стягивает его боксеры, чтобы прижаться к нему, грудью к груди, животом к животу. Они уже наполовину возбуждены от предвкушения, и близкий контакт отнюдь не помогает им успокоиться. Линкольн скользит рукой между ними и трогает его до полной эрекции, пялясь на то, как он закрывает глаза и выдыхает отрывками воздух. Даже в тусклом свете их каюты на его щеках виднеется румянец, его губы покрасневшие и припухшие, и такие чертовски соблазнительные. Линкольн сжимает его член в руке еще сильнее. Это последнее, что он может сделать, чтобы не поддаться желанию поцеловать своего брата в эти блядовы губы. - Как мы можем хотеть этого? – шепчет он, его пальцы поигрывают с Майклом. – Почему? Он отключается, когда член Майкла дергается и твердеет до предела, когда Майкл тянется к нему, чтобы вернуть должок. Они дышат в одном мизерном пространстве, почти что рот в рот, вздыхают от возбуждения и страха. Может, потому, что это первый раз за четыре ночи, и Линкольн это замечает, но в глазах Майкла страх, когда Линкольн задает этот вопрос, и когда он отвечает на выдохе: - Я не знаю, - и это, блять, ужасает Линкольна. Майкл должен знать. Майкл всегда знает и понимает подобное дерьмо. Из них двоих именно он тот, кто думает и анализирует и понимает. Что если это за пределами анализа и понимания? - Я не знаю, - повторяет Майкл с сожалением в голосе. – Я не знаю. Я не знаю, - он закрывает глаза. – Прости. Белые зубы вонзаются в припухшие красные губы с раскаянием и возбуждением, и этого Линкольн не может выдержать. Он поддается и целует Майкла в ответ.