Вера

      Свет Меридиана рассеивает любую тьму.       Может, ты ненастоящий Свет?       Злость пульсирует в ладонях, и Элион бьёт по постели кулаком ещё, ещё и ещё. Остаётся вмятина — маленькая, жалкая, беспомощная…       Ещё!       …дно Хитерфилдского бассейна усыпано солнечной радугой. «Вера», тренер по плаванию, исчезает в облаке магии, и Вилл глупо выпучивает глаза. Элион усмехается — зло, насмешливо, как научили, — кричит:       — Не двигайся! Знаешь ли, сейчас никому нельзя доверять!       Никому нельзя доверять…       Одеяло глушит удар.       Элион бьёт ещё.       …зелёнокожий мужчина прижимает сына к груди. Напротив полыхает здание, и снопы искр поднимаются в тёмное небо.       — Наш дом сожгли по приказу князя Фобоса.       По приказу брата.       А потом всё вертится, мелькает, меняется, и Корнелия — милая, родная — держит Элион за руку, и на Элион смотрят галаоты, незнакомые, но тоже родные. Связь с ними — больше, чем голос крови.       — Вы знаете, кто вы на самом деле? — спрашивает Калеб, опустившись на колено.       И Элион узнаёт. Призраки королев прошлого встают перед ней, а у самого красивого призрака — ладони добрые, материнские.       — Меридианом всегда правили королевы. Не короли. Иди и делай то, что должна, дочь моя.       Ещё удар.       …ладонь Седрика грубо сжимает плечо, но Элион не вырывается. Элион смотрит, как чудовище хватает её родителей огромными синими лапищами, как Томас и Элеонора Браун тоже превращаются в чудовищ.        — Ваши маски сорваны, предатели! — кричит Седрик и магия пылает в его руке, протянутой к «предателям».       А потом, в затхлой сырой темнице, мама тянет руки к Элион.       — Ох, малышка, подойди, дай на тебя посмотреть!       — Доченька, как ты? — спрашивает папа, сжимая прутья решётки.       Элион сглатывает комок. Элион хочет вновь быть маленькой девочкой, рисовать карандашами, ничего не решать, верить в сказки…       Удар!       Ярость кипит под кожей: Элион вскакивает, выбегает на балкон, судорожно глотает воздух, но кто-то выжег весь кислород. Она слышит запах палёного и опускает взгляд: ткань юбки обуглилась под пальцами… Нет!       Нет же, Элион не Фобос, она пришла освещать, а не испепелять, она — королева, Свет Меридиана, это её мир, на её стороне Вера, Надежда и Любовь…       Пламя подчиняется, превращается в послушное тепло. Через тучи прорывается солнце, и Элион жадно пьёт его лучи, и в голове её тоже почти ясно. Да. Она справится. Она сама определит финал этой сказки.       Змеиная чешуя шелестит за её спиной.       — Прости меня, — говорит Седрик.       Краска приливает к щекам. Боже. Элион не имела права кричать на Седрика, бить магией, делать больно… Она не хотела.       Она не хотела?       — Я не должен был так говорить о Мирадель и Альборне. Они вырастили тебя. Я понимаю, ты… знаешь их с другой стороны.       — Да, — бурчит Элион. — Не должен был.       Но бурчит понарошку. Она не умеет злиться долго, а Седрик всегда извиняется первым. С ним уютно, а ещё он вкусно пахнет — как ванильное мороженое. Она его любит. Мороженое, а не Седрика, конечно, нет, даже в мыслях не было! она пошла за ним в Меридиан, потому что должна была вернуться на родину, а вовсе не потому, что…       — Я так долго искал тебя, Элион.       Его хвост обвивается вокруг неё — знакомым, ласковым жестом. Это как удар под дых.       — Искал почти всю свою жизнь.       «Правда» — подсказывает магия, и у Элион сосёт под ложечкой.       — Я не желаю тебе зла. Никогда не желал.       Тоже «правда» — Элион чувствует, так же, как чувствует стук сердца в висках.       — Если хочешь, спустимся в темницу вместе… — Он смотрит ей в глаза. Бесстрашно-искренне. Чешуя блестит, переливается под слабым солнцем, будто статика противна самой природе Седрика. И Элион опять ощущает это странное желание: толкнуть, чтобы упал в ноги, чтобы смотрел на неё, только на неё…       — Ты можешь мне доверять.       Магия звенит встревоженными колокольчиками меридианского трона, но Элион слушает шёпот, подаётся ближе, вдыхает цветочный аромат…       Нет. Не просто цветочный. Это запах Фобоса — Седрик пропитан им насквозь — запах тёмных роз. Измученных, больных, запертых в бутонах-клетках… В клетках, как твои мать и отец.       Свет Меридиана отшатывается, и Свет взвивается в ней и вокруг неё.       «Ложь» — дребезжит магия.       — Тогда почему ты врёшь?! Почему ты просто… просто не можешь быть честным?!       Седрик падает на колени, но Элион уже не видит, не хочет видеть. Она чуть не попалась, опять, сама, как глупый мотылёк…       Свет Меридиана рассеивает любую тьму.       Да.       Элион несётся из замка прочь — рассеивать тьму лабиринтов подземного города, где прячутся бунтовщики. Сейчас. Немедленно. Она во всём разберётся. Она найдёт Калеба. Она освободит родителей. А темницы… Темниц и тьмы, и обмана, и лжи в Меридиане больше не будет.       Никогда!

***

      Вакуоли с клеточным соком лопаются — рука дрогнула, образец испорчен. Имдалов гром!       Фобос закрывает глаза и прижимается лбом к прохладной груди Шептуна, в которой теперь уже никогда не забьётся сердце. Его собственное стучит как безумное, а в голове бушуют чужие чувства: ужас, жажда, отчаяние, боль… Блокировать! блокировать, гаан побери! Выдохнуть. И определить источник.       Когда Фобос поднимает веки, ему уже известны два факта.       Первый: у драгоценной сестры опять случился магический выброс. Свет Меридиана близка к абсолютному расцвету, но она совершенно не умеет себя контролировать. Скоро брат избавит её от неподъёмной ноши.       Второй: генерал меридианской армии свихнулся. Он точно свихнулся, если вдруг решил отправить по каналу ментальной связи какие-то эмоции. Этот дурак постоянно вляпывается в неприятности, но никогда ещё он не позволял себе такой дерзости — делиться страхом с хозяином. Делиться страхом с Фобосом.       Протухший каламбур.       Покорная взмаху княжеской руки Завеса расступается, и из лабораторий Фобос переходит в замок, в покои «её высочества». Где-то здесь Седрик корчится от боли.       Конечно, девчонка может воображать себя владычицей сколько угодно, но Фобос не разрешал ей ломать его игрушки.       Однако Элион тут нет, лишь лучи солнца заливают комнату — небесное светило всегда задерживается там, где ступали благословенные ножки королев. Сам Седрик бездельничает в углу. Похоже, всеми силами мимикрирует под зелёный балдахин. Жив, значит.       Значит — виноват.       — Ну и? — Фобос складывает руки на груди, хмурится. Обычно этого достаточно, чтобы его оборотень бился в покаянных рыданиях. — В чём ты напортачил на этот раз?       Но Седрик не бухается на колени, как должен, нет — вдруг срывается с места и ныряет под кровать. Кончик хвоста не помещается и маятником ходит из стороны в сторону: туда-сюда, туда-сюда…       Не хочет по-хорошему, значит. В последнее время никто не хочет по-хорошему. Даже эта курица Элион.       Что ж, придётся использовать классический метод.       Электрический заряд щекочет пальцы, почти срывается с ладони, когда Фобос понимает, что что-то не так. Здесь, в комнате, не просто солнце, не просто лучи, а… остатки светлой магии?.. конечно! все проблемы всегда из-за Элион, с самого её появления на свет (даже этот проклятый мир называется «свет»!). Что она натворила теперь?!       Фобос не успевает определить — Седрик бросается к окну. Электрический удар опрокидывает длинное змеиное тело на пол.       — Я тебя не отпускал.       Он не отвечает, лишь колотится от боли, подползает к стене, утыкается в неё мордой и впивается лапами — цветочки на арабесках крошатся под длинными когтями. Многие века принцессы Меридиана жили здесь, среди неживых растений. Фобосу ничуть не жаль нарисованную, искусственную красоту. Но Фобос терпеть не может вопросы без ответов, к тому же у него сейчас нет времени искать замену своему генералу, если этот болван подохнет от непонятного заклятия.       О, милая Элион. Я превращу тебя не в розу, нет. Ты станешь росянкой и до конца своей жизни будешь жрать навозных мух, клянусь тебе!       Комната, загаженная Светом, тает в сиянии телепортации. Тени Сада обнимают хозяина знакомым прохладным коконом, лозы опутывают Седрика, крепко фиксируя на земле. Их сети надёжны — не впервой удерживать подопытного… Этот, правда, ведёт себя нестандартно: стискивает ладони так, что острые когти погружаются в плоть. А кровь у него обычная, красная. Вот уж не замечал.       — Где моя сестра?       Шептуны знали, что господин спросит. У Шептунов нет ответа.       — Вы опять её упустили?!       Шептуны не виноваты. Шептуны не удержат Свет.       Фобос сжимает кулаки: естественно, не удержат. Никто не удержит. Она, конечно, вернётся — никуда не денется, — но неужели так сложно уследить за какой-то девчонкой?! Ударить бы тебя, Седрик, да никакого удовольствия — и так полутруп, чешуя блеклая, как у воблы.       Что же за чары она наложила? Проклятие? Наша хорошая добрая Элион? Однако. Из неё вышла бы отличная королева — у Светов Меридиана, похоже, кровожадность в крови.       Ладно. Не дам тебе умереть из-за женщины. Худшая из смертей.       Фобос сбрасывает обувь и голыми ногами ступает по своей земле, корнями её обращаясь к Бездне Теней. Она откликается на зов хозяина, но едва-едва: магический источник почти иссяк, а то, что осталось, нужно для Уничтожителей. Армия Шептунов или один-единственный оборотень? Математика проста. Но Фобос и без ресурсов не уступит какой-то девчонке, о нет, он опытный маг и всегда умел находить нестандартные решения. Верно?       Шептуны согласно шелестят. Верно.       Фобос приоткрывает канал ментальной связи. Ответный сигнал приходит сразу, но бьёт снарядом катапульты, отшвыривает так, что ноги подкашиваются, даже вдох даётся через боль, будто удар пришёлся в грудь. Нет, синяка нет.       — Ты смеешь мне противиться?!       Седрик молчит, только дышит рвано. Ну да ничего! Князь Меридиана знает, как разговаривать с упрямцами. Он подходит к своему оборотню вплотную, берёт за длинный подбородок и подготавливает заряд, достаточно болезненный, чтобы… что происходит? Там, где прикасаются его пальцы, к чешуе вернулся цвет. Почему? Магия Фобоса «тёмная» — в отличие от женской, будь они прокляты! — не способна к исцелению и созиданию. Значит, атипичная реакция?       Исключительно из любопытства учёного, Фобос надавливает сильнее.       Седрик распахивает глаза — огромные, влажные, точка зрачка в них будто сердцевина водоворота, — и по ментальной связи несётся волна чувств… Не понять. Не классифицировать. Отфильтровать до воспоминания.       «Почему ты просто не можешь быть честным?!»       Так вот оно что! Браво, дорогая сестра: ты умудрилась отобрать у моего змея способность лгать — и разумом, и телом! Превратила в воплощение искренности. Оборотня. Милосерднее было бы убить. Нет, всё же, Элион, ты настоящая королева: только Свет Меридиана может быть настолько тупой и расточительной… Впрочем, с тобой я разберусь позже. А вот что за тайну так упрямо скрывает Седрик, если противится твоей магии, я узнаю немедленно. Оказывается, даже у этой бесхребетной твари есть что-то, что можно так самоотверженно оберегать.       Что-то, что не стоит знать мне.       А значит, я обязан узнать.       Фобос отдёргивает руку от морды (предателя?) и делает несколько шагов, успокаивая разум: вправо, влево, опять вправо… Ментальная магия требует концентрации, а простая двигательная активность очень помогает. Обычно. Но не сейчас — сейчас есть какое-то неудобство, физическое напряжение, и нужно несколько секунд, чтобы определить, какое: сексуальное возбуждение. Чужое, конечно, тело Фобоса отзеркалило его от…       Седрик отворачивается и за двойными веками прячет глаза, но даже змеиной гибкости недостаточно, чтобы спрятать два эрегированных члена.       Секунду.       Так.       Пожалуй, Фобос предпочёл бы этого не знать. Потому что минуту назад у него была ценная боевая единица, а сейчас у него есть слуга, который мечтает его трахнуть. И эта мысль вызывает разочарование, жгучее и горькое, какого не было даже, когда Седрик раз за разом проваливал гениальные, до мелочей продуманные планы своего хозяина… Бесстыдная бесполезная тварь! Фобосу достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы на её шее затянулись лозы, чтобы шипы проткнули её, впрыснули яд, чтобы невыносимая боль…       Нет. Нет, Фобос, это нерационально. Какое тебе дело до чужой неудовлетворённости? Седрик ещё не исчерпал свою полезность — он, как минимум, нужен, чтобы найти Элион. Если, конечно, ты не хочешь сам отдавать приказы поисковым отрядам. И солдатам. И чиновникам. И…       И всё же! всё же, вопреки доводам рассудка, тело Фобоса наполняет раздражение — уютное и родное, и так сладко ему поддаться. Ведь если эта никчёмная безрезультатная сволочь — которую он избрал из множества, которую подпустил так близко! — лгала в одном, то она могла лгать в чём-то ещё, да?       «Вы никогда не ошибаетесь, ваше высочество».       — Хватит! — выплёвывает Фобос. Растительные путы ослабляют хватку: чтобы, освободившись, перевозбуждённое животное показало, чего хочет; чтобы не осталось выбора; чтобы попыталось напасть и чтобы можно было просто и без сомнений сломать ему хребет…       Седрик действует не по плану. Он переворачивается на живот, пряча реакцию бесстыжего тела, и утыкается лицом в почву, будто пытается скрыть горящие щёки. Но змеи не краснеют. Это не стыд.       По ту сторону ментальной связи — страх.       Да. Хорошо. Правильно. Эмоция, которую Фобос и должен вызывать.       Спустя несколько секунд Седрик всё же начинает волочиться по земле, медленно, то и дело напарываясь на камни гравия, будто специально себе мешает… Шептуны следят за потенциальной угрозой внимательно и настороженно: достаточно одного намёка на агрессию, одного неосторожного взгляда — и предателя проткнут десятки посохов. Но Седрик не поднимает глаз. Приблизившись к ногам хозяина, он сворачивается у них в комок и больше не двигается. Его потряхивает: чешуя ходит волнами, слышно, как стучат зубы. Он противится магии Элион, магии, которая может иссушать океаны, выравнивать горы и зажигать звёзды на меридианском небе. Магии, на которой стоит этот мир.       Ветер гуляет в кладбищенской ограде чёрных роз. Шептуны-Советники скучающе болтают ногами в цветочных ложах; те, что спустились на землю, недовольно шелестят лепестками: ну вот! ни хлеба, ни зрелищ! Ничего не происходит.       А как удобно было бы окрестить всё это фарсом, пантомимой, неудачной шуткой! Седрик ведь обожает щеголять актёрскими талантами… Но его разум просвечен насквозь, залит Светом — только правду не выжгло. А значит, и облик его сейчас абсолютно истинный, и каждое чувство, и каждое движение, и даже дурацкие когти, которые он старательно обламывал, пока полз…       Всё из-за Элион.       Фобос хочет сделать ей больно. Но она далеко, значит, надо сделать больно хоть кому-то:       — Если так выглядит твоя симпатия, Седрик, то неудивительно, что сестра от тебя сбежала.       Реакции нет. Опять. Это начинает раздражать, и Фобос пинает его ногой: может, умер? вопрос разрешился сам собой?       Но Седрик жив. Мало того: он, изогнув шею, прижимается к мизинцу господина губами — сухими и гладкими, — и Фобос не успевает отпрянуть: прикосновение отдаётся в коридоре ментальной связи, накрывает разум тёплым, медленно затухающим эхом…       По легенде, эхо появилось, когда Нарцисс отверг любовь прекрасной нимфы, спутницы Афродиты. Нимфа умерла от тоски, и на земле остался только её голос.       Но Фобос, конечно, знает, что эхо — это всего лишь отражённая звуковая волна.       Фобос знает, что сейчас он отвернётся и уйдёт, потому что ему нет дела до спутниц Афродиты…       А до магии Элион?       Седрик целует вновь — в выпирающую косточку на лодыжке. Вибрация поднимает волоски, бежит вверх, по венам внутрь, к груди. Странно. Фобос был уверен, что за его рёбрами — вакуум, не распространяющий механические колебания. Но сейчас там стучит — настойчиво и требовательно, будто так и должно быть, будто сердцу в груди князя Фобоса Эсканора самое место.       Глупость, вздор несусветный, и Фобос бьёт Седрика по наглым губам — сильно, без жалости. Они размыкаются, ловят большой палец, затягивая в своё влажное мягкое тепло, а раздвоенный язык касается подушечки — щекотно и коротко. Раздается новое эхо. Фобос не прислушивается, ему всё равно, его не интересуют чужие чувства, но это он не может не узнать. Потому что он помнит, как ребёнком тянул руки к короне, и как его били по рукам, и как оттого жажда обладания становились только сильнее.       Вечность прошла с тех пор. Диадема Света — высший символ власти, атрибут божественных королев — уже давно его. Физически. Но он ни разу не надел её, потому что физического обладания недостаточно. Она нужна ему вся, во всех коннотациях…       Седрик ведёт по его голени лапой: тыльной стороной, бережно, осторожно, словно боится поцарапать драгоценный кунцит, тот, в навершии диадемы. Кончик змеиного хвоста робко оплетает щиколотку — не попытка удержать, просьба: пожалуйста, не уходи.       Абсурд. Фобосу нет до этого дела. Фобос вообще не должен ничего слышать и понимать. Фобос годами выстраивал в разуме личную Предвечную Цитадель, способную выдержать любое ментальное воздействие, любую осаду. Ведь Фобос умён. Он знает: он может проиграть, потерять магию, власть и свободу, но пока у него будет разум — будет шанс. Шанс выйти из любой, даже самой совершенной клетки. Поэтому он возвёл в голове стены — высокие, неприступные, совершенные…       Стены не укрывают от эха. Оно бежит мурашками вдоль позвоночника, лёгкое, бесцеремонное и заразительное, и решительно не понятно, какое оружие ему противопоставить. Единственный способ узнать наверняка — эксперимент.       Фобос сейчас на своей территории, на своей земле, и у него всё под контролем. Он сидит (когда он сел?) и ладонями упирается в мягкую траву, под которой ветвится послушная, готовая в любой момент исполнить приказ корневая система: кустарники, деревья, замершие в ожидании команды Шептуны… лозы. Лозы всё ещё предупреждающе цепляются за шею Седрика, сливаясь с ней зеленью, будто он — часть композиции Сада, будто он имеет право целовать колени своего хозяина, задевая волоски на коже кончиком языка, будто он может вот так: длинными прядями щекотать бёдра, на которых задралась княжеская мантия. Пряди тонкие, слегка колючие, как пшеничные колосья, с виду и не скажешь…       Ты так много лет его знаешь. И ничего не знаешь о нём. Никогда не интересовался.       А, оказывается, его изогнутый подбородок идеально заточен под твою руку: удобно надавить, потянуть, и Седрик покорно придвигается — конечно, иначе быть не может, — смотрит как положено: снизу вверх. Светло-голубые глаза блестят, и на какой-то миг кажется, что это не их собственный блеск, а отражение Фобоса. Его непризнанной скрытой магии. Будто он сам сияет как Корона Света, будто не нужны никакие битвы с повстанцами и Кондракаром, никакие ритуалы, никакая Элион…       Это хорошо, и Фобос тащит правильное зеркало к себе, через границы материального мира, в собственный разум. Он чувствует, как за его спиной лоза — хвост? не различить! — складывается кольцом, чтобы на неё можно было опуститься тяжёлой, полной Света головой. Что-то вплетается в его волосы знакомым-незнакомым жестом — Шептуны не умеют так нежно. Создатель их не учил. Создатель сам не знал. Ему и не нужно, конечно, бесполезная ведь информация, и виноват в ней только распахнутый канал ментальной связи, но если Фобос его закроет — излучающее Свет зеркало исчезнет.       Нет. Моё. Не отдам.       Он прижимает зеркало к себе, вжимает в себя, будто так отражение может стать правдой. В ушах его звенит эхо истового, безусловного обожания. А ещё страх — навредить, причинить боль, ранить.       Ха. Фобос ничего не боится.       Вьюнки бегут по змеиному телу, контролируя, притягивая ближе, ещё, вплотную. Седрик подаётся навстречу, дрожит всем существом, целует с опаской, спрашивая разрешения и сдерживаясь. А Фобос никогда не сдерживается и не спрашивает разрешения, даже подумать смешно. Поэтому он смеётся, и Седрик пьёт его смех, приникает ко рту с жадностью религиозного фанатика, словно Фобос — тот самый священный магический источник, о котором он умолял столько лет. Продолжает умолять.       Так и быть. Фобос позволит ему участвовать в коронации, позволит притронуться к короне, даже позволит спуститься в Бездну Теней.       Фобос милостив к верующим в него.       Он дразнит лозами холодную змеиную кожу, под которой кипит кровь, обнимает бёдра Седрика своими, переплетается, как принято у растений; чувствует, как раздвоенный язык касается плеча — каждой дурацкой веснушки. Фобос их ненавидел, и лицо своё, слишком похожее на материнское, тоже, но кончик хвоста любуется, гладит, будто ничего красивее нет, будто отражение в излучающем Свет зеркале стало правдой; кончик хвоста зелёный, как травы, как лозы, как способность растений поглощать солнце. Фобос окружён зелёным со всех сторон. Свет входит внутрь него, пульсирует и распирает, пронизывает наслаждением до макушки и дальше, струится за границы плоти. Физическое тело — слабое, неправильное, мужское — теряет значение.       Корнями вездесущей Флоры Фобос уходит в землю, а верхушками деревьев устремляется ввысь, туда, где под небесным куполом отражается эхо.       Он просыпается от ароматической вакханалии. Медовая сладость пульмонарии, горечь хризантем, приторность ванили, пьянящий хмель… Всё расцвело. Даже ночная энотера, даже орхидеи, у которых уже закончился период размножения. Посреди этого безобразия Шептуны переминаются с ноги на ногу и растерянно теребят бутоны роз, проросшие из груди: розовые, жёлтые, голубые…       Ох.       Фобос садится, давит на землю ладонью, погружая пальцы в её взбудораженное лоно. Растения медленно, неохотно сдвигают лепестки, и дышать становится легче. Но Шептуны мнутся, чешутся, жалобно глядят на создателя… Подождут. Есть вопрос поважнее.       Вопрос поважнее лежит там, где ему положено — у хозяйских ног. Алые, всё ещё раскрытые вьюнки запутались в его волосах и цветками обняли лицо. Сам Седрик прижимается губами к коленям Фобоса, отстраняется, чтобы сказать три слова, и целует снова. Опять и опять. Сопротивляясь чарам, этот болван, по крайней мере, болтать не мог. Фобос уже хочет приказать ему заткнуться, когда понимает, что фраза звучит прямо в голове. Эхо. Связь разумов ещё активна. Блокировать, конечно, и так уж…       Фобос вздрагивает. Стискивает зубы, чтобы не застонать.       — Отдайте.       Эта тварь уже рядом. В лицо заглядывает. Виновато.       Фобос шарит рукой по земле, разыскивая булыжник побольше.       — Отдайте боль, мой князь! Пожалуйста! Я не хотел причинять… я… Пожалуйста!       А. Вот в чём дело. Пока связь была активна, эта змея забирала себе… ощущение, о котором Фобос не хочет даже думать. И чувствовать, конечно, тоже не хочет, поэтому щедро распахивает коридор между их разумами.       Боль уходит.       — Меня уже тошнит от твоей искренности, — говорит Фобос, откладывая камень.       — Меня тоже, — искренне отвечает Седрик,       Стоп.       Ну конечно!       — Скажи «я лгу».       — Но я не…       — Быстро!       — Я лгу, — выпаливает Седрик и замирает. Заклятие разлетается всполохом белых мотыльков, а змей обращается в человека. Маленькие кроваво-красные цветки теперь — как засосы на светлой коже.       Лицо Седрика сменяет несколько выражений: удивление, радость, восхищение, смущение…       Вот смущение — совершенно неискреннее.       — Как вы это сделали, мой князь?       — Парадокс лжеца. — Фобос поднимается на ноги. Боли нет. Даже наоборот, но об этом он подумает позже. — Логическое противоречие должно было либо снять заклятие, либо убить тебя, но, так как магия королев «созидающая», выше была вероятность, что…       Фобос замолкает. Седрик не отрывает от него взгляда. Хотя чары Элион рассеяны, в глазах смотрящего всё ещё отражается Свет.       С алого вьюнка, сонно расправив крылья, вспархивает последний мотылёк.