мечтатели

      Его кактусам всегда не хватает места в нашей однокомнатной квартире, но это не мешает ему расставлять их повсюду: подоконники забиты ими, парочка кактусят стоят на старом неработающем телевизоре, а с десяток оставшихся находится где-то на полу, порой даже в самых неожиданных местах. Я часто натыкаюсь на их колючки своими шерстяными, но такими тёплыми носками и шепчу:       — Колючки, Фрэнки! — А он смеётся, оторвавшись от не очень интересной книги, которую утащил из спальни своей тётушки Клэр полгода назад, и подолгу рассказывает о том, как было бы круто выращивать кактусы. А я качаю головой и думаю: что с ним не так? Я раньше не понимал, что может быть интересного в этом. «Да их же поливать почти не нужно, а ещё эти колючки!..» — думал я, но всё равно завороженно смотрел на очень редко распускавшиеся цветки и не мог скрыть своё восхищение, а в голове зарождались картинки с огромным домом и с этими растеньицами абсолютно везде.       Фрэнки любит свои колючие кактусы, а мне нравится наблюдать за ним: за тем, как он улыбается, а в уголках глаз появляются морщинки, которые предают ему какое-то особенное очарование; за тем, как он убирает отросшую каштановую чёлку за ухо и как чересчур эмоционально пересказывает сюжет недавно прочитанной книги и возмущается, что настолько сопливой истории он ещё не видел. Мне нравится абсолютно всё, связанное с ним. Мне нравится весь он: начиная от кончиков пальцев и заканчивая его ненормальной любовью к чёрному.       Мы часто рисуем чёрным маркером на своих руках послания друг другу и глупые знаки, когда не хочется нарушать приятную тишину, а потом долго пытаемся смыть их ржавой водой. Мы иногда мечтаем уметь читать мысли друг друга, не слыша постороннего шума и чужих голосов.       — Нет, ну ты представь: мы могли бы говорить о том, что другие будут считать неприличным, когда мы будем ехать в общественном транспорте, а они не будут знать, о чём, а потом будут гадать, почему у нас такие красные щёки. О, и мы смогли бы тогда мысленно делиться шутками и громко смеяться, идя по улице, пока другие будут считать нас чокнутыми! Круто же, да? — объясняю я, а он громко хохочет, хватаясь руками за живот, и говорит, что нас будут считать странными, даже если мы будет просто смотреть друг на друга и улыбаться.       Мы постоянно закидываем свои ноги в разных носках на стену и проводим ими по старым, потерявшим былую яркость и пожелтевшим со временем обоям, подцепляем отставшие края и сдираем, заклеиваем получившиеся дыры моими рисунками или постерами любимых групп Фрэнка. «Когда мы умрём, они через много лет зайдут в нашу квартирку, увидят всё это, и подумают, что здесь раньше была выставка рисунков непризнанного и бедного художника, который для разнообразия прилепил между своими работами людей, вдохновивших на это. Но на самом деле здесь будет наша с тобой история. Это для них навсегда останется секретом», — говорит он и с улыбкой отрывает кусок обоев с глупыми розоватыми цветочками, и потом мы устраиваем свои головы на подушке, лежащей на грязном полу, а ноги греем в одеяле на диване, из которого уже давно торчат пружины.       Мы воспринимаем мир наоборот и пытаемся ходить на головах. Смеёмся над неудачными попытками и молимся, чтобы в следующий раз во время падения рядом не оказалось колючих кактусов. Мы мечтаем, чтобы жизнь не зависела от денег и материмся, проклиная чёртову работу и так неожиданно быстро подступивший понедельник.       Я признаюсь ему в любви, готовя каждое утро завтрак и бережно касаясь его гитары, а он шепчет мне свои мысли перед сном о бессмертии души. Я продолжаю раздирать старые ранки, не давая им нормально зажить и рискуя остаться со шрамами, от которых уже никак не избавиться, а он цокает языком и бережно обрабатывает их перекисью. Он забинтовывает свежие порезы на моих руках и ничего не говорит насчёт этого, но мечтает, чтобы я перестал так ненавидеть себя.       Нам никогда не нужны были какие-то особые действия для подтверждения наших чувств. Нам достаточно того, что мы рядом, живём в одной квартире и мечтаем о лучшей жизни, не подозревая, что она у нас уже есть.       Мы учим тексты сотен песен, а потом у нас болят глаза и головы, и мы долго пытаемся вспомнить слова припева или хотя бы название одной из тех песен, что обычно играет мне Фрэнки. И, вскоре всё-таки наплевав на это, гуляем по городу летними вечерами, ступая босыми ногами по ещё тёплому после захода солнца асфальту и держа в руках свои старые, кое-где протёртые кеды. И мы поём неожиданно вспыхнувшие в голове строки, сидя на лавочке в парке и видя на себе заинтересованные взгляды. У нас даже есть свои фанаты. Их немного, но они покорно ждут нас каждый день в парке и после каждого «выступления» радостно аплодируют, обещая, что обязательно придут на наш концерт и будут стоять в очереди, чтобы купить наш дебютный альбом. А мы радуемся, как дети, и всё равно мечта о своей рок группе всё так же остаётся для нас всего лишь мечтой, но у нас есть те, кто нас поддерживает и кто в нас верит.       Мы пишем стихи на листах в клетку, очень давно вырванных из затерявшейся ещё со времён старшей школы тетрадки по физике, и ловко делаем из них кораблики, иногда стирая выступившие на кончиках пальцев капельки крови и рассматривая обагровевшие края наших бумажных кораблей, которые с наступлением весны и таянием снега пускаем на воду. На них записаны наши слова, а маленькие порезы на пальцах всё ещё ноют при контакте с водой, но мы представляем, что это мы сами отправились в это маленькое путешествие. Наш кораблик тонет через несколько минут где-то на середине глубокой лужи, и Фрэнк называет это нашим путешествием к самому дну.       Мы лежим на траве в мае, сплетая наши пальцы замком, и смотрим на рассыпавшиеся в беспорядке по тёмному полотну неба маленькие светящиеся крошки. В наших грязных волосах запутались небольшие и многочисленные травинки, одежда полностью мокрая из-за дождя и вся в грязи; сердце бешено колотится, кажется, готовое в любую секунду выскочить из груди просто от того, что мы так близки, а его дыхание опаляет мою кожу; в доме напротив, у самого окна танцует девушка, покачивая бёдрами под исходящий из старого проигрывателя рок-н-ролл, а мы можем только видеть её силуэт; воздух пахнет маем, а над нашими головами небо кажется поистине восхитительным.       — Фрэнки, я всегда хотел докоснуться до неба, но вот, я вытягиваю руку, надеясь, что дотянусь, а оно всё так же далеко и со временем не становится ближе. Мне почему-то кажется, что оно тёплое. А ещё мягкое. Оно такое недосягаемое, а мы лежим на холодной земле и просто смотрим на него, и ничего другого не можем сделать.       Я чувствую, как Фрэнки улыбается, и он обещает, сильнее сжимая мою ладонь:       — У тебя будет своё небо.       И я поверил, что оно у меня действительно будет.       Мы кутаемся в старое синее одеяло, в темноте пытаясь найти руки друг друга и стараясь согреться ромашковым чаем, и на ощупь ищем свечу, потому что у нас нет денег заплатить за электричество. Маленький огонёк подрагивает, но добросовестно освещает необходимый нам участок; рядом стоит цветущий кактус, а мы мечтаем. Проговариваем свои мысли и теории о сотворении мира, спорим и наблюдаем за воском, медленно стекающим со свечи. И я знаю: Фрэнк сейчас хочет в совершенстве играть на своей гитаре, не зарабатывая себе очередных мозолей и царапин, и он обязательно улыбнётся, если я скажу, что завести маленькое домашнее животное — это то, что нам сейчас нужно.       Мы всегда были мечтателями в своей крохотной квартирке с множеством кактусов повсюду и с рисунками на стенах вместо старых обоев.       Мы приклеиваем к заранее выкрашенному в синий и ещё не полностью высохшему потолку светящиеся звёздочки и проводим кончиками пальцев по звёздному небу, которое уже успело стать нашим.       «Мечтай, детка», — говорит Фрэнки, обнимая меня за талию, и поднимает взгляд вверх, оценивая проделанную нами работу. И мы сейчас безумно хотим дотронуться ногами до потолка.       И мы делаем это, весело смеясь и стягивая с себя испачканную одежду.       Фрэнк притягивает меня к себе.       Может быть, у нас никогда не будет большого дома, может быть, мы никогда не станем известными рок музыкантами, но уже сейчас над нашими головами есть звёздное небо, которое теперь полностью в нашем распоряжении